Страшное оружие — длинный английский лук. Обученный лучник выпускает двенадцать стрел в минуту, и на расстоянии ста пятидесяти ярдов останавливают те стрелы атаку тяжелой рыцарской конницы. Куда уж тут арбалетчикам с их одним выстрелом в минуту. Вот и прогнали их быстренько перед основными состязаниями, сунули плохонькие призы и занялись наконец настоящим делом.
Тут вам не деревенская ярмарка, а потому первую мишень установили сразу в ста ярдах от стрелков. И когда я увидел сколько народу выстроилось в очередь, сквозь клокочущую в душе ненависть невольно ощутил восхищение. Ну молодцы англичане, и все тут! Не тратя ни копейки государственных денег на обучение стрелков, а просто разрешив крестьянам пользоваться боевыми луками, британцы добились того, что у них поистине неисчерпаемый резерв отличных стрелков. Браво!
Борьба меж тем разгорелась нешуточная, мишени относили все дальше и дальше, а вот промахивались участники редко. Очередь к мишеням почти не убывала, и тут я с некоторым холодком понял, что немало французов сложат головы под стрелами этих вот стрелков! Я и цель-то с трудом различаю, а они знай себе уверенно вгоняют в нее тяжелые стрелы. К моему удивлению, в состязаниях участвовал отец спасшего нас юноши, похоже, решил выступить вместо раненого сына. Как ни крутил я головой, но самого Леона в собравшейся вокруг поля толпе не заметил.
Дуг Мак- Грегор оказался превосходным стрелком, но в финал выйти так и не смог. А победителем, как и ожидалось, стал британский «герой» де Энен. С торжеством воздел он к небу кубок с вожделенным золотом, и все присутствующие дружно взревели, кто от восторга, кто с нотками досады. Я же лишь скрипнул зубами. Ах, как поздно заходит солнце июльскими вечерами, сколько еще мне ждать выстраданной мести!
Опустилась ночь, в темном небе загорелись звезды, поначалу робко и нерешительно, затем все ярче. Тусклый серп луны, оглядевшись, стыдливо укрылся за единственным приблудным облаком. Я осторожно переменил позу, стараясь не отрываться от ствола большого дерева, вытянувшегося как раз напротив трактира, где участники турнира продолжали обмывать свои победы.
По давнему доброму обычаю победителей турнира полагается чествовать во дворце, но капитан-коменданта Кале срочно вызвали в Париж. Едва успев раздать награды лорд Сириус Фэршем тут же исчез в клубах пыли вместе со свитой, только их и видели, ну а участники и болельщики, почесав затылки, дружно потянулись за выпивкой.
Лично я даже доволен, что все так обернулось. Намного проще подстеречь нужного человека во дворе трактира, чем пробираться во дворец наместника, ежеминутно рискуя попасть в руки стражи. Чем ближе утро, тем тише доносящиеся изнутри крики и песни, и все меньше народу выходит во двор освежиться. Часть давно расползлась по домам, остальные, как я понимаю, лежат под лавками.
В очередной раз входная дверь с треском распахивается, озаряя темный двор тусклым светом масляной лампы, и мой рот расплывается в улыбке. А вот и он, мой долгожданные стрелок! Двое собутыльников почтительно поддерживая «чемпиона» под руки, отводят его в сторонку, где вся троица начинает орошать землю.
Я иду к ним стелящимся шагом, скольжу над землей как во сне, не ощущая ног. Вот она, долгожданная встреча! Я проскальзываю мимо пошатывающихся, глупо хихикающих мужчин, и оказавшись у них за спиной, наношу два быстрых удара. Собутыльники де Энена падают как подкошенные. Бросив дубинку, я приставляю кинжал к спине опешившего стрелка и толкаю его вперед, подальше от трактира.
Сделав несколько шагов тот разворачивается. Ухватив висящий на поясе клинок тянет было его наружу, но тут же с проклятьем отпускает рукоять, тряся порезанной рукой. Я приставляю окровавленный кинжал к горлу врага, тот косится на распоротый рукав, откуда все сильнее капает кровь, сливаясь в тонкую струйку. Оскалив зубы Тома разъяренно рычит, обдавая меня смешанным ароматом доброй дюжины напитков:
— Что за чертовщина! Да ты знаешь с кем связался! Я — сэр Тома де Энен, победитель сегодняшнего турнира лучников! Да я…
— Узнаю, как не узнать? — говорю спокойно. — а вот ты… Помнишь ли ты меня?
Уж сколько раз твердили миру: хочешь убить кого-то — просто убей. Не надо разводить с жертвой дискуссий, дефицит общения пополняй в другом месте. Но просто так убить — это же не получить никакого удовольствия. А как же насчет того, чтобы распробовать месть? Чтобы подлый враг перед смертью понял, что он — никто, и звать никак?
— В первый раз твою рожу наблюдаю! — твердо говорит Тома. — Ты ошибся, приятель!
— А помнишь ли ты дочь Орлеана, — спрашиваю я севшим голосом. — Девушку, за которой ты так старательно охотился?
Несколько секунд стрелок молчит, а затем зрачки его медленно расширяются. Как и у каждого выдающегося лучника, у него прекрасная зрительная память, и похоже, что он меня вспомнил.
— Ах, вот оно что, — рычит Тома. — Теперь я тебя вспомнил. Ты все время крутился подле той французской сучки! Что, до сих пор неймется?
Удар англичанина так быстр и силен, что я не успеваю среагировать, и отлетаю назад на добрых три шага. Хорошее еще, что он пьян, а потому пудовый кулак врезается в грудь, а не в живот.
— Измена! — оглушительно ревет стрелок, — ко мне! На помощь!
И тут же Тома де Энен захлебывается кровью и, пошатнувшись, грузно рушится на землю. Сзади хлопает дверь трактира, извернувшись, я стряхиваю человека, что виснет на моих плечах. Бритвенно-острый клинок распарывает руку, что клещами впилась в мой рукав. Я заношу кинжал для последнего удара, но тут взор так некстати выглянувшей луны падает на лицо противника, и даже в жалком свете небесного огрызка я отчетливо различаю черты моего вчерашнего спасителя, Леона.
Юный шотландец ошеломленно пялится на меня, рот открыл так, что ворона залететь может, глаза — по флорину каждый. Узнал, понимаю я, и руку сковывает странная нерешительность. Какие-то секунды я мешкаю не зная, на что решиться, и этого оказывается достаточно, чтобы набежавшая толпа смяла и повалила меня. Отойдя от странного замешательства я бьюсь как лев, пытаясь вырваться, но без особого толку. Врагов слишком много, и дело заканчивается тем, что меня вяжут по ногам и по рукам.
— Мерзавец! — ревут разъяренные люди, потрясая кулаками. — Французский наймит! Убийца! Негодяй!
Суть предъявленных обвинений мне понятна, и я даже не пытаюсь отпереться. Да и затруднительно было бы проделать сей фокус человеку, пойманному над телом жертвы с обагренным кровью кинжалом. Это во-первых. А во-вторых, да кто бы мне дал рта раскрыть? В окрестных домах загораются окна, на улицу выбегают полуодетые жители, и вскоре вокруг меня собирается изрядная толпа. Тело Тома де Энена подхватывают на руки и с горестными криками уносят обратно в трактир.
— Не верю, он жив! — пронзительно верещит какая-то женщина, на мгновение перекрывая шум толпы, и невольно я дергаюсь. А что, если и в самом деле моя рука дрогнула в последний момент, и лютый враг Жанны останется жить? Да нет, не может быть, тут же понимаю я, после такого удара не выживают. Я бросаю по сторонам внимательный взгляд, похоже, плохи мои дела.
Просто повезло, что меня сразу же не разорвали на куски. Схватившие меня не сразу поняли, что их кумир мертв, сейчас же до столпившийся вокруг толпы начало помаленьку доходить, что именно только что произошло. Глаза налились кровью, руки сжались в кулаки, и достаточно одной-единственной искры…
— Повесить его! — рассекает ночь пронзительный женский выкрик, это все та же неугомонная баба. — Убийца! Ночной тать! Отправьте этого выродка обратно на адскую сковородку!
Поднятая тема приходится окружающим по вкусу, и грубые мужские голоса тут же подхватывают озвученные лозунги. Меня тащат к тому самому дереву, за которым я укрывался. Бородатый мужчина в потертой кожаной жилетке пробивается сквозь толпу, потрясая веревкой, и я, разглядев в танцующем свете факелов, на чьей ветви мне предстоит упокоиться, окончательно решаю для себя, что просто ненавижу эти дубы!
Некий проворный малый, ловкий словно обезьяна, уже успел вскарабкаться на подходящую ветку. Теперь верещит назойливо, требуя завязать наконец этот чертову петлю, да кинуть ему веревку. Толпа раздается в стороны, пара дюжих мужчин катит бочонок из-под вина, хищно ухмыляясь. И не успеваю я опомниться, как оказываюсь на этом шатком помосте, с накинутой на шею петлей.
— Вот она, любовь к красивым эффектам, — корю я себя. — Ну что, доигрался во мстителей? А как же Жанна, неужели ей так и суждено сгнить в тюрьме, в полной безвестности? Отвечай, какого черта ты не воспользовался арбалетом!
Я шарю взглядом по сторонам, отчаянно пытаясь изобрести путь к спасению, но похоже, что его просто нет. Толпа замирает без движения, на меня устремлены сотни глаз. Смотрят жадно, подталкивая друг друга, опасаясь упустить хоть мгновение увлекательнейшего зрелища.
— Ждут последнего слова, чтобы затем насладиться моим последним танцем, — с холодком понимаю я.
Какое- то движение справа у дороги привлекает мое внимание. До предела вывернув шею я замечаю группу всадников в легкой броне, возле которых, приплясывая на месте машет руками причина моего пленения, Леон Мак-Грегор. Да это же британский патруль! В неверном свете факелов лица воинов кажутся грубыми и жестокими. Старший конного патруля что-то коротко командует, и один из всадников вскидывает к губам короткий рог.
Звучит пронзительный рев, столпившиеся вокруг меня люди начинают оборачиваться, и, едва разглядев на плащах у всадников красные английские кресты, мигом раздаются в стороны. А те спокойно движутся вперед, не обращая на окружающих никакого внимания. Доехав до меня офицер натягивает поводья, здоровенный черный жеребец под ним, недовольно всхрапнув, косит огненным взглядом на толпу.
Стоящие впереди невольно пятятся, но кое-кто из задних рядов громко протестует против вмешательства властей. Мол, тут мы и сами разберемся, нечего вам лезть в дела честных налогоплательщиков и добрых подданных короны.
— Кто разрешил устраивать казнь? — холодно интересуется офицер, обводя собравшихся внимательным взглядом. — Если этот человек и в самом деле убил англичанина, судьбу его решит суд!
В толпе поднимается было ропот, но по команде сержанта, здоровенного детины с дубленым лицом и вислыми запорожскими усами, солдаты начинают разгонять собравшихся плетьми. Меня мигом стаскивают с бочки и усаживают позади одного из всадников. Последнее, что я вижу — лицо юного Леона. Губы твердо сжаты, но во взгляде я читаю растерянность, словно юноши сам от себя не ожидал, что вступится за случайного в общем-то знакомца.
В караульном помещении, куда меня доставили, для опасного убийцы выделили одиночную камеру. Там было грязно и воняло, как на помойке, но предъявлять претензии было бы глупо. Судя по всему, находиться здесь мне предстояло недолго. Утром меня должны были отвести к судье, а вслед за тем познакомить с палачом. Дело насквозь ясное, свидетелей — море, ну а приговоры у средневековых судей разнообразием не блещут. И в общем-то без разницы, англичане тебя судят, французы либо баварцы.
Такие пошлости, как выпуск под залог или штраф тут не практикуются. Либо пожизненно гребцом на галеры, либо пожалуйте на виселицу. Как дворянина меня могли и на плаху пригласить, но разница, как представлялось, была не настолько велика, чтобы я всерьез об этом думал. Я вытянулся во весь рост на скрипучем деревянном топчане, куда забыли бросить охапку соломы, но тут же дверь распахнулась, и в камеру вошел старый знакомец. Настолько старый, что поначалу я даже растерялся.
— Это действительно вы, мастер Трелони, — тихо сказал англичанин.
Рыцарь недоверчиво покачал головой, в его голосе я без труда уловил нотки растерянности.
— А я поначалу не поверил Тому, решил, что он ошибается.
Вскочив на ноги, я звучно хлопнул себя по лбу. Ну разумеется, тот здоровенный сержант — это же Томас Макли, просто раньше он щеголял без усов, вот я и не признал его сразу, да и времени сколько утекло.
— Здравствуйте, сэр Ричард. Какими судьбами? — спросил я.
Рыцарь пожал плечами.
— Наше давнее приключение не осталось незамеченным. Как утратившего доверие, меня сослали в действующую армию, под внимательный присмотр. — холодно ответил он. — Найдись твердые улики, меня казнили бы по обвинению в государственной измене, а так… Все еще легко обошлось.
Я задумчиво кивнул.
— Но что подвигло вас на путь разбоя? — спросил Ричард прямо. — Я знал вас недолго, это верно. Но все, что я видел, говорило мне: вы — человек чести, и в жизни не опуститесь до такого… Вы помогли мне найти любимую, — тут рыцарь на мгновение замер, стиснув челюсти. Лицо британца потемнело, и я понял, что тени прошлого до сих пот терзают его. Справившись с собой он продолжил:
— К тому же вы, мастер Трелони, отпустили тогда Тома живым и невредимым, хотя могли просто его убить. Словом, все время нашего недолгого знакомства вы вели себя безупречно. Решительно, я не понимаю, как вы могли так измениться!
Подумав, я усмехнулся. Да почему бы и нет, в самом-то деле, ну чем я рискую. Виселица или плаха, вот что ждет меня завтра, так почему бы напоследок не облегчить душу?