Уложив его на пол, я подошел к доктору.
— Что? — начал он и это было его последним словом.
Отец О'Брайен прекратил чтение. Он уставился на меня.
— Ты работаешь на них? — вскричал он, бросив взгляд на гробы.
— Пожалуй, нет, — ответил я, — но они мне нужны. Они — кровь моей жизни.
— Я не понимаю…
— Все является чьей-нибудь добычей, и мы делаем то, что должны. Такова экология. Простите, святой отец.
Я воспользовался лопатой Бена, чтобы похоронить всех троих под полом — с чесноком, кольями и прочим. Затем я закрыл гробы и вытащил их вверх по лестнице.
Я оглядывался, пока шел через поле, затем сел в грузовик. Было еще сравнительно рано, вокруг ни души.
Я погрузил оба гроба в кузов и прикрыл тряпкой. В тридцати милях езды была еще одна разрушенная церковь, о которой я знал.
Позднее, когда я установил их на новом месте, я написал карандашом записку и вложил ее в руку Бродски:
Дорогой Б.!
Пусть это будет вам уроком. Вы должны прекратить действовать, как Бела Лугоси. Вы не достигли его уровня. Считайте удачей, что вы вообще проснетесь этой ночью. В дальнейшем будьте осмотрительнее в своих действиях, или я сам отправлю вас в отставку. В конце концов, я здесь не для того, чтобы вас обслуживать.
Ваш всегда,
P.S. Омела и статуя больше не действуют. Почему вы вдруг стали так суеверны?
Я взглянул на часы. Было одиннадцать пятнадцать. Я зашел в магазин и воспользовался телефоном.
— Привет, Кела, — сказал я, когда услышал ее голос. — Это я.
— Вердет, — сказала она. — Ты долго не появлялся.
— Я был занят.
— Чем?
— Ты знаешь, где находится старая церковь Апостолов рядом с шоссе номер шесть?
— Конечно. Она есть в моем списке.
— Встречай меня там в двенадцать тридцать, и я все расскажу тебе за обедом.