Окорок растянулся на песке рядом с китайцем и, взрывая ногами песок, сказал:
-- Японскова мидако колды расстреливать будут, вот завизжит курва. Патеха а!.. Не ждет поди, а, Сенька? Как ты думашь, Егорыч?
-- Им виднее, -- нехотя ответил Вершинин.
Над песками -- берега-скалы, дальше горы. Дуб. Лиственница.
Высоко на скале человечек, в желтом -- как кусочек смолы на стволе сосны -- часовой.
Вершинин, грузно ступая, пошел между телегами.
Син-Бин-У сказал:
-- Серысе похудел-похудел немынога... а?
-- Пройдет, -- успокоил Окорок, закуривая папироску.
Син-Бин-У согласился:
-- Нисиво.
III.
Корявый мужичонко в малиновой рубахе поймал Вершинина за полу пиджака и, отходя в сторону, таинственно зашептал:
-- Я тебя понимаю. Ты полагашь, я балда-балдой. Ты им вбей в голову, поверют и пойдут!.. Само главно в человека поверить... А интернасынал-то?
Он подмигнул и еще тихо сказал:
-- Я ведь знаю -- там ничего нету. За таким мудреным словом никогда доброго не найдешь. Слово должно быть простое, скажем -- пашня... Хорошее слово.
-- Надоели мне хорошие слова.
-- Брешешь. Только говорил, и говорить будешь. Ты вбей им в голову. А потом лишнее спрятать можно... Это завсегда так делается. Ведь которому человеку агромаднейшая мера надобна, такое племя... Он тебе вершком, стерва, мерить не хочет, а верста. И пусь, пусь, мерят... Ты-то свою меру знашь... Хе-хе-хе!..
Мужичонко по-свойски хлопнул Вершинина в плечо.
Тело у Вершинина сжималось и горело. Лег под телегу, пробовал уснуть и не мог.
Вскочил, туго перетянул живот ремнем, умылся из чугунного рукомойника согревшейся водой и пошел сбирать молодых парней.
-- На ученье, айда. Жива-а!..
Парни с зыбкими и неясными, как студень, лицами, сбирались послушно.
Вершинин выстроил их в линию и скомандовал:
-- Смирна-а!..
И от крика этого почувствовал себя солдатом и подвластным машинкам, похожим на людей.
-- Равнение на-право-о...
Вершинин до позднего вечера гонял парней.
Парни потели, злобно проделывая упражнения, посматривая на солнце.
-- Полу-оборот на-алева-а!.. Смотри. К японцу пойдем!
Один из парней жалостно улыбнулся.
-- Чего ты?
Парень, моргая выцветшими от морской соли ресницами, сказал робко:
-- Где к японсу? Свово-б не упустить. У японса-то, бают, мо-оря... А вода их горячая, хрисьянину пить нельзя.
-- Таки же люди, колдобоина?
-- А пошто они желты? С воды горячей, бают?
Парни захохотали.
Вершинин прошел по строю и строго скомандовал:
-- Рота-а, пли-и!..
Парни щелкнули затворами.
Лежавший под телегой мужик поднял голову и сказал:
-- Учит. Обстоятельный мужик. Вершинин-то...
Другой ответил ему полусонно:
-- Камень, скаля... Бальшим камиссаром будет.
-- Он-то? Обязатильна.
IV.
Через три дня в плетеной из тростника траншпанке примчался матрос из города.
Лицо у него горело, одна щека была покрыта ссадиной и на груди болтался красный бант.
-- В городе, -- кричал матрос с траншпанки, -- восстанье, товарищи... Броневик приказано капитану Незеласову туда пригнать на усмиренье. Мы его вам вручим. Кройте... А я милицию организую...