«Эх, не в том я мире любовь искала, — мысленно восхитилась я, разглядывая внезапно возникшую перспективу. Неужели любовный артефакт заработал?»
Водитель выгнул шею. Блики ползущего между домами солнца, заиграли на блестящей лысине.
— Э, прикиньте, уже рассвело, — обратился он к кому-то внутри салона. Послышался нестройный гогот. — Так как на счет развлечься?
— Друг с дружкой развлекитесь, — Никий вышел вперед, сдвигая красный платок в сторону. Любвеобильный водитель скрипнул зубами, разглядев знак на отвороте.
— Окровец, — сплюнул он. — Зря ты так. Тебя ж не трогаем.
Никий сдвинул край куртки, демонстрируя ствол.
Водила потянулся к бардачку, но его остановил оклик с заднего сиденья.
— Брула тебе в постель, — рыкнул он, вдавливая педаль газа.
Машина зафырчала, рванув вперед. Никий проводил взглядом столб поднятой пыли.
— Паршивые овцы найдутся в любом стаде. — Возникшее напряжение не отпускало. Маслянистый взгляд водилы оставил неприятное чувство грязи.
Сделав пару вдохов, я насильно изогнула губы в улыбке. Ничего не произошло. Ничего страшного не случилось. Шагай я одна по улице, все закончилось бы хорошо. Да. Только улыбайся. Если притворяться счастливой, со временем и, правда, станешь счастливой. Хотя бы чуть-чуть. Это ведь так работает?
Пройдя еще квартал, мы остановились у башни. Вновь пошла процедура обмена документами.
Кто-то присвистнул.
— Свежее мясо.
Нас пропустили в лифт. Тот заскрипел и дернулся вниз. Я насчитала этажей семь, когда стальная дверь щелкнула и поползла в сторону. В кабину ворвался запах плесени и формальдегида. Грязно-желтоватый свет хлынул в мрачный полукруг зала. Тени отхлынули в сторону, позволяя разглядеть внутреннее убранство Порционки.
Все было не так плохо.
Правда.
Просто крохи утреннего завтрака попросились наружу. И села я на корточки не для того чтобы отдышаться, а чтобы перешнуровать ботинки. Мне не нужна была передышка. Все было кристально чисто и ясно. Если я собираюсь спасти мир Постапокалипсиса, то мне надо обратиться за помощью к Врагу. Да, спасти Деополис мог только Тинхе. Потому что я его спасать не хотела.
— 6 —
Я вспомнила себя снова, только оказавшись на улице. Когда в носу засвербело от пыльного воздуха. Когда едкие лучи солнца раскаленной иглой прошлись по сетчатке. Отпрянув в тень покосившегося здания, я глубоко вдохнула. Запах формалина никуда не делся, хотя в Порционке я провела не больше десяти минут.
Рука медленно разжалась, отпуская кругляш. Чтобы не упасть, я ухватилась за стену.
Сосредоточившись на дыхании, я пыталась осмыслить уведенное. Пыталась и не могла. Эмоции застыли как парализованные. Их будто заблокировало вместе с памятью. Зов к картинкам воспоминаний заканчивался глухой стеной.
Нет, никто не игрался с моей памятью. Мозг не был готов воспроизвести случившееся еще раз. Не просто так я задыхалась. Не просто так меня вывернуло наизнанку у ближайшего угла. Не просто так на эмоции лег запрет из отупляющей ваты.
Оттолкнувшись от стены, на дрожащих ногах я поплелась в Окру. Никий догнал меня на полпути. Распихивая бумаги по карманам, он глухо произнес:
— Тебе не стоило все это видеть.
За опоздание на смену урезали паек и время отдыха. Или что-то в этом роде. Не думаю, что для меня это имело значение, но, как показал опыт в Центре, режим дня — это то, что не дает тронуться крышечкой. Первое время. Очень недолгое первое время.
— В самом деле?
Я почти хотела понять, о чем он, но мозг предлагал подумать об изысках местной архитектуры и углах преломления естественного света. Или опять же о рабочей смене.
— Сонар показывает их только тем, кто отбивается от рук. Устрашающий фактор для обладателей Дара, что не идут на контакт.
— Умм… — бессвязно протянула я.
— Мне не стоило говорить о Визире.
Я мотнула головой.
Слушать не хотелось.
— Он не чувствует боли, — продолжал Никий, игнорируя мои мысленные пожелания. Его слова безжалостно дробили дырку в плотине, выстроенной из защитных механизмов. — Никто из них. Пойдем покажу. Да не стой столбом.
«Нет. Не сейчас. Я хочу продлить действие душевной анестезии».
Это как при порезе. В кровь выплескиваются эндорфины, и, хотя рана кровоточит, какое-то время совсем не больно.
— Черт с тобой, — буркнула я в дорожную пыль.
Городской пейзаж окрасился радужными бликами, игриво скачущими по зеркальной облицовке. Если бы не сгустившаяся желтизна на небе, можно было почти наслаждаться видами разлагающегося Деополиса. И не думать…
На этот раз, чтобы добраться до тайн Окры, мы спустились на несколько этажей вниз. Помимо обычных вентиляторов, гоняющих затхлый воздух по кругу, по стенам ползли огромные коробы вытяжки. Выше они выводились наружу, ползли по стенам и, уходя вверх, выбрасывали в воздух белесый дым. Просачивался ли тот сквозь купол или оседал в легких, оставалось только гадать.
Минуя людей в защитных костюмах, мы оказались в очередной лаборатории. Я уже запуталась в хитросплетении коридоров и логике организации секторов. Никий же, как будто демонстрировал интерьер любимой многокомнатной квартиры.
— Вот, — указал он на разноцветные ягоды в колбах.
Ему пришлось повысить голос. Иначе, среди качающихся насосов и шипения баков, его было не расслышать.
— Похоже на клубнику, — оценила я растение, отгороженное стеклом.
Плод имел диковатый розовый цвет.
Невероятно похожий на тот, что стекал по тонким прозрачным трубкам в тело человека в башне.
— Ягоды роа. Расцвели после Тихого Дня. Они как питательный раствор. Эти, — указал он на бледно-коричневые сморщенные плоды, — содержат в себе большое количество витаминов. Их подмешивают почти во все блюда. На вкус штука противнейшая, но польза неоспорима.
— Серые парализуют? — вспомнила я оперение дротиков, будь они прокляты. — А синие обладают взрывчатыми особенностями. Ими вы смазываете иглы?
— Из них готовят нужные препараты. В чистом виде роа имеют меньший эффект. Теперь понимаешь? Те люди не страдают. Им даже хорошо. Они пребывают во сне и снится им что-то хорошее.
Клубничная газировка в пластиковых трубках.