— Мне нечего добавить, сэр, — ответила я.
Встреча с Сергеевой не оставила такого тяжёлого осадка, как прежде, да и не могла оставить, ведь она не говорила ни о крови, ни о мёртвых, ни о книге с чёрной записью, поэтому я провела время до обеда очень спокойно. Зато когда мы втроём пошли в столовую, меня охватила тревога. Я очень боялась, что мисс Фелисити выдаст свою дурацкую вражду ко мне, вновь не подав мне вилку. Как я объясню командиру отсутствие вилки? Что я её об этом специально просила? Но к моей величайшей радости, горничная оказалась на высоте: у моей тарелки не хватало перца, а вилка лежала на своём законном месте. Кстати, мне надо было догадаться о зарождающейся симпатии мисс Хаббард к сеньору Агирре заранее, ещё когда негритянка попросила передать ей соль, ведь её собственная солонка стояла перед ней и ей незачем было по этому поводу обращаться к соседу, если бы она не хотела завести с ним разговор. Как всё-таки крепок русский человек задним умом: чтобы осознать такую простую вещь, мне понадобилось дождаться мщения мисс Фелисити.
Ещё я узнала, наконец, что подтянутый энергичный пожилой мужчина с очень заметной сединой — бразилец Жозе Араужо, тот самый одинокий учёный, про которого как-то говорил командир, а следовательно, второй пожилой мужчина с сединой и сонными глазами — австриец Стефан Кондор. Теперь белых пятен в моём списке нет, хотя я и не пойму, зачем мне всё это было нужно. Удивляюсь даже, как напряжённо я следила за группами, на которые разбились наши учёные. Теперь же весь мир заслонили Серафима Андреевна и моя новая теория взлётов. Я и в столовой думала об этой теории. Чувствую, что уже стою на пороге, что разгадка совсем близка, а в руки мне она пока не даётся. Чувство мучительное, неприятное, мозг утомляется, не находя удовлетворения, и сама себе кажешься бредущей в полной темноте.
После обеда мы с бортинженером вновь сидели в рубке одни, и был мне этот тип очень неприятен, потому что я терпеть не могу исполнительных выскочек, у которых нет своего я. А потом мне вдруг вспомнились слова Серафимы Андреевны: "Бойтесь зла в себе", и мне стало неуютно. Неважно, что она имела в виду и имела ли в виду что-то конкретное, но я за полторы недели общения со своими монстрами накопила в себе достаточно зла. Я по очереди и неоднократно успела возненавидеть и командира, и первого штурмана, и бортинженера. Пора бы уже остановиться. Люди как люди, с обычными человеческими недостатками, но не такие уж плохие. Я тоже способна вывести из себя даже самого терпеливого человека, когда захочу, так что мне надо поменьше злиться и побольше думать о собственных неприятных чертах характера. Так что сейчас, кончая записи в дневнике, я решаю для себя освободиться от зла, которое я накопила в душе.
Р.S. Чуть не забыла сказать, что горничная за ужином вновь не подала мне вилку, и мне пришлось выждать момент, когда повар точно не услышит, и просить её принести.
3 февраля
Утром, выходя из каюты, я наткнулась на Сергееву, которая с отрешённым видом стояла под самой дверью.
— Здравствуйте, Серафима Андреевна, — сказала я. — Здесь находиться запрещено.
По-моему, этой женщине закон не был писан, и все, включая командира, махнули на неё рукой. Ясно, что она стоит здесь давно, а мистер Уэнрайт, который, конечно, уже ушёл в рубку, не отправил её восвояси. А может, отправил, да она вновь вернулась.
— Наташа, впусти меня в каюту, — настойчиво попросила Сергеева. — Я должна туда войти. Там что-то есть. Я чувствую, что там что-то есть.
Мне опять стало очень страшно. Эта ведьма чувствует, что в моей каюте что-то есть, а я сплю там безмятежно всю ночь, ничего не подозревая. Но что может там находиться, если там и развернуться-то негде? Маленькая, тесная, но очень уютная каюта, где ничего не спрячешь. Может, строители зачем-то заложили в переборку клад или кто-то спрятал контрабанду?
— Это запрещено, Серафима Андреевна, — возразила я.
В этот момент соседняя дверь отворилась, и вышел командир, изменивший своей привычке встать ни свет ни заря.
— Доброе утро, сэр, — поздоровалась я в уверенности, что он сразу же прогонит Сергееву, а у меня спросит, о чём она говорила.
Мистер Уэнрайт начал со второго.
— Доброе утро. Что говорит мисс Сергеева?
— "Наташа, впусти меня в каюту, потому что я чувствую, что там что-то есть". Наташа — это моё имя, сэр.
Взгляд механизма был совершенно бездушен.
— Не могли бы вы выполнить её просьбу, мисс? — спросил он.
Я была поражена, потому что командир давал разрешение на нарушение правил, но и прекрасно его понимала, ведь интересно было бы узнать, что находится в моей каюте. Я даже заподозрила, что мистер Уэнрайт специально задержался, потому что увидел Сергееву и надеялся, что она повторит свою вчерашнюю просьбу впустить её в каюту. Меня тоже разбирало любопытство, но вместе с тем было очень неприятно и даже тревожно впускать странную женщину к себе. Лучше бы она заинтересовалась каютой командира, раз он такой добрый, что готов впускать в чужие каюты ведьм.
Я прикинула, в каком виде оставила своё жилище. Там было чисто, койка аккуратно застелена, вещи убраны. Дневник лежал в шкафу под бельём, и это была моя закоренелая привычка, которая выполнялась автоматически. Не то, чтобы я не доверяла людям, но не хотела, чтобы Зина, зашедшая ко мне в моё отсутствие за какой-нибудь вещью, заглянула в лежавшую сверху тетрадь, поэтому и решила во избежание недоразумений прятать дневник в шкаф.
— Если это необходимо, сэр, — сказала я, показывая, что не слишком довольна его просьбой.
Я распахнула дверь, и Сергеева, напрягшись в ожидании какого-то открытия и перестав замечать нас с командиром, медленно прошла внутрь. Она остановилась у самого порога, и мы видели лишь её спину. Вдруг жуткий вопль заставил нас вздрогнуть, и Серафима Андреевна отступила в коридор. На её лице был написан ужас, смертельный ужас, будто её ужалила ядовитая змея. Она ощупывала свою голову, вновь впивалась взглядом в дверной проём и глухо стонала.
— Что с вами, мисс? — попробовал успокоить её мистер Уэнрайт, но странная женщина оттолкнула его и удалилась, хватаясь за голову и, кажется, не сознавая, что делает.
Меня пробирала дрожь, и я со страхом смотрела на свою каюту, где скрывалось то невидимое, что ужаснуло Сергееву. Как я могла спокойно спать этой ночью и даже видеть приятный сон? Теперь мне казалось, что у меня в каюте притаилось какое-то опасное существо, готовое прыгнуть на меня, едва я войду. Даже в серых глазах командира мелькнула тревога, но лишь на краткий миг, потому что они тут же вновь выразили нерушимое спокойствие.
— Как вы полагаете, мисс Павлова, что она могла у вас увидеть? — спросил бесстрастный механизм.
Глупо, конечно, но я подумала, не подозревает ли механизм, что я держу у себя что-то страшное и недозволенное.
— Не знаю, сэр.
Пожалуй, следовало бы войти в каюту и оглядеть её новыми глазами. Может, я замечу то, на что не обращала внимания прежде? Если бы я была одна, я бы не решилась на этот поступок, но перед командиром мне было стыдно проявить такую слабость. Хороша бы я была в экспедиции на Т-23-7, если сейчас боюсь войти в собственную каюту, где живу уже полторы недели. Я сделала шаг, но мистер Уэнрайт уже стоял на пороге и заслонял мне путь.
— Извините, мисс, — раздался голос бортинженера, и я оказалась оттеснена в сторону.
— Я ничего не вижу, — признался механизм, с порога обозревая мою каюту.
Бортинженер вглядывался в моё царство из-за его плеча.
— Я тоже, сэр, — согласился он.
Для верности мистер Уэнрайт вошёл внутрь и ещё раз осмотрелся.
— Она увидела что-то здесь, — сказал он, показывая на столик и участок возле столика.
Мистер Гюнтер сел на корточки и осмотрел пол. До этого я лишь пыталась унять дрожь в конечностях, но теперь меня охватило беспокойство другого рода, потому что эта каюта была моей и я как хозяйка боялась, что где-нибудь накопилась пыль или завалилась какая-то вещь.
— Ничего нет, сэр, — сообщил бортинженер, поднимая из какого-то угла мою пропавшую ручку и кладя её на стол.
— Будем считать инцидент исчерпанным, — холодно сказал механизм. — Мисс Павлова, ваша вахта давно началась. Объясните мистеру Форстеру, что это я вас задержал. Вы, мистер Гюнтер, можете приступать к своим обязанностям.
Командир и бортинженер пошли в одну сторону, а я — в другую.
Первый штурман встретил меня словами:
— Что опять натворила эта сумасшедшая женщина, мисс? Почему она кричала?
— Она заглянула в мою каюту, сэр, и что-то там увидела, — объяснила я.
— Как в столовой?
Этот ничего не значащий вопрос меня немного успокоил. Действительно, в столовой Сергеевой тоже что-то почудилось, и реакция её была аналогична сегодняшней, хоть и немного слабее. Наверное, эта женщина сошла с ума, и безумие её всё усиливается.
— Почти как в столовой, сэр, — подтвердила я.
— Она что-нибудь говорила, мисс?
— Нет, сэр. Только кричала и стонала.
Мистер Форстер в задумчивости посмотрел на меня.
— Всё это очень странно, мисс, — сказал он.