-- Папирос у вас нету? -- спросил он.
III.
Никита Вершинин верхом на брюхастой, мохнатошерстой, как меделянская собака, лошади, объезжал кустарники у железнодорожной насыпи.
Мужики лежали в кустах, курили, приготовлялись ждать долго и спорно. Пестрые пятна рубах -- десятками, сотнями росли с обеих сторон насыпи, между разъездами -- почти на десять верст.
Лошадь -- ленивая, вместо седла -- мешок. Ноги Вершинина болтались и через плохо обернутю портянку сапог больно тер пятку.
-- Баб чтоб не было, -- говорил он.
Начальники отрядов вытягивались по-солдатски и бойко, точно успокаивая себя военной выправкой, спрашивали:
-- Из городу, Никита Егорыч, ничего не слышно?
-- Восстание там.
-- А успехи-то как? Ваенны?
Вершинин бил каблуком лошадь в живот и, чувствуя в теле сонную усталость, отъезжал.
-- Успехи, парень, хорошие. Главно, -- нам не подгадить!
Мужики, как на покосе, выстроились вдоль насыпи. Ждали.
Непонятно -- незнакомо пустела насыпь. Последние дни, один за другим уходили на восток эшелоны с беженцами, солдатами -японскими, американскими и русскими.
Где-то перервалась нить и людей отбросило в другую сторону. Говорили, что беженцев грабят приехавшие из сопок мужики, и было завидно. Бронепоезд N 14.69 носился один между станциями и не давал солдатам бросить все и бежать.
Партизанский штаб заседал в будке стрелочника. Стрелочник тоскливо стоял у трубки телефона и спрашивал станцию:
-- Бронепоезд скоро?
Около него сидел со спокойным лицом партизан с револьвером, глядя в рот стрелочнику.
Васька Окорок подсмеивался над стрелочником:
-- Мы тебя кашеваром сделаем. Ты не трусь!
И, указывая на телефон, сказал:
-- С луной, бают, в Питере-то большевики учены переговаривают?
-- Ничо не поделашь, коли правда.
Мужики вздохнули, поглядели на насыпь.
-- Правда-то, она и на звезды влезет.
Штаб ждал бронепоезда. Направили к мосту пятьсот мужиков, к насыпи на длинных российских телегах привезли бревна, чтоб бронепоезд не ушел обратно. У шпал валялись лома -- разобрать рельсы.
Знобов сказал недовольно:
-- Все правда, да, правда! А к чему и сами не знам. Тебе с луною-то, Васька, для чего говорить?
-- А все-таки, чудно! Может захочем на луне-то мужика не строить.
Мужики захохотали.
-- Ботало.
-- Окурок!
-- Надо, чтоб народу лишнего не расходовать, а он тут про луну. Как бронепоезд возьмем, дьявол?
-- Возьмем!
-- Это тебе не белка, с сосны снять!
В это время приехал Вершинин. Вошел, тяжело дыша, грузно положил фуражку на стол и сказал Знобову.
-- Скоро ль?
Стрелочник сказал у телефона:
-- Не отвечают.
Мужики сидели молча. Один начал рассказывать про охоту. Знобов вспомнил про председателя ревкома в городе.
-- Этот, белобрысый-то? -- спросил мужик, рассказывавший про охоту, и тут же начал врать про Пеклеванова, что у него лицо белее крупчатки и что бабы за ним, как лягушки за болотом, и что американский министр предлагал семьсот мильярдов за то, чтоб Пеклеванов перешел в американскую веру, а Пеклеванов гордо ответил: "Мы вас в свою -- даром не возьмем".
-- Вот стерва, -- восторгались мужики.
Знобову было почему-то приятно слушать это вранье и хотелось рассказать самому. Вершинин снял сапоги и начал переобуваться. Стрелочник вдруг робко спросил:
-- Во сколько? Пять двадцать?
Обернувшись к мужикам, сказал:
-- Идет!
И точно, поезд был уже у будки, -- все выбежали и, вскинув ружья, залезли на телеги и поехали на восток к взорванному мосту.
-- Успем! -- говорил Окорок.
Вперед послали нарочного.