При этом самого его запах крови заставлял чуть ли не морщить нос. У Инайи нервно подрагивали крылья. Это казалось ей самым жутким во всей затее — разве можно так? И допустил же Вещий…
Каинар явно колебался. Стоило ли ему принимать такую странную помощь? Слишком добрую. Слишком своевременную. Поэтому он заворчал и недовольно прижал уши, кося на слишком знакомую синюю кляксу настороженным золотистым глазом.
— Каинар, ты меня помнишь? — зашел с другой стороны Равен. — Я всегда желал тебе только хорошего.
А вот это было сказано зря. Заявление всколыхнуло былую память, и что-то надсадное, воющее, вырывающееся из груди и глотки когда страх сковывал кровь в ледяных объятиях… Каинар глухо зло рыкнул, прижимая уши и чуть сильнее выпуская когти. Он помнит! Он все помнит! И не каким-то кляксам его переубеждать!..
От уверения несло отчаяньем. Откровенным таким. И обидой.
Крылатый вздохнул, сдерживая внутри опять накатившее чувство вины. Брать силой было нельзя ни в коем случае. Нужно было убедить.
— Каинар, тебе плохо. Ты болеешь. Ведь сляжешь же совсем от голода. Попей, но хоть немножко. Хочешь, я совсем отойду?
Увенчанная не до конца вросшими рожками голова дернулась, явно соглашаясь. Химер настороженно и цепко — насколько мог — следил за расплывающейся кляксой.
Равен со вздохом заткнул горлышко фляги пробкой, положил ее на пол, а сам отошел к жене. Оба они замерли, боясь спугнуть химереныша.
Тот шевельнулся, неловко перебрал пальцами, силясь вцепиться во что-то, чтобы было легче. Но ничего кроме огромного и бестолкового сейчас, пусть и горячо полюбившегося меча рядом не было. Пришлось неловко перевалиться на бок, затем на живот и попытаться встать на четвереньки. Худо-бедно приподняться получилось, но лапы дрожали так, будто готовы были вот-вот не то что подломиться — просто сломаться, как сухие прутики. А потом к букету ощущений добавился кашель, и Каинар просто рухнул ничком, зло шипя и стараясь дышать. Ни о каком "встать и напиться" уже и речи не шло.
Равен на это только хмыкнул. Уже не церемонясь, он опустился на пол рядом с к дрожащим химеренышем… химеренышем? — и, перевернув, помог полусесть так, чтобы тот мог на него опереться спиной. Потом подцепил нитью телекинеза флягу и снова выдернул пробку.
— Вот видишь, я ты меня не слушал.
Тот только недовольно заворчал в ответ и снова закашлялся. Длинное чуткое ухо дергалось, прислушиваясь к манящему плесканью в бурдюке. Слезящийся глаз внимательно — если это вообще возможно в таком состоянии — наблюдал за руками вемпари, хотя, признаться, видел химереныш колбасу. Синюю такую. В крапинки.
Равен поднес горлышко фляги к губам Каинара и теперь смотрел, как тот пьет — с голодной жадностью, захлебываясь и иногда расплескивая алую влагу. Вот только она, попадая на серо-грязную в полосах кожу, тут же впитывалась. Когда сосуд опустел, крылатый отложил его в сторону, прямо на пол, и молча обнял отощавшего от голода Хранителя, стараясь согреть. И плевать, что вонь такая, будто рядом помойку разворошили, что руки чувствуют только кожу да кости под рваным тряпьем, заменявшим одежду.
И химер неожиданно дался. Не забился, не зарычал. Хотя мог бы — после такой порции крови-то. Вместо этого он прикрыл глаза и позволил себя держать, сделав зарубку на память, что эта клякса хоть и сделала когда-то давно нечто крайне неприятное, стоила нынешнего доверия.
— Вот и умница, — проговорил Равен, едва только понял, что подмешанное в кровь снотворное подействовало, и его подопечный засыпает. — Теперь и в божеский вид тебя можно привести…
Он поднялся, подхватывая на руки легкое тело, и зашагал в галерейку, соединявшую дом с баней. Инайя усмехнулась, оценив находчивость мужа, потрепала за ухом присмиревшую кошку и поплыла следом.
В жарко протопленной бане царил неясный полусвет от пары ламп. Супруги Каарис осторожно внесли спящего у них на руках звереныша, раздели и уложили на полок. Инайя, ничтоже сумняшеся, провонявшиеся лохмотья выкинула, потом провела пальцами по спутанным серым лохмам, некогда бывшим густой белой гривой, и без колебаний взяла ножницы, отмахнув их почти по самый затылок со словами "Новые отрастут", пока муж возился с горячей водой, мылом и мочалами.
— Хорошо, что Юдар его быстро нашел… — тихо вздохнул он.
— Да уж, куда как хорошо! — пробурчала вемпари, чуть повернувшись и несильно огрев мужа крылом по уху. — Вы с Яносом два авантюриста без царя в голове — отдать мальчика этой старой крысе! Нет, ну я еще понимаю, Одрон, молодость играет, да корона на патлах, но ты-то… Ты посмотри, рубец на рубце. Там хоть что-то от него самого осталось? Живот к спине прилип… Довели, что я на нем строение скелета детям объяснять могу! Кровью поить… а ну как у него голова больная, и он людоедом станет, вы об этом подумали?
— Это было необходимо, — проворчал Равен, потирая ухо и подтаскивая к Каинару воду, мочала и мыло, — Ты сама знаешь…. Людоедом он не станет… так по крайней мере, наш Вождь…
Вдруг дверь приоткрылась и внутрь опасливо заглянула лохматая девичья голова. Яркие синие глаза стрельнули по бане. — А что со старшим братиком? — голос был тихий и неуверенный.
Пышнотелая вемпари оглянулась, чуть удивленно приподняв бровь — откуда взялось этакое чудо? На крыльях женщины резко встопорщились перья, потом она припомнила странную кошку… Вздохнула, бросив чуть укоризненный взгляд на мужа.
— К плохому колдуну он попал, дитя, — тихо ответила Инайя. — Был человеком, стал… химерой. Иди, подожди снаружи.
Девочка кинула долгий задумчивый взгляд в сторону Каинара, после чего кивнула и скрылась, решив припасти вопросы на потом.
— Где это видано, чтоб взрослый мужчина его сложения весил, как девица? — продолжала тихо бушевать Инайя, смывая грязь с расслабленных лап и поджимая губы при виде каждого нового шрама. — Сегодня ладно, но чтоб завтра же здесь был Янос!
Равен помогал супруге, как мог. Менял воду и держал обмякшее тело, если нужно было, но огрызаться при этом не забывал.
— Будет тебе Янос! Он уже наверняка знает, так что прибудет быстро.
— Не переживай, я и ему по тыкве дам. Ты на лицо посмотри — с такими украшениями ни одна женщина не подойдет, а вы его в прародители чаете! Я надеюсь, он свернул шею старой крысе.
— Так, женщина! — в конце концов, не выдержал ее муж, грозно ероша перья, из-за чего вода взлетела небольшими смерчиками, — Прекращай уже, а то он понаслушается и вообще передумает в себя приходить!
— Он спит, — фыркнула Инайя, — И просыпаться пока даже не думает. А я твоих бурундуков не боюсь, так что поднимай его, вытереть надо.
Равен проворчал что-то еще, но послушно приподнял безвольное тело, попутно подцепив заранее приготовленную чистую одежду с лавки.
Тон его жены резко изменился, став воркующе-ласковым, пока она обихаживала разомлевшего химера. Дыхание у того стало ощутимо спокойнее и уже без лишних страшных звуков.
— А вот теперь можно и под одеяло. А лучше под два, — скомандовала вемпари, оглядев дело рук своих.
Ее муж только кивнул, снова подхватывая Каинара на руки. Легкий, совсем легкий… А ведь, если по костяку судить, это должна быть немаленькая горушка мускулов и жил. Ничего, выходим, решил он, сам себе внушая уверенность в этом по дороге до маленького отгороженного закутка, которому предстояло служить дикому химеренышу убежищем. Там, в уютном углу, занимая почти всю комнатушку целиком, стоял большой низкий топчан, заваленный одеялами и подушками. Равен опустил свою ношу на это мягкое ложе и как можно теплее накрыл, озабоченно вглядываясь в костистое бледное лицо. Дыхание было сиплым и тяжелым.
Послышались легонькие шаги, и в уголок заглянула все та же девочка — едва ли двенадцати лет, тоненькая, одетая как мальчишка, в штаны и длинную теплую рубаху, но с роскошной шкурой ирсана поверх. Из-под нахлобученной на макушку головы шкуры выбивались длинные пепельные пряди. И в довесок ко всему она была босая.
— Крылатый господин, скажи, что со старшим братиком? Он будет жить?
— Будет, будет… — кивнул Равен все еще, напряженно разглядывая исполосованное лицо. Еще только девчонки не хватало для полного счастья! Но ничего, и ей применение найдется.
— Проследи за ним, но будь поосторожнее — не хватало, еще, чтобы он тебя разорвал. Начнет задыхаться или кашлять — позовешь.
И почти вылетел, не в силах больше видеть напоминание о собственной вине. Надо бы жене помочь с уборкой да сборы травяные поискать.
Девочка неловко помялась, присела рядом на топчан и по-кошачьи, не мигая, смотрела на тихо посапывающего химера. Сейчас тот выглядел не в пример лучше, хоть и лишился гривы. А вот лицо, когда зрение стало человеческим, начало казаться страшненьким. Но — старший братик есть старший братик! Родственников не выбирают. Даже если они неожиданные. Вот только имени его она до сих пор так и не знала. Но это ничего. Всегда спросить можно, правда же?..
Поэтому она мурлыкала и гладила его за ухом. Ну не вылизывать же в человеческом облике!
Сон, впрочем, нельзя было назвать спокойным. Химер дергался, иногда рычал, порой заходился в судорожных приступах кашля, пугая кошку. Иногда он при этом открывал глаза и смотрел на нее — невидящим, слезящимся взглядом. И тогда она отлетала к противоположной стене и ждала, пока он снова не забудется, чтобы подойти ближе. Один раз она испугалась достаточно, чтобы снова врасти в шкуру и даже броситься искать Вемпари…
Каинар же метался, то затихая, то снова начиная дрожать и скулить. Боль, отчаянье, удушье, ощущение падения в бездонный колодец — и резко простреливающая все тело судорога, когда спина во сне соприкасалась с дном. Россыпи пятен, ярких и ядовито-тусклых, перемешанных рукой пьяного безумца, которые складывались в неясные картины прошлого и настоящего. Синий, серый, белый… мягкость и спокойствие, снедаемое ощущением затаившейся опасности. Где?!.. Нет, никого… и смех, шипящий старческий смех, растущий из испуганного хрипа — что, когда? Почему болят легкие, словно от крика? Что было — там, за гранью сознания, за невидимым Рубиконом остатков вменяемости?.. Огромная кошка молчала, когда пальцы цеплялись в мягкую шерсть с густым подшерстком. Вылизывала неестественные костяные рожки и бугристые стежки шрамов. Отстранялась только когда видела когти — все же ей тоже хотелось жить.
А потом пришел Равен. Принес горячий еще дымящийся настой, пряный, пахучий. Травы, собранные в нем, могли и успокоить надсадный кашель, и сбить жар, и утихомирить испуганное сознание, и просто прибавить силенок измученному телу. Полтора года Каинар жил на одной лишь только выносливости и звериной злобе, подхлестывавшей его. Сейчас, когда все это пропало, его тело сдалось и отчаянно нуждалось в сторонней поддержке.
Крылатый заставил кошку спрыгнуть с постели, поправил сбившееся на сторону одеяло и снова накрыл им свое новоприобретенное чадо. Присел на край топчана, отведя назад крылья, и долго смотрел в лицо спящему, запоминая каждую черточку. Заново узнавая, заново привыкая. Потом осторожно протянул руку, коснулся горячего лба, погладил по волосам.
— Каинар, просыпайся… Просыпайся, мальчик.
Химер недовольно заворчал и попытался отвернуться, чтобы поспать еще. Чуть кашлянул и постарался отмахнуться от Равена. Ему и так было хорошо. Нюх говорил, что опасности нет, поэтому он не вскинулся от прикосновения.
— Ишь, соня, — усмехнулся Равен, продолжая теребить его. — Просыпайся, лечиться будем.