Уши вытянулись, заострились и стали по-звериному подвижны, и лучше не видеть, сколькими швами покрылась кожа на голове за ними и вокруг них. Горло теперь было приспособлено для хищного звериного рыка. И напоследок некромант решил пошутить, выбрав для своей жертвы… рога. Череп был слегка вскрыт, и от надбровий к вискам и дальше, вживили короткие рожки, загнутые вверх и назад на драконий манер. Теперь они торчали неуместными костяными выростами… «Дьявол», хихикнул про себя некромант.
На следующий день он приготовился к самому сложному — переделке и замене внутренностей. Подручные приволокли стол, к которому было привязано распластанное тело живого вемпари с висящими до полу безвольными крыльями. Некромант хмыкнул, вспоминая, чего ему стоило достать живого Крылатого и при этом не попасться Равену или кому-то еще…. Но дело того стоило — ведь еще ни одна нежить не получала «части» от светоносного дитя Неба.
И снова несчастная жертва чужой ненависти пришла в себя, но на этот раз болело чуть ли не все, что могло. Что не могло тоже болело. От разума остались жалкие клочки, туманный багрянец полз из трещин некогда светлого серебристого зеркала души… Мрачные своды пещеры давили, пугали, невообразимо хотелось сбежать на волю, и это желание толкнуло рвануться из цепей и… зарычать от гнева. Неожиданно мощный, устращающе-низкий звук, рожденный в глубине груди, прокатился под сводами, заставив все еще сидевшую на цепи неподалеку женщину испуганно съежиться, а Мобиуса — на несколько секунд отпрянуть.
— От как! — опомнившись, некромант довольно потер руки, — Как быстро…
Мобиус подошел ближе, разглядывая свою жертву. На соседнем столе тихо застонали — амбал дернулся, чуть натянув веревки, удерживающие крылатого.
"Да, так, тварь!" — неожиданно ударила в мозг некроманта злобная мысль — звериное быстро набирало силу. "Ты копаешь себе могилу. Теперь я могу перегрызть тебе глотку!"
— Толку от зубов, если мозгов не будет, — хохотнул Мобиус, — Наслаждайся последними часами своего разума, скоро ты его лишишься…
В очередном стакане уже плескалось снотворное зелье, готовое отправить подопытную жертву в тяжелый болезненный сон. Старик подошел к крылатому, примериваясь скальпелем…
"Если некромант идиот, то это на всю жизнь", — язвительно подумал в ответ Каинар, а потом его взгляд упал на распластанного неподалеку вемпари, и он с неким удовлетворением закончил: «оставшуюся».
Мобиус кивнул подмастерью, чтобы тот снова впихнул снотворное Хранителю в глотку. Проверив веревки, маг-отступник полоснул Крылатого по руке, тут же замедляя ход времени в склянке, которую подставил второй слуга.
Подмастерье держал склянку, быстро наполняющуюся темной кровью, со страхом наблюдая, как магия словно замораживает темно-красную жидкость.
— Можешь гордиться собой, Каинар, — тихо произнес Мобиус, — Будешь первой нежитью с частями от вемпари.
Последние остатки разума и гордости разбились вдребезги о страх смерти и того, что хуже нее. Отчаявшись и с невероятной силой забившись в опостылевших цепях, он мысленно закричал, да так, что не услышать мог разве что камень или пень:
— РАВЕН!!! Равен-эрхе, я не хочу умирать! РАВЕН, ХАРНИТЕЛЬ, ХИЛЬДЕН ТЕБЯ ПОБЕРИ!..
Это была последняя осознанная мысль перед тем, как его проглотила тьма.
Мобиус усмехнулся. Все шло идеально. Ну, просто как по писаному. И его почему-то не насторожило, что ни Равен, ни прочие крылатые, судя по всему, не хватились ни своего сородича, ни доживающего последние часы пленника, что никто из них и не пытается прийти на помощь. Увы, он был слишком самоуверен, этот некромант.
И вот уже последний раз вскрыто вдоль и поперек исполосованное тело будущей нежити, последний раз удалено лишнее и пересажено новое. Маг не переставал бормотать формулы и нагло вмешиваться в структуру крови Каинара, смешивая ее с вемпарийской. Последний шов — от них тот походил уже вовсе не поймешь на что — и маг взял в руки свой посох, увенчанный черным камнем. Труп вемпари по его приказу уволокли в отвал.
Некромант прокашлялся и речитативом повел последнее, завершающее заклинание. Раскаленные, но в то же время промораживающе-мертвенные слова падали, намертво впечатываясь в пространство, навсегда искажая и корежа и без того кровоточащие разум и душу, вплавляясь в тело. Камень на посохе пылал черным светом, левая рука мага стала прозрачной и потянулась, проходя сквозь плоть, прямиком к сердцу. Оно, почти единственное, чего некромант не решился тронуть в этом теле, билось неровно и часто, готовое в любой момент остановиться и потянуть весь мир за собой.
Каинар выгнулся в неожиданной судороге, цепи начали лопаться… Но у груди вдруг, постепенно разрастаясь, затлел огонек света. Он гудел, и быстро становился все больше, ярче, мощнее. Он уже слепил глаза и жег призрачную руку, он заливал своим светом все вокруг.
— ТЫ СДЕЛАЛ ТО, ЧТО ОТ ТЕБЯ ТРЕБОВАЛА ВОЛЯ КОЛЕСА, ОТСТУПНИК, А ТЕПЕРЬ УБЕРИ ПРОЧЬ ОТ ДУШИ МИРА СВОИ ГРЯЗНЫЕ ЛАПЫ, А НЕ ТО НЕ ПРОЖИВЕШЬ И ТОЙ МАЛОСТИ, ЧТО ТЕБЕ ОСТАЛАСЬ. ПЛАМЯ В ЧЕРЕПЕ, МОБИУС…
Некромант вскрикнул что-то нечленораздельное, отдергивая руку. Посыпалась ругань, Мобиус отошел в сторону, бормоча проклятия.
— Так, перевяжите эту тварь и оденьте, — махнул он подмастерьям, потянувшись за бурой мазью и натирая ею обожженную кисть, — В клетку его. И эту к нему бросьте — будет что поесть, когда очнется, — он указал на женщину.
Некромант вышел из лаборатории, все еще размышляя, что же пошло не так, и будут ли последствия… Но главное — чтобы он выжил. Пришел в себя, осознал кто он теперь. А дальше? Дальше уже не важно. Сдохнет, так сдохнет. Хотя…
Мобиус вернулся в магический зал, где двое перебинтовывали изуродованное тело того, кто еще недавно был подающим большие надежды молодым чародеем. Он усмехнулся, поднимая руки и быстро вспоминая заклинание подчинения. Ментальная удавка невидимой петлей набросилась на разум, пока лишь чуть-чуть придавливая, но в случае чего она могла сдавить и раздавить, как гнилой орех. Некромант предвкушающе потер руки, наблюдая за манипуляциями подмастерьев, и лишь проводил их взглядом, когда они унесли неподвижное тело.
Было страшно. Когда лязгнул засов, запирающий решетку темницы, Эольвин только вздрогнула и съежилась еще больше, стараясь не смотреть на тюремщиков. Они что-то прорычали, воткнув факел в держатель на стене и скрылись, оставив пленникам кувшин стоялой воды и краюху больше похожего на глину хлеба.
Эольаин несколько минут провожала тварей тупым бессмысленным взглядом. У нее ничего не осталось, совсем ничего. Даже ребенка, так и не родившегося на свет. Остался, правда…
Он неподвижно лежал в углу, больше походя на мумию, с ног до головы в бинтах. И, кажется, даже дышал через раз. Раньше она гордилась им, красивым самостоятельным уверенным в себе магом-Хранителем. А теперь? Кто он теперь, и что с ним будет? Наверное, Великие Духи отвергнут его. Зачем им зверь?
Она перебралась к нему поближе, в дальний угол отгороженной решеткой ниши. Наверное, его еще можно вылечить? Наверное… только не в этой грязной пещере — в постели у очага, с хорошим целителем рядом… лучше кем-то из Вемпари, если откликнутся… А здесь даже тюфяка тощего, и того нет. Ну и ладно, что нет. Она села прямо на камень поудобнее, приподняла тяжелое, горячее, безвольное тело и попыталась устроить у себя на руках. Пальцы скользили по лицу, горячему и влажному, время от времени ловя слабое прерывистое дыхание. Она догадывалась, что, вздумай он умирать, земля бы уже содрогалась в конвульсиях. Но все равно было страшно. Хотелось стиснуть его в объятиях, но она боялась причинить еще больше боли.
Сколько прошло времени — час, два, три? Факел еще горел, когда он дернулся, приходя в себя, и тут же беспомощно захрипел — все тело превратилось в одну сплошную боль.
Женщина встрепенулась и попыталась убаюкать (бывшего?) мужа как могла. Затем придвинула ближе к себе плошку с водой и осторожно смочила Каинару губы. Больше ничего сделать не решалась, вода была грязная, а горло мужа рассекали уродливые багровые рубцы.
В ответ он сумел приоткрыть глаза, и… поначалу мутные, они словно вобрали в себя тусклый свет чадящего факела и разгорелись постепенно в полумраке золотисто-желтым волчьим огнем.
Эольвин горько улыбнулась, чувствуя, как по щекам снова текут упрямые слезы и принялась осторожно гладить новосозданную химеру по лицу.
— Я все равно тебя люблю… что бы он ни сделал… — пальцы невесомо, стараясь не потревожить ни один шов (довольно непростая задача!) скользили по горячей, в испарине коже, стараясь убаюкать боль.
Ответом была слабая попытка поднять руку — лапу? — и погладить по волосам, вот только закончилось это новым приступом боли и забытьем… Долгим.
Глава пятая
Зверь ломает ошейник
М
ы ждали целых полтора года. Мы, что считаем года, словно листья на деревьях и живем по меркам людей почти Вечность — ждали проклятых полтора года и не могли найти себе покоя. И время, словно нарочно остановилось, висело, как ленивец на дереве. А мы ничего не могли поделать — только ждать, когда же меч проявит себя в руке единственного хозяина и подаст голос… Мы знали, что Каинар все еще жив, лишь благодаря тому, что стояли белыми Колонны и мир не спешил разваливаться на части. А еще мы знали, кто на самом деле дергает отступника за ниточки, и кто стоит за болью молодого Хранителя. Хир-эн-Алден и их агенты. В тех разговорах Мобиуса, что слышал Юдар, очень часто проскальзывали намеки на это…
А ждать было невыносимо больно. Потому что все эти полтора года я помнил тот жуткий мысленный крик, до сих пор рвущий мне сознание. И я помню, что рыдал в голос и бился головой о стену, заставляя себя сидеть на месте и не дергаться, не срываться в небо. Я знал, где находится логовище некроманта — далеко на восток, в кольце кряжа Горная Корона. Я до зубовного скрежета хотел отправиться туда — за ним. Пришибить эту лысую тварь, выдрать с алтаря мальчишку, отнести к себе домой, вылечить… нельзя. Потом. Все потом. Только когда меч подаст голос. Каюсь, я чуть не наложил на себя руки.
И, чтобы хоть чем-то отвлечь и занять себя, я начал готовиться встретить его. Встретить так, чтобы прошлое забылось и ушло, уснуло. Даже память о той женщине, которую он любил, ибо я догадывался, какова ее участь. Мы с женой Инайей переселились в тот самый двухэтажный дом в лесу, из которого так злополучно пропали оба супруга, и при помощи всей общины перестроили его, совершенно нетронутыми оставив только внешние и несущие стены. Убрали все, что могло бы разбередить старые воспоминания, по указанию Яноса заменив тем, что было бы удобно молодой химере. Увы, молодой Одрон, унаследовавший от отца дар провидца, почти точно знал, кого мне предстоит встретить, но на все вопросы упрямо молчал. Лишь однажды, чтобы отмахнуться от меня, бросил фразу: "Ты намучаешься с диким ребенком". У меня похолодело внутри.
Все эти полтора года я отслеживал историю Похитителя Душ — оружия, откованного для будущего Владыки. И вот, что мне удалось узнать.
Меч оказался в темном подвале богатого дома, куда буквально через несколько минут проник вор, и, разумеется, не смог пройти мимо столь необычного оружия. Правда, до перекупщика этот вор не дошел — заинтересовавшийся свертком наемный убийца перерезал ему горло. Когда в лавке скупщика краденого новоявленный хозяин развернул окровавленную ткань, то был крайне удивлен. Оружие по всем приметам было боевое — острое как бритва, отлично сбалансированное, но в то же время оно казалось слишком большим и тяжелым для человеческой руки… Гарда была выполнена в виде хмурого оскаленного черепа с нечеловечьими клыками и выступающими по бокам парными шипами, между которых подобно длинному языку вытекало черное змеевидное лезвие, как у сильно увеличенного ритуального атама… От одного его вида мурашки пробегали по спине. Получив горсть монет за сие оружие, убийца ушел, а хозяин поспешно сбыл меч кузнецу, жившему неподалеку.
Однако переделать это громоздкое чудо во что-то толковое кузнецу не удалось — металл напрочь отказывался не только резаться, гнуться или колоться, но даже не раскаливался в печи. (Еще бы Янос позволил кому-то переделывать свое творение, ведь на его создание ушел запас жизненных сил никак не меньше пары десятков лет, и два года времени). И, наверное, оказался бы меч на складе, в куче металлолома, если бы не проезжавший дворянин, изъявивший желание его купить. Конечно, махать им в бою он не собирался, ему привычнее был свой полуторник, но на стене в гостиной грозный черный двуручник смотрелся неплохо.
Самому мечу такое висение на стене в качестве украшения откровенно не нравилось — он был рожден для боев и прекрасно знал это. Иногда в пустых темных глазницах начинали разгораться голубоватые огоньки, меч словно приоткрывал глаза, искал того, кому предназначен, не находил — и все больше наливался гневом…
Стоит ли говорить, что в одно прекрасное утро, получив известие о том, что отряд, везущий в имение золото, попал в засаду разбойников, этот богатый господин схватился именно за Похититель… Стража нашла его семью изрезанной на куски, однако крови не было, словно ее перед этим заботливо выцедили. Сам же богач сошел с ума, и вскоре умер от неизвестных причин, перед смертью что-то бормоча про проклятие и черный меч.
Начальник стражи, проводивший арест сумасшедшего, конфисковал оружие, да и оставил его где-то у себя. И как-то на учениях, решив наказать нерадивого новобранца, выдал ему этот тяжелый меч и заставил стоять в "правильной стойке". Правда, пока стоял к новобранцу спиной и разглагольствовал о правилах, мальчишка не удержал тяжести и клинок опустился на голову военачальника, раскроив череп надвое.
Естественно, новобранец попал под трибунал, а староста посообразительнее сбагрил меч подальше, отдав за бесценок странствующему торговцу. Но, как и водится, караван не дошел до нужного города, и Похититель Душ оказался у атамана разбойничьей шайки. Неизвестно, сколько бы лихой лесной тать игрался страшным оружием, напарывая перепуганных пленников на острие, пока как-то на лес не случилась облава. В бегстве меч был потерян все в той же чаще…
Правда, пролежал он там недолго. Деревенские дети нашли огромное оружие и приволокли в деревню. Староста же заволновался, что диковину потерял кто-то из богатых людей и отправил гонцов ко всей ближайшей знати. Вот тут-то и прознал о нем Мобиус. Совершенно случайно. И решил во что бы то ни стало его получить — такое необычное оружие просто так не появляется…
А я, дуря головы членам Круга и надоедливому князьку Сериоли и поражаясь тому, с каким достойным живого существа упорством Похититель добивается своей цели, ждал со все возрастающим нетерпением. Скоро, скоро…