……и в священнослужителя полетели непонятно откуда взявшиеся в руках домового Василия проросшая картофелина, веник и полено.
Отец Никифор мастерски уворачивался, то приседая, то подпрыгивая:
— Уйди, Нечистая! Я тебя сейчас святой водой окроплю!
Мужчина и впрямь достал пузырёк, откупорил его и побежал на домового, стараясь плеснуть в того водой.
— Ой жжется! Ай, горячо! — периодически выкрикивал Василий, когда вода из бутылки священника оказывалась на нем.
— А ну, окаянные, успокойтесь! — во двор вышла Шишига. — Сейчас Элину напугаете, и убежит она от нас с первыми петухами. Дайте человеку с дороги отдохнуть!
Домовой и отец Никифор разом присмирели и даже вид у них стал как-будто виноватый.
— Да мы это… — пробормотал один.
— Ну, так, того самого… — вторил ему другой.
Я открыла створку и выглянула из окна:
— Доброй ночи, а вы что хотели-то? — обратилась я к священнику.
— Все-таки разбудили, изуверы! Как есть, разбудили! — всплестнула руками Шишига. — Вот я вам, — и она пригрозила мужчинам кулаком.
— Так я это… поприветствовать пришёл, да узнать, как на новом месте… — ответил мужчина и протянул свёрток. — Вот… тут хлеб, сыр, да пара яичек.
— Не нужны ей твой хлеб, я ее яблоком угостил, вот! — Домовой скорчил рожу и показал отцу Никифору язык.
— Спасибо Вам, конечно, а вы днём не могли прийти? — я не торопилась выходить и брать принесённые продукты.
— Так я же священник, не к лицу мне к ведьме ходить. Что люди-то скажут, — замялся отец Никифор.
— Вот так, значица. При свете дня мы им мордой не вышли. Отворачиваются, плюются в нашу сторону, обзывают по-всякому. А как ночь наступает, так и бегут все: «Ой, матушка ведьма, помоги, корова доиться перестала! Ой, матушка ведьма, ребетенок вторую ночь плачет, не иначе соседка сглазила, помоги! Ой, госпожа ведьма, муж непутевый загулял, помоги!»…Тьфу на вас! И это ещё мы у них плохие! А сами, сами-то! Васька Косой надысь у Димки Хромого гуся украл? Украл! Я сам свидетель был! Я чтоль крал? Да ни в жисть чужого не возьму! И это я у них нечисть! Они крадут! А нечисть я! Ну что за люди! — возмущался домовой.
— Грешен человек! Грешен…. Людей злой дух испытывает. Ведь в чем смысл жизни человеческой? — Вступил с домовым в спор отец Никифор. — В росте духовном… — он многозначительно поднял указательный палец вверх. — А как ему, человеку, расти, если нет испытаний?
— Так и расти себе на здоровьице, пожалуйста, я против что-ли? Только к чему такие двойные стандарты? А то как на дороге встретят, так или словом святым приложат или крестным знамением гонят. А как нужда припрет, так с поклоном идут. Неча тогда и ходить…
В этот момент я все-таки решила выйти из дома:
— Спасибо, конечно, за хлеб и яйца. Но Вы мне лучше скажите, как бы мне в ближайший город попасть? Когда ближайший автобус?
— Так Алёшка на неделе поедет в столицу, вот с ним тогда и собирайся. А уж оттуда куда тебе надобно.
— Понятно. А почему вы меня в деревню не пустили?
— Ну так вид-то твой необычный, сразу видно — ведьма. А мы в деревню и прошлую ведьму нашу деревенскую Аграфену, не пускали. Глупости это, конечно, суеверия. Но люди в деревнях тем и живут ведь…
— Вот я и говорю, в деревню не пускали, а сами то и дело сюда шмыгали. Что ни ночь, то ни сна, ни покоя, — снова вклинился в разговор домовой Василий.
— А как мне с этим вашим Алексеем встретиться и договориться о поездке? — решила уточнить на всякий случай.
— Так я ему сам передам, не переживай, — ответил святой отец и продолжил. — А ты мне помоги пожалуйста, дело у меня… личное, — мужчина замялся, искоса поглядывая на домового, который стоял рядом и делал вид, что пытается приделать обратно к забору отвалившуюся штакетину.
— А я при чем? — Я непонимающе посмотрела на отца Никифора.
— Так мне Аграфена-то уж очень помогала, без неё и не знаю как бы я вообще… кхм….мог…
Домовой делал вид, что изучает калитку, но то и дело поглядывал в нашу сторону и даже шею вытянул, развернувшись к нам правым ухом.
Отец Никифор бросил несколько многозначительных взглядов на Василия и снова откашлялся:
— Кхе-кхе, может мы отойдём немного, — попросил он. — А то тут вот, — он указал на домового, — уши некоторые греют…
— Ой, больно мне надо ваши разговоры слушать! Да пожалуйста, — и Василий насвистывая пошёл в сторону дома.
— Так вот, — продолжил святой отец. — Дело у меня деликатное. Я..кхм… кхе, люблю это дело, вот сил нет как люблю. Знаю, грешен. Страсти мирские мне не пристало иметь… Все-таки сан… Да и так, что люди скажут… — он помолчал. — Да… Вот таки дела…Но с юношества люблю не могу я это дело. Как впервые попробовал, так и затянуло… Мог бы, хоть каждый день, ей-богу, каждый бы день ходил и…кхм. Вот. Но возраст… тяжело уже. Раньше как молодой был, так сутки напролёт мог. А теперь уже всё….А ведь хочется как раньше… Вот Аграфена мне и помогала. Она мне растирку давала и я прямо ух! как хорошо себя чувствовал. Прямо мог с утренней зорьки и часов до двенадцати смело! А как Аграфены не стало, так и я без неё уже не могу… А душа то страдает, душа просит… Да и тело…Кхм. Вот.
— А я то тут при чем? — я уставилась на святого отца.
— Так я ж и говорю. Мне Аграфена такую настойку давала, что я всю ночь мог…
Есть варианты чем таким мог всю ночь заниматься отец Никифор?))