Ганя отвернулась, пряча смущение. Я опустил глаза, борясь с жарким румянцем и внезапно подступившей немотой, произнес:
— Руки замерзли, не слушаются, извините.
Вместо ответа тетя Вера накинула мне на плечи бушлат.
Кто-то из амазонок вполголоса произнес: — "Ишь ты, как ему наша Ганька понравилась".
— Где же тебя носило, Данилка, — с легкой иронией поинтересовалась тетя Вера.
— Да вот, было дело, — произнес я, отхлебывая из кружки. — Захотел посмотреть на ров, который остался от оружия Пророка, да и съехал туда.
Потом я долго, с огоньком рассказывал о своих мытарствах: бегу наперегонки с княжескими ратниками по раскисшей грязи, переход по голому полю и плутании в холодном, ночном лесу.
— А как на нас вышел? — поинтересовалась тетя Вера.
— Не знаю. Если бы не ваш пикет, наверное, прошел бы мимо, не заметил.
— Ой, и в вправду, девки, — вставила, Катерина, та самая, которая взяла меня в плен. — Идет, ничего не видит, замерз весь, зуб на зуб не попадает. Бормочет что-то… Прислушалась — "Святый Боже". А когда я его обыскивала, вы знаете, что он мне сказал: "Извини", — говорит, — "не могу ответить тебе взаимностью, мое сердце отдано другой".
Ратницы засмеялись.
— Это кому же, — поинтересовалась одна из молодых амазонок, — уж не Ганьке ли…
В ответ грохнул ядреный, заливистый смех. Бедная рыжеволосая девушка смутилась и обиделась.
— Ну ладно вам, кобылы, ржать, — осадила их тетя Вера. — Совсем девочку задразнили. Небось, досадно, что на вас самих так никто не смотрит. Сами знаете, что раньше он ее не видел никогда.
— И слов каких понабрался. Где слышал-то? — поинтересовалась одна из амазонок.
— Нигде, — не моргнув глазом, ответил я, — в книге прочел.
— Так ты грамотнай? — удивилась она.
— Грамотный.
— Ишь ты. Ну и чего в книжках пишут?
Лучше бы она этого не спрашивала. Все прочитанное намертво откладывалось у меня в памяти, и я мог воспроизвести это в любой момент.
Очень скоро амазонки раскрыв рты слушали печальную историю, которая случилась тысячу лет назад, о любви виконта де Бражелона к Луизе де Лавальер.
Я позволил воображению раскрасить несколько схематичные образы, созданные Дюма. У меня они приобрели цвет, плотность и протяженность, наполнились четкими, узнаваемыми деталями. Я попытался передать слушательницам, то как я это представлял себе: прозрачность южных ночей, мерцание атласа, парчи и драгоценностей на костюмах придворных, танцы под церемонную и тягучую музыку в зале освещенном тысячами плошек и восковых свечей, шелест одежд, аромат духов, чувственную и порочную атмосферу двора французского самодержца. Воительницы слушали открыв рты от изумления. Они ахали и охали, на лицах девушек восхищение сменялось сочувствием, жалость гордостью. Глаза амазонок жадно следили за мной, ловя каждое слово. Особенно приятно было, что Ганя смотрела на меня не отрываясь, в ее колдовских зеленых глазах, как мне показалось, сияли восхищение и любовь. Конечно, девушка наравне с другими просто восторгалась реалиями иной, красивой жизни, в которой мужчины галантны, находчивы, остроумны и мужественны, а дамы пленительно женственны и обворожительно прекрасны. Но что понятно взрослому, еще не знает мальчишка, который должен убедиться в этом разбив свой лоб. Я продолжал рассказ, пьянея от внимания воительниц и в первую очередь рыжеволосой амазонки. Вдруг поблизости раздалось конское ржание и знакомый голос прокричал:
— Здорово девоньки, здорово, красавицы, — раздался нетрезвый голос.
Это был младший сын боярина Дуболомова — Роман.
Амазонки молчали. Тогда он сделал круг около костра, шпорами и поводьями заставляя своего коня оглушительно ржать и подниматься на дыбы.
Резкий переход от проблем романтичного и страстного Рауля, роскошных нарядов Оры де Монтале, подлого де Варда, корыстного выскочки Маленкорна к мерзостям нашей российской действительности показался мне особенно неприятным.
— Ну, здорово, коли не шутишь, — хмуро отозвалась тетя Вера. — С чем пожаловал, боярин.
— А чего? — подбоченясь в седле и пуская в ход ослепительную белозубую улыбку, спросил Роман — Или не рады мне, девчонки?
— Рады-то рады, но ехал бы ты, князев посланник своей дорогой, — сказала высокая грустная амазонка, которая за последний час не произнесла и двух слов.
— Аль не люб я вам боле? — осторожно поинтересовался боярин, пряча улыбку.
— Езжай, добрый человек своей дорогой, — с угрозой произнесла тетя Вера.
— И что так? — удивился младший Дуболомов и тут увидел меня. — Ага, нового кобеля нашли!? Ну-ка покажись, герой, голова с дырой.
— Надо-то чего? — спросил я поднимаясь и поворачиваясь к нему.
— Ты че тут делаешь? — тихо, но с угрозой в голосе произнес Роман, направляя на меня своего коня. — Дома сиди, или при отце… Неча тебе с девками отираться, мал еще.
— А куда я пойду, ночь на дворе, — стараясь не выдать своего страха, ответил я.
— Как пришел, так и уматывай, — боярин потянулся за плетью.
Он пустил своего чертового жеребца на меня. Конь пошел, мелкими шажками, играя мускулами на широкой груди, что есть силы бухая подкованными копытами и издавая пронзительное ржание.
Побежать или отскочить мне не позволила гордость, которая совершенно не к месту разыгралась после того как я был центром внимания и восхищения десятка молодых и весьма привлекательных женщин.
Романовский конь толкнул меня. Я не удержался на ногах и свалился на Клавдию, ту самую амазонку, которая поинтересовалась, что же пишут в книгах. Клавдия пихнула соседку, та завалилась на амазонку которая была от нее справа. Воительницы вскочили:
— Ты чего, охренел, герой, голова с дырой — закричала Клавдия, боярину, оттолкнув меня, так, что я окончательно свалился.
Амазонки шумно выражали свое возмущение Роману, многие схватились за автоматы.
— Езжай, красивый, — сказала тетя Вера, — от греха. А то ведь так тебя проучим, что не то что на бабу, на козу в сарае не встанет.
— Ладно-ладно, чертовы куклы, — боярин развернул своего жеребца и помчался во тьму. — Попомните ночь эту у меня. И пащенку вашему все равно бошку разобью.
— Извини, парнек, — сказала Клавдия, помогая мне подняться.
— Да ладно, — произнес я.
— Кобель поганый, — сказала грустная амазонка, глядя вслед всаднику.
— Сама хороша, кобыла… Что заметила только? — зло бросила ей тетя Вера.
Грустная девушка тихо заплакала. Вера, увидев это подошла к ней, прижала ее к себе.
Амазонка зарыдала во весь голос, уткнувшись ей в плечо.