— И ты послушал? — поинтересовалась жрица.
— Да, — сознался я.
— Ну конечно… — иронически отметила она. — Любой человек слаб, когда спит его разум. Даже ты.
— Я всего лишь мальчик, — возразил я.
— Конечно, — ответила она. И переменив тему сказала, возвысив голос. — Довольно… Ты, архивариус, атакуешь подземелья своим новым оружием. Пора показать немертвым, кто хозяин на земле. Твой сын пойдет с тобой. Лейтенант даст столько людей, сколько потребуется.
Мои амазонки окажут помощь. В подземелье они не полезут. Война — дело мужчин. Но вот если вы струсите и побежите, они заставят вас вспомнить воинский долг.
Жрица повернулась и пошла прочь. За ней засеменил воевода. Кротов остался, бормоча ругательства. Я подумал, что теперь знаю, отчего старших амазонок называют ведьмами.
Изредка меня выпускали подменить сигнальщика. Тогда я мог видеть широкую ленту Ленинградского проспекта справа и ржавые металлические конструкции над бывшим стадионом слева. Метрах в 200 передо мной был такой же выход из подземелья. Там распоряжался папа. По его сигналу должны начать и на нашей стороне. Поодаль стояли черные фигуры.
Силуэты воительниц казались вырезанными из картона. Но я знал, что оружие у них самое настоящее, включая пулеметы в огневых точках, поставленные с трех сторон здания станции. И оно готово было стрелять в нас.
Потом меня опять загоняли вовнутрь, давая подышать воздухом другому счастливцу. И снова время почти останавливалось, двигаясь невыносимо медленно.
В вестибюле было сумрачно. Неяркий свет, затененного дымкой дня едва проходил сквозь пластик входных дверей. Когда-то прозрачный метакрилат иссечен трещинами. Через него почти ничего не видно.
Я, то ходил из угла в угол, то сидел на бочонке запасной газовой бомбы, поминутно проверяя, на месте ли коробка с запалами и спичками, то смотрел по сторонам, словно пытаясь навсегда запомнить обстановку вокруг.
Бойцы расположились у эскалаторов, готовые сбросить зажженный заряд в гибельную тьму подземного провала. Бомба в полной готовности лежала на ступеньках. Достаточно толкнуть ее ногой, чтобы бочонок перемахнул через подложенные под него деревяшки и с грохотом покатился вниз.
Над ними располагался прозрачный купол. Света он почти не давал из-за того, что на стеклах лежал толстый слой пыли, но тусклый отблеск дня в нем заставлял меня содрогаться от ужаса при каждом взгляде вверх. Он словно бы нашептывал, что выход отсюда только один, — вверх, оставив свое тело на расправу осклизлым демонам из подземелья или черным тварям с автоматами вокруг станции.
— Не маячь, — попросил лейтенант Кротов. — И так тошно…
Телесный мучений от излучения мы почти не испытывали, группе были даны целых два «светлячка», но напряжение из-за неопределенности было предельным.
— Хорошо, дядя Витя, — сказал я, опускаясь рядом.
— Страшно, Данилка? — спросил лейтенант.
— Да, — признался я. — Зато будет о чем рассказать.
Кротов усмехнулся.
— Молодец, парень, — одобрил он. — А если не сработает?
— Тогда рассказывать не придется. Дядя Витя, а с чего ты взял, оно не сработает?
— Не знаю, — задумчиво сказал лейтенант. — Запал погаснет или отскочит.
— А я на что? — возмутился я. — У меня эти запалов полно.
Лейтенант вдруг поднялся и поманил меня
Мы подошли к самому краю, там где начинались ребристые ступеньки. Держась за поручень я посмотрел вниз. Сумрачного света хватало для взгляда на 3–4 метра в глубину. А дальше шла густая, вязкая темнота, от которой холодело внутри.
— Бочонок ведь до низу укатится… Пойдешь зажигать, ежели что? — с ехидцей спросил Кротов.
Я глядел туда и сквозь ужас, который разливался по телу проступило предчувствие того, что когда-то мне придется спуститься в эту беспросветную тьму.
— Пойду, — ответил я
— Давай, покажи, — усмехнулся лейтенант.
Я сделал шаг, держась одной рукой за поручень, а в другой сжимая спички и дымовушку.
Идти под горку было легко. Крутой спуск словно затягивал. В животе что-то тоскливо сжималось, сердце бухало, тело становилось то легким и ледяным, то наливалось неподъемной тяжестью. Я шагнул снова и снова, пересиливая свой страх. Могильная чернота окружила меня.
— Эй, парень, хорош, — обеспокоенно сказал лейтенант. — Возвращайся давай.
— Сказано ведь — до низу, — чужим тонким голосом проблеял я.
— Не дури, — подал голос Силантьев. — Сейчас вот тебя выволоку и всю морду разобью.
Вдруг я услышал какое-то шуршание. Чьи-то ноги забухали по лестнице вниз.
— Данилка вернись, — отчаянно заорал лейтенант. — Я приказываю.
Страх придал мне силы, и я взлетел наверх как птичка. Добежав до ровного пола, я упал. Ноги меня не держали.
— Я думал ты вниз убежал… — с облегчением сказал Кротов.
— А кто?! Мертвяки!? — всколыхнулся Силантьев. — Объявляй Палыч тревогу!
Кротов долго и напряженно размышлял, колеблясь между опасностью ложной тревоги, за которую его точно не похвалят и реальной угрозой из под земли.
— К бою, — наконец приказал лейтенант с тяжелым вдохом. — Зажигай факелы…
Минуты полторы дружинники трясущимися руками, ломая спички пытались добыть огонь. Наконец, пропитанная соляркой ветошь вспыхнула красным, чадящим пламенем
Словно отвечая, снизу пришел гулкий железный грохот. Он становился тихе и наконец затих, сменясь отвратительным скрежетом. Какой-то смутный шум и крики донеслись снизу.
Я, преодолев страх выглянул вниз. Внизу было по-прежнему темно. Огонь не освещал и половины туннеля. Я, выхватил факел у дружинника и собравшись с силами, бросил вниз его точно гранату на длинной ручке. Летящий огонь осветил всю лестницу. Множество людей в блестящих накидках и шлемах, с автоматами наперевес двигалось наверх. Заметив меня, они вскинули свое оружие.
— Идут, идут, — в ужасе закричал я.
У меня хватило ума упасть.
Снизу раздались выстрелы. Ратники залегли. Пули тяжело втыкались в стены, рикошетили, отбивали штукатурку. Гулкое эхо заметалось в наклонной трубе эскалатора.
— Толик, сигнал, — крикнул Кротов.