— Этот, предполагаемый нами человек, способен закрыть свое сознание от обладателей княжьего дара. Но это умение встречается даже среди тех, в ком нет и зачатка дара. Однако у него дар есть, ибо он взял из сознания Зрящего сведения о листах в шкатулке, а потом отыскал ее и сжег листы. Зачем ему это потребовалось? То ли счел листы важными, полагая, что Ме Димешвару ты не доверяешь, то ли пытался запутать следствие.
Монах замолчал, глядя неподвижным взором на свечу, затем отвел глаза. Он взглянул на князя и произнес:
— Что-то подсказывает мне, что убийство и уничтожение опросных листов в шкатулке — дело рук разных людей. Второе совершил кто-то из твоих соседей, князей. Ему очень важно было выиграть время, потому он и сжег записи. Зови своего советника, Ситу, будем думать прямо сейчас. Возможно, мы еще успеем предотвратить его замысел.
Они честно просидели втроем до глубокой ночи, вникая в детали поведения соседей, припоминая, какая сторона княжеского дара у кого развита. Но так ни к чему и не пришли. Любой из князей мог, покинув Руг, остаться неподалеку в лесу, проследить мысли Зрящего и затем, подобравшись поближе к поселению, спалить содержимое шкатулки. Определить, кому это могло понадобиться, не сумели. Наутро невыспавшийся князь занимался делами княжества. Приехал князь Шудара, с тем же советником и охранником, что сопровождали его на пиру. Сразу, чуть не бегом, отправился к Ме Димешвару, чтобы тот снял с него допрос. К Амаравате завернул, только чтобы осведомиться о визите Зрящего. Узнав, что Сура где-то в пределах княжества и ожидает конца расследования, несколько успокоился. Амаравата, подозревающий теперь всех и вся, почувствовал, что Аю Шудара весьма обеспокоен результатами расследования. Не так, как человек, в чем-то виновный. Скорее, как человек, который почти наверняка попадет в достаточно неприятное положение.
Охранник Сур проследил за действиями советника князя, тогда как Ме Висаат присматривал за Аю Шударой. Не оставили без внимания и охранника приехавшего князя, но все — без толку. Гости из Имьяса прибыли лишь затем, чтобы расследователи смогли задать им необходимые вопросы. Ответив на них, они быстро покинули княжество. На сей раз князь внимательно следил, не задержатся ли гости в пределах Дастрана. Не задержались.
Вечером Ме Висаат вступил с князем в мысленную связь и сообщил, что кто-то из слуг сумел на допросах с применением средств усиления памяти припомнить человека, вроде бы не входящего в свиту любого из князей. Он вновь порекомендовал князю удалиться в уединение, взяв на себя оказание содействия Ме Харуне, ожидаемому послезавтра.
В сопровождении одного только Сура, князь покинул Руг, невзирая на стремительно сгущающуюся тьму. Направился он не туда, где спрятал княжича, и не туда, куда отправил дочерей Сур. Путь Аю Амараваты лежал в княжество Пидгиль.
День назад они тайно, ночью переправились через Дриль, великую реку Дастрана., постаравшись никому не попадаться на глаза. Совсем ни к чему княжьим людям знать, что Аю Амаравата послал двух странников, почти что чернокнижников, в леса Прежних. За подобную инициативу Зрящие вполне могли выразить князю свое полное неудовольствие. На местном наречии это означало неотвратимое наказание.
День пути по малообжитой стране, жители которой подозрительно и неприветливо взирали на любых странников, промелькнул незаметно. Здесь мужчины вообще не выходили из дома без оружия, а детей учили стрелять из луков едва ли не раньше, чем ходить. Леса Прежних, о которых в Дастране было сложено множество страшных легенд, начинались сразу за цепью Голых — или Лысых, Холмов. Гряда их уже виднелась на горизонте, стоило залезть на верхушку дерева.
Спутники шли лесом, лишь изредка встречая на своем пути следы деятельности человека. То зарубки на деревьях, поднимающих на своих стволах пышные кроны высоко в небо. То проделанные в кустарниках проходы. Здесь бродили редкие охотники из местных. Тем, кто жил севернее Дрили, князь Аю Амаравата позволял охотиться в его лесах. Но — только севернее реки. Не возбранялось ходить и в леса Прежних, причем всем без ограничения. Дорогу преграждали не запреты, а древний страх, многие годы передающийся из поколения в поколение.
Кондрахин молчал, берег силы; восемь шагов — вдох, восемь шагов — выдох. Его спутник, увалень Ведмедь, пер по лесу размашистым шагом. Выдерживать такую скорость было непросто. Немногочисленные поселения спутники обходили, заранее определяя княжеским даром — мистическими способностями — наличие людей. Этот же дар позволял не только обнаруживать опасных хищников, но и отпугивать их. По сути, как и в любых иных мирах, самым опасным хищником являлся хорошо подготовленный человек. Сейчас на этой планете, если верить Алишеру, лучше всех были готовы к неожиданностям именно они: Кондрахин и Ведмедь. Впрочем, Ведмедь вообще отрицал существование Просветленных, а Юрий уже не доверял им безоговорочно, как прежде.
Высокие колоннообразные стволы, без подлеска и травы, сменялись густым кустарником, временами под ногами чавкала жидкая грязь. Насекомые, близкие родственники земных комаров, превосходили тех своей наглостью и стремительностью. Да и кроме них хватало желающих испить теплой кровушки. Защиту против кровососов спутники не выставляли. Ведмедь, вероятно, по привычному безразличию к трудностям, а Юрий уже понимал, что любая защита снижает его возможности чувствовать окружающий мир.
Ведмедь внезапно замедлил ход, несколько раз повел носом из стороны в сторону. Другой человек, быть может, решил бы, что ведун с Тегле принюхивается к лесным запахам. Кондрахин, прошедший вместе с ведуном не одно испытание, понял: Ведмедь что-то почувствовал. Причем не вблизи, не здесь. Что-то происходило за Голыми Холмами, в тех лесах, куда они направлялись. Кондрахин тоже насторожился.
Да, почти по направлению их пути, чуть восточнее, кто-то только что совершил важное и трудное дело. И этот всплеск эмоций сумели уловить спутники, наделенные незаурядным даром восприятия астральных волн, что испускают любые живые существа.
— Ведмедь, ты запомнил его ментальный отпечаток? — спросил Юрий по-русски. Вдвоем они говорили на родном языке, потому что язык Амату ведун так и не смог освоить в нужном объеме.
— Запомнил, — недовольно проворчал ведун. — Ты мне лучше скажи, понял ли ты, что он такое совершил?
— Кажется мне, что он сумел починить какой-то механизм, — неуверенно проговорил Кондрахин.
— По механизмам ты у нас знаток, — проворчал Ведмедь, прибавляя ходу.
Смеркалось. Похоже, на Голые Холмы они выберутся в темноте. Страшного ничего — за самими холмами дурной славы не водилось. Но как-то неприятно, неуютно ночевать на открытом месте. Юрий предложил:
— Попробуй отыскать в лесу домик охотников. Не может его не быть. Я не хочу ночевать на холмах. Мне кажется, они лишены растительности специально для того, чтобы кто-то смог заметить любого, их пересекающего.
Ведмедь ничем не выразил своего отношения к предложению Кондрахина, но Юрий не сомневался, что ведун немедленно начнет поиски. Отправляясь в мир Амату, Кондрахин настоял, чтобы ему позволили взять с собой напарника. Его опыт действий на Иоракау, Земле и Тегле подсказывал — сильный астральный боец, хорошо знакомый с местными условиями, ему понадобится. Ведмедь был не местный, он происходил с Тегле, зато он был знатоком лесов и живущих в них людей. А действовать им предстояло как раз в лесах. Люди же везде люди.
Если поблизости есть охотничьи избушки — а как им не быть, раз люди живут в лесах Амату не одну тысячу лет — Ведмедь их отыщет. Его способности следопыта не раз ставили Кондрахина в тупик. Впрочем, он-то вырос не в лесах. Какие вокруг земного города Орла леса? Так, перелески. Только и научился, что грибы собирать. Да и потом, бегая по тайге у Енисея, он рассматривал окружающую природу узко нацеленным взглядом диверсанта.
А Ведмедь — он в лесах вырос. Знал и понимал каждую травинку, каждого паука или малую пичужку. Он — найдет.
Так и получилось. Ведун вдруг круто взял вправо, и сквозь сгущающийся сумрак Юрий разглядел под ногами слабое подобие тропинки. Она петляла среди стволов, упорно обходя выпирающие из земли то там, то тут каменистые возвышенности. Грунт под ногами стал суше, докучливые кровососы отстали.
— Такая вот сторожка, — пробасил с уважением ведун, показывая рукой вверх. Там, метрах в пяти над поверхностью, между трех гладких стволов висел над головами помост из досок. Потемнели доски от старости, но шатровый навес над помостом, сделанный из коры, снизу казался исправным. На стволах деревьев — ни одной зарубки. Как же они лазали на свой висячий настил?
— Походи вокруг, поищи бревно нужной длины со ступеньками. Неподалеку должно лежать, — посоветовал недоумевающему Кондрахину спутник.
Бревно вскоре нашлось. Приставлять его к помосту пришлось вдвоем, зато забрались наверх они без труда. Здесь на досках лежало несколько свернутых мехом внутрь старых и засаленных медвежьих шкур, стоял низкий столик с глиняными тарелками и кружками. Под столиком обнаружились глиняные кувшины, в трех из них оказалась вода. Ведмедь понюхал ее, взболтал.
— Недели две стоит. Вода хорошая, с горных речек.
— Шкуры медвежьи, — произнес Кондрахин, намекая на то, что брать медведя — привилегия княжеского рода, — Амаравата не говорил, что он здесь охотится.
— То не княжьи люди соорудили, а вольные лесовики. Сдается мне, они за Лысые Холмы ходят. То ли охотятся, то ли еще какие промыслы имеют. Хотелось бы с ними потолковать, — с интересом и неожиданной теплотой промолвил ведун.
Они слегка перекусили, выпили по кружке воды из кувшина. Вода как вода, на вкус Юрия. Ведмедь же ее просто смаковал. Мечтательно подняв вверх глаза, он заявил:
— Горы севернее лесов Прежних называются хребтом Водопадов. А за теми горами лежит плоскогорье Ясности. Думаю, не зря ему дали такое название. Вода эта, похоже, там начала свой путь. Излилась водопадом с одного из горных обрывов, бежала по горной долине, затем соединилась с другими горными реками в лесах, куда мы идем. Там ее и налили в кувшины. Вольные эти люди толк в хорошей воде понимают.
— Да что ж такого в этой воде замечательного? — не утерпел Кондрахин, которого весьма удивило такое, можно сказать поэтическое, настроение спутника.
Ведмедь откинулся телом назад, прислонившись к древесному стволу.
— То для вас, городских, вода просто вода. А в ней остаются следы всего, с чем она соприкасалась. Даже дождевая вода несет в себе отпечатки пыли и дымов, а уж в речной воде столько всего понамешано, что за год не разберешься. И все это наш организм принимает. Отсюда и суета в мыслях, и нездоровье. А вода горных речек несет в себе только отпечаток камня. Камень обладает упорядоченностью, и жизни не враждебен. Такую воду можно считать чистой, по-настоящему чистой. А чистая вода — это не просто вода для питья. Это и лекарство, и источник силы, и жизненная опора для наших чувств.
Юрий предостерегающе поднял палец к губам, но ведун замолчал и сам. Оба почувствовали рядом присутствие людей. Причем обнаружили их поблизости, просто непозволительно близко. Кондрахин в лесу определял ментальное поле человека минимум за два километра. Ведун — на гораздо большем расстоянии. Но сейчас двое мужчин, здоровых, сильных, сумели приблизиться к ним на семь десятков шагов. Уже поздно было покидать помост и скрываться. Шли же мужчины — в этом сомнений не было — именно к помосту.
В этой части леса практически не было подлеска, и вскоре спутники разглядели незваных гостей. Впереди шел сухощавый темноволосый бородач в зеленой чалме и длинной зеленой рубахе навыпуск. На его ногах были высокие сапоги. За ним следовал рыжеволосый молодой парень, босой, в набедренной повязке. Он шел, сгибаясь под тяжестью четырех матерчатых тюков. Бородач нес в руках лук с наложенной на него стрелой.
Спутники переглянулись. Последовал мгновенный обмен мыслями, который подходящие незваные гости не смогли бы уловить, даже обладай они княжеским даром. Ситуация оказывалась сложной. Не столь многое знали спутники про неявные стороны местной жизни. А таковые были, не могло не быть. Ведмедь и Кондрахин, побывавшие в разных мирах, в этом не сомневались.
Всегда находятся люди, общины, учения, идеи, иногда даже правила жизни, которые остаются сокрытыми от рядового обывателя. Иногда их никто специально не скрывает, просто касаются они тех сторон бытия, с которыми обыватель просто не соприкасается. А чаще скрывают некоторые тайны, дабы удержать в руках власть.
Вот и сейчас: к ним приближались бородач и рыжий. Бород на Амату не носили. Не отращивали ни монахи, ни крестьяне, ни горожане. Это было уделом родовых князей, немногочисленных святых, безродных бродяг и пожилых романов. Идущий же лесом бородач явно не относился ни к одному из них. Для святого слишком деловит, силен и вооружен. Для бродяги — хорошо одет. Романом он быть не может — нет обязательных для мужчин этого племени кожаной безрукавки и красной косынки на голове. Бородач уже представлял собой загадку.
И не только внешне. Попытка прочесть его мысли не удалась. Здесь применялась та же защита, что и в братстве Увилбене Ласа на Тегле: внешние мелкие мыслишки о текущих событиях и о видимом вокруг закрывали истинное содержание сознания.
Так же был защищен и рыжий парень, у которого, к тому же прослеживались явные задатки княжьего дара. Рыжий. Рыжие на Амату — редкость. Рыжеволосый Аю Васанта, сын темноволосого Амараваты, единственный рыжий среди темноволосых сестер, служил предметом достаточно прозрачных намеков. Причем не только при дворе Аю Амараваты, а даже и за его пределами. Но поскольку княжич обладал княжьим даром, вслух и явно никто сомнений в супружеской верности его темноволосой матери не выражал.
Обмен мыслями окончился тем же, чем заканчивался всегда. Ведун предоставил право Кондрахину самому определять линию поведения. Хотя Ведмедь не скрывал, что бородач ему очень даже интересен и он не прочь бы с ним побеседовать.
— Добрый вечер, охотники. Не ваш ли помост мы заняли без разрешения?
При звуках голоса Кондрахина бородач лишь поднял голову, глядя на стоявшего во весь рост землянина. Лук в его руках даже не шевельнулся. Значит, оружие он держал наготове на случай нападения хищных зверей.
— Помост общий для всех, кого здесь ночь застала. А тебя я вижу впервые. Ты из чьих будешь?
Бородач с рыжим, не сбавляя шага, подошли к бревну-лестнице.
— Как из чьих? — изобразил непонимание Юрий, — я и мой друг никому не служим.
— Пролетела по небу колесница Куругли, гремя железом и звезды затмевая…