Угрюмый дух молодой служанки, которая утопилась здесь более века назад, после того, как она забеременела от шашней с каретником, слонялся возле речной стенки на дальнем конце набережной. Я подозвал ее (она проплыла через дорогу, совершенно не замечая уличного движения), но она не откликнулась на мою просьбу, сказав, что сделает для меня все, что угодно, совершенно все, только не это. Я ощутил такую внезапную вспышку раздражения на этот несчастный остаток, что отказывал мне и при этом глупо улыбался, что прекратил ее - стер ее полностью, так легко, как задувают свечу, и позволил моему гневу раздуться, всосав в него все отброшенные за ненадобностью эмоции, которые летели по улице, словно клочья мусора на ветру. Колючие осколки гнева; удушающее тряпье нужды; крупинки шока и страха, яркие, как осколки стекла; липкие нити отвращения; даже несколько пылинок чистой радости, этой самой кипучей из эмоций - я взял все. Мешковатая толпа закружилась вокруг меня, словно карманная буря, становясь все темнее и плотнее. Затрепетали листья пыльной молодой чинары, под которой я сидел. На набережной шоссе водители бессознательно нажимали на газ, чтобы побыстрее проехать мимо.
Вызвав всех импов в пределах досягаемости, я швырнул всю стаю на переднюю дверь дома, прямо в сердце его внутренней кипящей сверхъестественной тишины. Дом целиком заглотил толстую, живую веревку. Несколько минут ничего не происходило. Машины продолжали мчаться вдоль набережной. Аэроплан тупо гудел над низкими серыми облаками, что висели почти над деревьями, стоявшими по другую сторону реки. Потом я ощутил нарастающее давление, и обычная материя дома - красно-кирпичные стены, балконы кованного железа, черепичная крыша - все перекрылось блестящей черной волной, как фотография, пошедшая пузырями от жара огня. В ней бурлили какие-то твари, черные на черном, импы всех сортов, извивающиеся друг на друге, словно мириады змей, грызущих друг другу хвосты, их было многократно больше, чем я запустил в дом, они высвободились из ловушки, захороненной глубоко в ткани дома и разлетелись во всех направлениях. Я отбил и уничтожил сотни импов, когда они широким волновым фронтом хлынули на меня, но это было все равно что пытаться отбить каждую каплю дождя, что льется на вас во время грозы. Я ощутил мгновение интенсивного головокружения, когда несколько дюжин выживших импов прошли прямо сквозь меня и ухитрились при этом уцелеть. Остальные полетели дальше, через дорогу, через реку. Белый фургон, оказавшийся на пути неощутимого шторма, вильнул и врезался в идущую навстречу машину, та завертелась и багажником ударилась о дерево. Сломанные ветви упали на машину и на дорогу. Со взрывоподобным визгом затормозил автобус, на двух полосах замершего шоссе зазвучали горны.
У меня не было сомнений, что ловушка была создана, чтобы взорваться, когда я войду в дом без подготовки, и если б я попал в самую середину потока тысяч внезапно освобожденных импов, я был бы начисто сметен яростью их гнева, страха, безумия и отвращения. Мне понадобились бы дни, чтобы поправиться, и, кроме того, я все это время был бы совершенно беспомощен. А так сегодня ночью произойдет внезапное и необъяснимое увеличение степени насилия в этой части города - споры, драки, возможно даже убийства - однако самого худшего в этой ловушке я избежал.
По обе стороны дорожного происшествия движение замерло. Водитель машины, которая врезалась в дерево, выбирался из искореженного остова. Двое мужчин оторвали дверцу фургона, его водитель осел им на руки. Передняя дверь дома Райнера Сью отворилась и женщина в нейлоновом домашнем халате сошла со ступенек, открыла воротца, уселась на обочине, опустила голову между колен и ее стало рвать. Я пронырнул сквозь кустарник и прямо мимо нее прошел в дом.
В коридоре стонал пылесос. Я выдернул его из розетки, он перешел на шепот и затих. Я позвал Райнера Сью, позвал Донни Халливела, а когда ответа не последовало, прошел в гостиную. Ее бледно-желтые стены были завешаны пластинками в золоченых рамочках и замысловатыми картинами австралийских аборигенов, которые шептали о ландшафтах, что я никогда не видел, и о снах, которых у меня никогда не было. Громадный белый диван стоял перед широкоэкранным телевизором. Стояли вазы с белыми цветами, вазы с ветками эвкалиптов. Высокая книжная полка была набита переплетенными в кожу томами, в основном фальшивыми инкунабулами и гримуарами, хотя среди хлама был изъеденный червями трехтомник "Disquisitionum Magicarum" дель Рио и весьма красивый экземпляр "Summa Diabolica" Касиано в марокканской коже. Поднятое крыло громадного рояля отразило меня, когда я проходил мимо. Сквозь открытое французское окно по ступеням я спустился в сад. Песчаная дорожка бежала между приподнятых грядок белой лаванды, белой розы, серого чертополоха и травы какой-то тигровой полосатой окраски к перголе, растущей под огромной, древней виноградной лозой, которая, наверное, была такой же старой, как и сам дом. Стеклянные гроздья винограда, прозрачного, как слезинки, качались среди листьев в форме ладони. В одном углу стояла фанерная конструкция не намного большая, чем гроб, стоящий вертикально. Я открыл крышку вертикального гроба. Он был выложен материалом и слоями земли и фольги - это была разновидность оргона, хотя и бесконечно более изощренная - и человек, который скрючился внутри на узенькой скамеечке, замигал на меня.
Ему было чуть за сорок, он сидел с голой грудью и босой, одетый только в белые джинсы и в глубокий загар, он обладал тонкой, андрогинной красотой. Лицо без морщин, светлая челка искусно взъерошена. На внутренней стороне предплечий виднелись следы вроде маленьких пчелиных укусов, однако импы делириума не липли к нему. Он робко мне улыбнулся, глядя затуманенными, рассеянными глазами, и спросил:
- Я вас знаю?
У меня не было сомнений, что это бывшая поп-звезда. Райнер Сью, и я сразу понял, что он не имеет никакого отношения ни к похищению моей книги, ни к ловушке, поставленной на меня в его доме.
- Вам надо немедленно пойти со мной, - сказал я и потянул его за руку, когда он помедлил со вставанием. Я чуть не шипел, как сковорода, от нетерпения и страха - я понимал, что человек, расставивший ловушку, должен быть где-то рядом, желая увидеть не попался ли я.
Райнер Сью уступчиво и без вопросов последовал за мной. Когда я спросил о Донни Халливеле, он пожал плечами.
- Его нет здесь?
Райнер Сью снова пожал плечами. Я был уверен, что его накачали наркотиками - пчелиные укусы - но его одновременно сделали безопасным, сделали послушным. Мы теперь уходили от дома и на мгновение его внимание привлекли мелькающие синие огни скорой помощи и двух полицейских машин, которые появились на место происшествия на набережной.
- Кто-то пострадал, - сказал он.
- Не так худо, как могло быть. Кроме мистера Халливела, кто еще живет с вами?
Райнер Сью задумался. Мысли всплывали на поверхность его лица, как форели в тихом пруду.
- У меня есть парень, который для меня готовит и присматривает за садом. И еще женщина ходит прибираться, она должна быть где-то здесь, мне кажется. Разбудила меня своим пылесосом...
- Я ее видел. Где Донни Халливел? И где ваш водитель?
- Меня возит Донни. Или мы вызываем лимо и водитель в нем свой.
Я задумался о двух людях в Ягуаре. Если Донни Халливел тот самый человек, что противостоит мне - а в пользу этого у меня есть лишь слова Миранды, так же как только слова Миранды подтверждают, что именно Донни Халливел вломился в мой дом - то кто же был водителем? Кто-то искусный в делах умерших, это наверняка. Кто-то заставивший Донни Халливела стать своим слугой и превративший Райнера Сью в дружелюбного зомби, очистивший его дом от ревенантов и запаковавший тысячи импов в ловушку.
Я спросил:
- У мистера Халливела есть друг? Тот, кто сейчас гостит у вас?
- Он и мой друг, - просто ответил Райнер Сью.
- А кто он, этот ваш друг?
- Нам нравится одно и то же. Книги - вот как мы стали друзьями. - Поп-звезда попытался взглянуть лукаво, отчего показался просто имбецилом. - Мы любим одни и те же книги.
- У него есть имя, у этого вашего друга?
- Калиостро. - Райнер Сью нахмурился, когда я рассмеялся. - Что такое? Вы его знаете?
- Я знавал человека, имя которого взял себе ваш друг. Как долго он живет с вами?
Райнер Сью скреб свою голую грудь, пока мысли всплывали на и снова уходили под поверхность его лица. Наконец, он сказал:
- Несколько дней. Наверное, с неделю. Он очень дружелюбный парень, понимаете. Он мне помог. Помог избавиться от очень тяжелого психологического груза. Заставил меня чувствовать себя гораздо лучше, понимаете?
- Да уж, конечно, заставил. - Я почувствовал слабую дурноту при мысли о том, что было сделано с этим бедным дурачком, и спросил:
- Вы умеете водить?
- Конечно. Я люблю водить. - Его глаза на мгновение зажглись, потом лицо погасло. - Но Донни мне не позволяет.
- Я вам позволю. У вас есть другая машина, кроме Ягуара?
- Конечно.
- Тогда вперед, мистер Сью, - сказал я. - Ведите меня к машине.
x x x
Она стояла в запертом гараже на задах отдельного здания: мини зеленого цвета с белыми кожаными сидениями и затененными стеклами. У меня заняло пятнадцать минут, когда я, дрожа от сосредоточенности и напряжения, вычистил всех импов и прочую нечисть, и убедился, что в ней нет тайных ловушек и сюрпризов. Все это время Райнер Сью прыгал с одной босой ноги на другую, словно несдержанный ребенок, приговаривая: "бой, о бой, бой, о бой".
Оказалось, он неплохой водитель, и в любом случае он не мог вести на большой скорости на забитых машинами улицах, но я большую часть пути держал глаза закрытыми, открывая только чтобы указать направление или попытаться сообразить, где это мы, когда четыре-пять раз он терялся. Он все время улыбался от уха до уха, отбивал на баранке короткие ритмы и напевал под нос, пока маленькая машина кренилась на поворотах, срывалась с места или медленно тащилась вперед. Ему по крайней мере оставили способность быть счастливым, но не из милосердия со стороны человека, который называл себя Калиостро, но потому, что это делало его более податливым к приказам.
Чтобы проехать через весь город до второго адреса, что дал мне Роулс, заняло более двух часов: до захудалого квартала муниципальных квартир, где жила Миранда. Я оставил Райнера Сью в машине - я был совершенно уверен, что он не уедет, и так же совершенно уверен, что он не вспомнит, что надо погудеть, если он увидит Донни Халливела или красный Ягуар - и взобрался по трем пролетам бетонной лестницы. Обычные граффити, обычная вонь мочи, обычный мусор выброшенных иголок из-под шприцев и банок из-под напитков, полистереновых презервативов, обычная мелкая нечисть импов.
Наподобие дома Райнера Сью, обиталище Миранды окружала сверхъестественная, пустая тишина. Здесь не было препон или ловушек, и кроме единственного гнездилища импов, дом был выметен начисто. Когда я постучал, никто к двери не подошел. Окно рядом было завешено кружевными занавесками, подоконник внутри был густо усеян дохлыми мухами, которые обладают равно безмозглым тяготением к определенного сорта выделениям, будь то экскременты, протухшая еда или трупы.
Дверь была снабжена тремя дешевыми замками, открыть которые понадобилось всего пару минут. Внутри было жарко, в воздухе висел густой, затхлый человеческий запах. Кухонная стойка полнилась контейнерами фаст-фуд, коробками из-под пиццы, картонками универсальной протеиновой пудры, мятыми банками из-под напитков. В гостиной кучами лежала воровская добыча. Маленькие телевизоры и портативные стерео, видео- и DVD-плейеры, микроволновые печи и лэптоп-компьютеры, дюжины коробок тренировочных костюмов. Кушетка поблескивала сугробами CD и DVD. Коробка из-под обуви тяжелела от краденых украшений, наручные часы валялись на верхушке стопки аккуратно сложенных спортивных костюмов. Я вообразил Миранду, ждущую снаружи, пока прирученный имп обшаривает каждую комнату; я представил, как она допрашивает импов или даже духов бывших домовладельцев, выясняя, где хранятся запасные ключи и каковы коды охранных систем.
Я приготовился к худшему и пошел к месту, где располагалось маленькое гнездо импов. Дверь в одну из спален, наверное, Миранды, была закрыта на мощный металлический засов. Дверь в другую стояла нараспашку. Внутри было очень темно и воняло хуже, чем на лестнице. Кто-то лежал на постели, мерно и хрипло дыша и похрапывая.
Я предположил, что это мать Миранды, но когда поглядел в щелочку занавески, то увидел, что это мужчина, очень худой, сильно бородатый и нагой, если не считать пары влажных от мочи трусов. Импы делириума густо роились вокруг его головы. Они походили на жирных, бледных личинок, пресыщенных, ленивых и уязвимых, как новорожденные котята, но мне пришлось попотеть, чтобы рассеять их. Потом я присел на краешек постели, чувствуя в жилах ток собственной крови, медленной и густой. Человек был бледен, как бумага, сплошные кости и сухожилия, и от него несло, как от трупа. Волосы свалялись в сальные веревки и свисали на лицо. Кожа плотно обтянула кости черепа. Неглубокое дыхание с хрипом вырывалось из черной расщелины рта. Пока я смотрел на него, он слегка шевельнулся, отвернув лицо, словно со стыда.
Я смел серый мох с кофейника в кухне и напоил человека, дав ему несколько капель с помощью моего смоченного платка. Я мягко спросил, как долго его держат в этом состоянии. Он не смог или не захотел ответить, но когда я назвал ему дату, из запавших глаз просочились слезы. Внутренние части его предплечий распухли от следов уколов. Одноразовые шприцы для подкожных уколов в прозрачных пластиковых конвертах и одноразовые иглы в коричневом пластиковом рулоне лежали на ночном столике. Там был и целлофановый пакет зернистого белого порошка, почерневшая ложка, несколько одноразовых зажигалок, детская бутылочка. Миранда долго держала этого человека в заключении, утихомиривая его с помощью героина и держа под наблюдением импов, питая протеиновой смесью. Я с большой уверенностью догадывался, кто это мог быть, и думал, что же он сотворил с нею (или, что она думает он сотворил с нею), чтобы заслужить подобную ужасную кару.
Я нашел работающий мобильник на кухонном столе и воспользовался им, чтобы сделать два звонка, а потом провел исследование в соседних квартирах, объясняя, что я частный сыщик, пытающийся проследить Миранду по поручению адвокатов, которые оформляют ей небольшое наследство. Болтливая старуха в ярко-красном парике сказала, что ей жалко девушку - мать исчезла, а отец гнусный тип. Трезвомыслящая негритянка, стоявшая в дверях с маленькой девочкой, обнимающей ее колени (восхитительный запах выпечки окружал ее, словно коконом), сказала, что считала - Миранда живет одна, подтвердив, что у ее отца есть татуировка черепа, та самая, что я увидел на плече мужчины в постели, и сказала, что не видела его уже шесть месяцев, приятное избавление, если спросить ее мнение. Она наклонилась ближе и прошептала, что с его дочерью мне надо быть поосторожнее, это та еще девушка. - Как маленькое привидение. Так глядит, словно хочет, чтобы у вас сердце остановилось, понимаете?
Я сказал, что понимаю, и поблагодарил ее. Спускаясь по шумным лестницам, я увидел знакомую головку с копной каштановых волос, подымающуюся навстречу: это была Лиз, та девушка, за которой Миранда следовала две ночи назад. Когда я назвал ее по имени, она побежала, открыла дверь квартиры, проскользнула внутрь и захлопнула ее у меня перед носом. Я позвал в щель для почты, говоря, что хочу расспросить ее о Миранде; она ответила, что если я не уйду, она позвонит в полицию. Я дотянулся до нее и вытеснил ее страхи. Я сказал, что понимаю теперь, как не прав я был той ночью, и что желаю поправить положение. Я сказал:
- Я хочу убедиться, что она больше не доставит вам хлопот.
Наступило долгое молчание, потом Лиз сказала:
- Она сумасшедшая какая-то. Кто-то должен с ней что-то сделать.