— Господь с вами, граф, — сказал он, имитируя обиду. — Я не мошенник. Я представитель Ордена, вот мои документы, — он резко протянул бумаги графу. Тот не дотронулся до них, и бумаги упали ему на колени. — Дети Филонея — не бред. Среди нас — большинство европейских монархов и дворяне из самых влиятельных родов. Пошлите доверенного к тем, кого я назову, и меньше, чем через месяц, вы получите подтверждение моих слов. Неужели вы думаете, что вся европейская знать сговорилась вас дурачить?
Багровый Шереметев смотрел на него набычась. Однако уверенность собеседника делала свое дело. Сначала граф соизволил-таки заглянуть в документы. Вернул их Флетчеру. Пробурчал:
— Простите, что был резок, сударь.
Флетчер великодушно улыбнулся.
— Не стоит извинений, граф. Вы отлично держались. Вот молодой барон фон Берберек сразу бросился на меня с кулаками. А слышали бы вы, какими словами поносил меня уважаемый мэтр Франсуа Вольтер!
— Вы виделись с этим безбожником? — шевельнул бровями Шереметев. — И что?
— Я вернул ему его же слова: осмельтесь мыслить самостоятельно. Что мешает вам поверить, граф?
— Да все! Совершено все! — снова взорвался Шереметев. — По-вашему, я должен поверить, что если буду каждую ночь проводить в смрадном подземелье, в компании таких же дураков, однажды я проснусь другим человеком? Бред, бред, еще раз бред! И даже если бы я вам поверил… Если бы согласился выбросить на ветер половину состояния — вы хоть понимаете, что говорите?.. Какая мне с этого выгода, сударь?
Флетчер мысленно потер руки.
— Ну вот, граф, теперь вы заговорили как деловой человек. И я буду с вами предельно честен. Мы не продаем другую жизнь. Мы продаем только Свойства — возможность ее распознать. Событие неподвластно ни обычным людям, ни Детям Филонея. Мы все будем им обласканы… или уничтожены. Но теперь, когда вы узнали о Событии, хотите ли вы оказаться среди неразумного большинства? Хотите ли утратить память о нынешней жизни? Хотите ли не сознавать своего счастья, если судьба вознесет вас еще выше?
Шереметев таращил на него глаза. В них постепенно проступало прозрение.
— Ловко вы меня, сударь, — покачал он головой. — И это, по-вашему, честность? Да я же теперь ночами спать не смогу. Проснусь, а вдруг уже не я? Эх, верно говорится: многие знания — многие печали…
— А вы предпочитаете удел трусов — неведение? — холодно сказал Флетчер. — Что до ночных кошмаров, то вам они не грозят. Оказавшись в другой жизни без Свойств, вы попросту не вспомните нашего разговора. Видите: нет ни обмана, ни шантажа. Даже деньги вы уплатите Унии только после События.
Шереметев недоверчиво пошлепал губами. Он старательно искал подвох.
— Ну, а если я после События окажусь нищим на паперти? Что мне тогда, голову закладывать?
— Это исключено. Разве титул и состояние достались вам случайно? Ваш батюшка ведь не пирогами торговал, как у Меншиковых. Ну, а если какой несчастный случай… Мор, недород, неудачное вложение ценных бумаг… В любом случае вы уплатите не больше половины того, что будете иметь. Так составлен контракт. Нет, — уверенно улыбнулся Флетчер, — нищим вам не быть. А вот наоборот… Вы ведь от некого Федора Кошки свой род ведете? Как и цари Романовы? Как бы не случилось тут какой династической гримасы…
Шереметев зыркнул на него жадным глазом, но буркнул с деланным равнодушием:
— Вы меня, сударь, царским венцом не искушайте. Ишь, всю родословную изучили… Шереметевым чужого не надо, у них своего полно. Император меня любит. Генерал-аншефа в прошлом году пожаловал… А ну как, — он вдруг плутовато прищурился, — я условия ваши приму, а денежки платить откажусь? Ведь контракт-то в этой жизни останется. Там я вам никаких бумаг не подписывал…
— Заплатите, граф, — весело сказал Флетчер. — Поверьте: Уния сумеет за себя постоять. И думайте поскорее. Последнее Событие произошло сто сорок пять лет назад. Все может случиться даже в эту полночь.
Шереметева передернуло.
— Если я соглашусь, когда можно начать… м-м… ритуал?
— Как только подпишете бумаги. Хоть нынче ночью.
Лицо хозяина отразило внутреннюю борьбу. Видно было, что слова Флетчера проняли его до самых печенок. Но опытный царедворец быстро совладал со своими чувствами.
— Не люблю суеты. И нарочного пошлю к этим вашим королям да герцогам. Через месяц дам ответ.
И сразу же, давая понять, что на сегодня деловая часть закончена, благодушно сказал:
— Обедать останетесь?
— Благодарю, граф, — учтиво поклонился Флетчер. — Я был бы очень рад, но у меня еще одно неотложное дело в ваших краях. Увидимся через месяц.
Отдохнувшая мышастая кобылка бежала резво, но и ей не убежать было от навалившихся ранних сумерек. Тускло замерцали лучинами избы. Еще полчаса — и тьма будет хоть глаз выколи.
Письмо с адресом было зашито на груди, но Флетчер помнил наизусть: дом Извольских, сразу за Пресненским валом. Но где это, черт побери? Он рассчитывал, что сердце подскажет дорогу. Память оденет придорожные ветлы в летние платья. Но в этой темноте сердце было так же слепо, как и глаза. Флетчеру показалось, что он заблудился.
Кое-где вдоль дороги горели костры. У них грелись бородатые, разбойничьего вида мужики. Держа руку на эфесе шпаги, Флетчер подъехал к одной такой компании.
Ему полыхнули факелом в лицо. Если у аборигенов и было желание потребовать кошелек или жизнь, оно пропало при виде Флетчера. Иностранец не произвел впечатления легкой добычи. Ему объяснили, где он пропустил поворот. Полверсты — и увидите, барин, церковь. Новая, барин. Пяти лет не прошло, как построили. Сразу за ней — дом Извольских.
Деревянный двухэтажный дом окружали фонари. На грязно-желтый свет летела изморось и засыпала крупой резное крыльцо. Крыльцо, на которое он так и не посмел ступить шестнадцать лет назад. Как во сне, Флетчер дернул звонок. Как во сне, прошел за толстой бабой в гостиную, где горели всего два канделябра. Шевельнулась в темном углу портьера, и в гостиной появилась она.
— Katine, — выдохнул Флетчер. И только потом, разглядев и черное платье, и глухую мантилью, и бледное лицо юной девушки, догадался обо всем.
Конечно, это была не Katine. Софье Александровне Мятлевой недавно исполнилось пятнадцать лет. Она выросла копией своей матери — те же губы, чуть вытянутые вперед, тот же правильный профиль с едва заметной курносинкой. А вот решительный росчерк темных бровей достался ей от отца. Флетчер путался в именах и не сводил глаз со своей красивой и взрослой дочери.
— Мама умерла полтора месяца назад, — тихо сказала Sophie. — Я решила вам не писать. Я знала, что мама вас ждала. И я ждала… батюшка.
Они говорили по-французски, но это батюшка Sophie сказала по-русски. У Флетчера запершило в горле.
— Почему Katine ничего не писала о вас? — спросил он.
Темные глаза Sophie укоризненно вспыхнули.
— А вы как думаете? Тайну моего рождения мама берегла как зеницу ока. Ведь это была цена ее покоя, моего счастья! О том, что я незаконнорожденная, — Sophie наморщила носик, произнеся неприятное слово, — я узнала за полгода до ее смерти. Видно, бедная мама чувствовала, что скоро умрет. Тогда же она написала вам. Она бы вам все рассказала, если бы дождалась.
— Ей не пришлось бы ничего рассказывать, — с чувством сказал Флетчер. — Достаточно посмотреть на вас, моя дорогая Sophie! А что ваш… А что ее муж?
— Знал ли папа? А как он мог не знать? Он был старше ее, опытный мужчина. И мамины родители наверняка знали. Я думаю, мамино замужество устроили они. Выдали за бедняка, чтобы скрыть ее грех.
Слова "грех" и "опытный мужчина" Sophie произнесла с вызовом, с детской бравадой. Потом вдруг застенчиво покраснела, блеснув белыми зубками:
— Это очень хорошо, что вы приехали, батюшка. У меня ведь кроме вас никого родных не осталось. Нелегко девице одной, да и что люди скажут?
Она замолчала, словно собираясь с духом. Флетчер растерянно отвел глаза. Да, конечно… Она теперь сирота. Но не может же он, госпитальер, рыцарь-монах, взять ее с собой. Куда — в приорат?!
— Ко мне посватался один молодой господин, — одними губами прошептала Sophie. — Ротмистр Шелест. Он бывал у нас в доме и матушке очень нравился. И мне тоже… очень нравится, — над темными глазами Sophie дрогнули ресницы. — С вашего благословения мы бы обручились. Он отвез бы меня в Запорожье, к своим родителям, а года через три мы бы обвенчались.
Буря чувств пронеслась над Флетчером. О каком замужестве говорит этот ребенок?! Разыскать этого Шелеста, да поучить как следует шпагой… Он ревновал Sophie, он ревновал в ее лице Katine, которую когда-то оставил другому мужчине. Но разум взял свое. Тайну Katine надо сохранить. Для всех, и для этого ротмистра Шелеста, Sophie должна остаться дочерью добропочтенного мещанина Мятлева. Скромное состояние Флетчера отойдет Ордену. Любое его участие в судьбе Sophie вызовет вопросы. Что общего у семейства Мятлевых с английским приоратом? Тут даже не придумаешь подходящего предлога, чтобы сделать подарок на свадьбу. А что еще он мог предложить своей незаконной дочери?
И вдруг его осенило. Флетчер улыбнулся хищно и весело, так что девушка удивленно уставилась на него. Как бы не так! Есть наследство, которое он передаст Sophie. Оно ей уже принадлежит.
Многое омрачало их связь с Katine. Но меньше всего Флетчер терзался из-за нарушенного обета безбрачия. Ему все равно бы пришлось стать отцом. После сорока лет, как требовали правила Детей Филонея. Ждать оставалось два года, Уния нашла мать для его первенца. Кто же знал, что он уже израсходовал свой единственный шанс? Он щедро поделился своим даром — не расчетливо исполняя долг, а в омуте весны и страсти.
По совести говоря, Флетчер должен был сообщить о Sophie Унии. Ее бы взяли под опеку. Запретили бы выходить замуж до двадцати пяти лет. Маленькая влюбленная девочка… Отнять у тебя сейчас этого Шелеста — все равно что вырвать сердце. Неужели отец появился в твоей жизни только затем, чтобы все испортить? Ты же возненавидишь его…