– - Всякие дела делаются! -- вздохнув, проговорил Захар.
– - А то как же! хорошо жить захочешь -- все увертки выучишь…
– - А это нешто хорошо? -- спросил Захар.
– - Не хорошо, да выгодно, -- невозмутимо проговорил дядя Алексей, -- грех, да сладко. На белом свете, милая душа, один бог без грехов, а нам, грешным, правдой-то не прожить.
– - Особливо, если не будешь стараться, -- слегка покраснев, проговорил Захар.
– - И стараться будешь, на правде ничего не добудешь. От трудов праведных не наживешь палат каменных… А как маленько прилукавишь, оно и того… Вон Михайла-дворник семь рублей получает, а ходит щеголем да еще "Дюшес" курит, то и дело в пивную летает. Что же это он -- с одного жалованья?.. Так-то, милая душа! А ты, что мимо рук плывет, -- не упускай. Лови галку и ворону, а руку набьешь -- и сокола убьешь. Обидеть ты этим никого не обидишь, а у тебя все будут денежки водиться.
Дядя Алексей встал со скамейки, истово помолился на иконы, надел картуз, вздохнул, запрятал руки за грудь фартука и медленно пошел из кухни. Захар остался один.
Захару приходилось ездить в город каждый день. Он вставал в пять часов, выкидывал навоз из конюшни, поил лошадей, засыпал им овса и шел пить чай. Потом он подмазывал полок, накладывал готовую бумагу, увязывал ее, накрывал брезентом и выводил запрягать лошадей.
В городе он только два раза сделал ошибку: один раз позабыл, в какой цвет красить заказ, а в другой -- не заехал к одному давальцу. В остальном же у него все шло хорошо. Он быстро понимал, что ему хотели сказать, толком разъяснял всякое дело из города. Кроме этого, у Захара оказались другие достоинства. Иван Федорович любил иногда вечерком, во время ужина рабочих или в чай, заходить в кухню и сообщать им то, что он сам узнавал из отрывного календаря, который он очень любил читать, или из Капиного учебника. Он останавливался в дверях и говорил, например:
– - А что такое за слово "елемент"?
Рабочие разевали рты и оглядывались на него. Если Иван Федорович знал слово сам, то он объяснял, а если нет, то добродушно сознавался, что и он не знает. Иногда он загадывал загадку, иногда говорил арифметическую задачу; фабричным никому это не было по силам, и они обыкновенно молчали, смеялись и говорили: "где нам?", "не нашему уму"; но с появлением Захара дело изменилось. Один раз Иван Федорович вошел в кухню и спросил:
– - А ну, скажите, где небо без солнца?
– - Во рту, -- послышался быстрый ответ.
– - Кто это сказал?
Оказалось, -- Захар.
– - А кто отгадает вот какую задачу: "Мужик шел в город по три версты в час; до города было тридцать шесть верст; он шел двенадцать часов. Оттуда он ехал на лошади и проезжал по восемь верст в час. Во сколько часов он доехал?"
– - В четыре с половиной, -- не задумываясь, ответил Захар.
– - Молодец! -- проговорил Иван Федорович. -- А не знаешь ли ты, что за слово "кооперация"?
– - Знаю.
– - А "инду-видуум"? -- затрудняясь в выговоре, опять спросил Иван Федорович.
– - Индивидуум -- человек, отдельный человек.
Иван Федорович даже слегка покраснел и опять похвалил Захара и вышел из кухни. Один из красильщиков, Матвей, неуклюжий, белобрысый, весноватый молодой мужик, взглянул на Захара и проговорил:
– - А ты, должно быть, собаку съел: что ты знаешь-то!
– - Что знает, а где живет! -- проговорил еще один красильщик. -- Жить бы тебе в боярском саду.
Послышался взрыв хохота, от которого Захара, видимо, покоробило. Но он ничего не сказал, а только сморщил брови и уставил глаза вниз на одну точку.
Поужинавши, курчаки и красильщики пошли по спальням. Дядя Алексей отправился на свою квартиру, а Захар опять пошел к лошадям. Поглядев лошадей и задавши им на ночь корму, он почувствовал, что ему не хочется идти на люди и захотелось побыть одному. Не долго думая, он полез на сеновал и лег напротив слухового окна.
Через минуту Захар услыхал, как кто-то вошел под навес и вступил на лестницу. Он изумленно поднял голову и увидал, что к нему лезет Ефим. Увидав его около себя, Захар удивился.
– - Ты здесь, друг? -- мягким, певучим голосом сказал Ефим. -- И я к тебе. Ты что тут делаешь?
– - Ничего, -- сказал Захар, -- так вот, полежать хочу.
– - Тут хорошо лежать, особенно по вечерам. Я и прежде сюда ходил.
Он растянулся с Захаром и добавил:
– - Ну что, брат, как дела?
– - Да ничего… -- промолвил Захар, не зная, что больше сказать.
– - Привыкаешь помаленьку?
– - Привыкаю.
– - Привыкнешь… Как ты хорошо давеча Ивану Федоровичу ответил, -- высказал свое удовольствие Ефим.
– - Что ж тут мудреного? -- сказал Захар.
– - Все-таки… я, брат, таких люблю. У нас мало таких. Боятся их, как бы забастовку не устроили. Подобрались Тюха да Матюха да колупай с братом, а ты, я вижу, настоящий…
– - Что ж у вас настоящих никогда и не было?
– - Не было, не держали. Как чуть заметят, так и выживут, сами же рабочие выживут.
– - Ну? -- недоверчиво сказал Захар.
– - Ей-богу!.. Да вот сам увидишь… Идолы у нас тут, и не люди. Брюханы… Все в одну утробу живут, ничего дельного не понимают и понимать не хотят… Зачем ты к нам приделился?..
– - Куда ж мне было деваться? Я и такого места две недели ждал.
– - Еще бы подождал… А из-за чего ты в Москву-то попал?
– - Да так, -- уклончиво ответил Захар.
– - Аль нужда прогнала?
– - Нет, мы нужды не видали…
– - А из-за чего ж?
Захар, увидав, что Ефим настойчиво хочет знать про него, и, очевидно, не найдя причины, чтобы ему скрытничать, ответил: