— Ну вот, смотрю день, смотрю неделю, да потом другую... Интересная закономерность проклюнулась... Полюбуйся...
Сигорд достал из шкафа и раскрыл толстенную папку из старомодного картона.
— Убери кружки-ложки, будь добр.
Цветные графики и черно-белые таблицы вперемешку ложились на небольшой стол, пока не покрыли его весь. Толщина бумажной стопки в папке при этом почти не убавилась.
— Да хватит, Сигорд, на пол, что ли, класть их? И так верю, вы словами скажите суть замеченного.
Сигорд приостановился, сравнил взглядом извлеченное из папки и оставшееся в ней...
— Хватит, пожалуй... Короче, есть закономерность, которая касается большинства акций, обыкновенных, за привилегированными я не следил, большинства эмитентов, как наших, так и зарубежных, как на нашей бирже, так и на основных мировых. Речь не идет о «хайтеке» и о фармацевтических скороспелках, наша выборка — это «мэйнстрим». То есть обычные здоровенные компании, с многомиллиардными оборотами, желающие забыть и замазать в памяти потомков свое разбойное детство, за многие десятилетия доказавшие жизнеспособность, а затем и относительную честность, без стремительных взлетов, кои чаще всего присущи воздушным шарикам и мыльным пузырям, но и без сокрушительных падений.
— И что?
— А то, что выходит верняк. Доли процента за сделку — но они верные, практически безрисковые. — При этих словах Яблонски в два приема отставил от себя толстенный блокнот в кожаной, золотого тиснения обложке, чернильный «паркер» с золотым пером, затем выпрямился во весь свой рост — метр шестьдесят пять с каблуками — левую руку сунул в карман брюк, а правою ухватился за пиджачную пуговицу, и тогда только, сверху вниз, надменно взглянул на Сигорда, сидевшего за соседним столом.
— Безрисковые прибыли — они сродни философскому камню по распространенности в природе. — Яблонски с гордостью оглядел пустую аудиторию и бочком-бочком подобрался было к только что помытой кружке. — Так не бывает, чтобы без риска, у вас просто предвзятый и замыленный взгляд, алхимик Сигорд, вы пренебрегли теми случаями, которые несут нам потери... Погодите, я поставлю чайник и сразу же договорю... Допускаю, что потери случаются реже, но не сомневаюсь, что они «весомее». То есть, то на то и выходит при долгой игре.
— Да нет же, Ян! В том и фокус... Да черт бы побрал твой чайник вместе с водой и чаем, отвлекись. Вот, смотри, тут тебе и графики, и статистика по плюсам и потерям... Игра идет до первой осечки: как только «пичка» сошла, мы умываем руки, разбитое лицо и переключаемся на следующие бумаги... И так до конца торгов, а назавтра — опять... Видишь: потеря в два раза круче скачет, чем прибыток, но она — одна среди серии выигрышей и к тому же сигнальный стопор. Понимаешь? Потеря входит в алгоритм, она тоже в дело пристегнута, свой сок дает, она семафор к окончанию игрового цикла. И переходу к следующему, построенному на том же алгоритме. Своего рода перпеттум мобиле, пока на бирже есть участники, а у них деньги и акции.
Яблонски снял пиджак, достал деревянные плечики из общего одежного шкафа, повесил пиджак на плечики, но убирать в шкаф не стал, а зацепил сзади себя, за спинку стула. Полы пиджака при этом легли на не вполне чистый паркет, но Сигорд даже и замечаний делать не стал, бесполезно: Яблонски весь соткан изо всяких дурацких ритуалов и особенностей, язык сотрешь — что-то разумное ему советовать... Тот же и чай — ведрами пьет и никакого диабета не боится.
— А это что, сводная?
— Итоговая за август, все, что слева от нее — по дням, в порядке хронологического убывания.
— А это... Ага, наш знакомый строительный гигант... И за июль есть? Надо же, оказывается, вы так давно ведете научные изыскания — и никому ни гугу!..
— Смейся, смейся...
— Нет, нет, я не с целью унизить или оскорбить... Я где-то даже восхищен... Здесь присутствует нечто микеланджеловское по масштабу... Погодите, очки надену. Есть у нас время?
— Есть, хоть до утра.
— Нет, до утра не пойдет, у меня мама приболела в очередной раз, и мне нужно ехать домой, подменить и отпустить сиделку. Но — как минимум — очень любопытно все, что вы мне тут показали. Надо же: ведь это как бы в мои обязанности входит — думать обо всех этих вещах и закономерностях, я аналитик фирмы, а тут... — У Яблонски лоб и уши стали малиновые от внезапной обиды, и Сигорд, хотя и не чувствовал за собою вины, понял, что следует включить отвлекающий маневр, смягчить накал страстей, по крайней мере, пустить их по другому руслу.
— Ты можешь не прибедняться и не рвать остатки волос вокруг плеши, ты и без моих графиков по уши загружен и делаешь немало... — Как Сигорд и ожидал, Яблонски, услышав слова про остатки волос, подпрыгнул, немедленно ощупал небольшие залысины по краям лба и побежал к зеркалу...
— Когда вам стукнет шестьдесят пять, Сигорд, у вас голова будет блестеть как биллиардный шар, попомните мои слова. Что за манера тыкать людям в лицо их недостатки? Господи, я же их специально смазываю, хожу в дорогой салон, массирую кожу по всему слою, чего им не хватает?.. Возраст, конечно же... эх... возраст.
— Я пошутил, за неделю плешь твоя почти не выросла. Так вот...
— Она вообще не выросла! И не плешь, а пространство надо лбом. Плешь бывает на затылке, а не на лбу!
— Ах, на затылке, ну тогда да. Ну, так что скажешь насчет графиков и идеи?
— Надо подумать.
— Чего тут думать — рубить и колоть, марш, марш вперед!
— Надо подумать, мы не в казарме и не плацу. И кроме того, прибыль-то мизерная получается со сделки, проще пятерки за регистрацию собирать. Там вообще без риска.
— Может быть, но есть разница: пятерки — фиксированная плата, а прибыль с этих наших будущих сделок — пропорциональна объему купленного товара. И объем нащелканных за день пятерок величина примерно постоянная, в то время как при игре мы регламентированы только биржевым временем и собственными производственными мощностями. Вот тут-то наши пятьдесят миллионов заиграют не хуже полкового оркестра! В день до полумиллиона снимать будем! Верняка, заметь. А со временем, по мере роста капитала, так и того...
— Ну уж до полумиллиона... Хотя бы по сотне тысяч безрисковых получалось — и то было бы волшебно... Но так не бывает, чтобы без риска.
— Бывает. Еще как бывает, Ян Яблонски! Где-то через недельку разгрузимся ото всех обязательств, срубим свои жалкие три пенса прибылей и потерь по текущим рутинным делам, сконцентрируемся и начнем, помолясь! Как у нас на сегодняшний день с курсами?
— Да никак. Все тихо, все спокойно, все надежно. Все как обычно. Неоткуда взяться неожиданностям... Я, признаться, хотел предложить вам, как подсознательному милитаристу-надомнику, поиграть на военных акциях, тоже заманчивое дело, между прочим!..
— Говори, говори, одевайся и говори. Пока ты отряхнешь пиджачок..., уберешь бумаги и выстроишь скрепки на своем столе, я и послушать тебя успею, и чайку себе заварю.
— Заварен уже, я вам оставил на чашку, вы же некрепкий пьете. Остыл, подогрейте, секундное же дело. Всюду побалтывают чуть ли не о войне... С Британией.
— Чушь.
— Именно, как вы выражаетесь. Абсолютная беспросветная чушь. Но разговоры идут, на цены влияют. Акции военных предприятий пухнут как на дрожжах. Если грянет война — цена им пыль дорожная будет, как и всему Южному полушарию с Бабилоном во главе...
— И Северному.
— Да, и Северному полушарию, и всем живущим по обе стороны экватора. Но это значит, что никакой войны не будет, а акции, тем не менее, растут, питаемые дурными слухами. Почему бы нам без хлопот и риска не заработать на этом? Прежде чем взяться за вашу идею?
— Хм... Отчего все плешивые такие умные? Это надо будет завтра предметно обдумать...
— Сигорд. Я — не — плешивый.
— Но все одно умный. Закрывайся, ставь на сигнализацию и поехали.
— Ну что, Эли, все готово?
— Да.
— Сабборг знает, как ты считаешь? Или догадывается?
— Не уверен, однако вот увидишь: еще дым из ствола не рассеется, еще чрезвычайное положение объявить не успеем, как он сообразит, что к чему. Волчара.
— Ради бога, пусть догадывается, но мы ведь все равно подскажем ему, где правильно искать преступника?
— И тут все готово. Для него, для нас, для прессы, для международных наблюдателей. Шпион коварнее разведчика, но глупее, на этом-то мы его, голубчика, и разоблачим, совместными с Конторой усилиями.
— Да ты, вроде, слегка волнуешься, Эли?
— Угу. А ты как?
— Боюсь.