"В конечном счете в Хэмпстид", сказал Брюнель. "Это река Флит, хотя сейчас она скорее сточная канава, нежели река. Достаньте бренди, мистер Уитерс. Нам всем надо глотнуть для храбрости, прежде чем мы пойдем дальше."
Бутылка бренди пошла по кругу и мы все сделали по глотку, смочили платки и повязали на наши носы и рты от невыносимой вони. Что-то настроили в газовом двигателе и мы пошлепали вперед со скоростью пешехода. Томас Доулинг стоял на носу и держал над головой фонарь, освещая слизистые кирпичные стены, загибающиеся по обе стороны к потолку в добрых тридцати футах над головой, тяжелые каменные арки, и некую набережную или приподнятую дорожку слева от нас. Вода мощно вливалась из боковых каналов, на разной высоте прорезанных в стенах, и капала с арочного потолка, откуда свисал целый лес белых сталактитов. Вонь усилилась, почти осязаемая в черном воздухе. Воду усеивали пятна и островки слизистой пены. Раздувшийся труп собаки ударился в борт лодки, нырнул, закружился и завальсировал прочь.
Брюнель рассказал, что этот стигийский канал когда-то был приливным заливом притока Темзы, который начинался в Хемпстиде и простирался на юг через Кемпден и Кинг-Кросс. Он отмечал западную границу города в римские времена - линия старой стены проходит слева от нас. Нижний бьеф, сквозь который мы проникли, был расширен и углублен после Великого Пожара, чтобы образовать канал с набережной в тридцать футов шириной по обе стороны, но он быстро вышел из употребления и сто лет назад река между Холборном и мостом Флит была перекрыта аркой, а сверху поставили рынок Флит. Остаток нижнего течения положили в подземный канал тридцать лет спустя, а всего лишь несколько лет назад рынок Флит переместили, проложили улицу Фаррингдон, и захороненная река стала не более чем главным каналом сточной системы этого района. Так живые трансформируются и уменьшаются, когда переносятся в царство мертвых, однако, все-таки, продолжают упорно существовать.
Мы прошли между больших каменных опор: если верить Брюнелю, остатков опор моста Флит. Теперь прямо над нами находилась Фаррингдон-стрит. Я был совершенно не в состоянии сопоставить наше подземное местонахождение с оживленными улицами в тридцати футах над нашими головами, но когда мы миновали канал, прорезанный сквозь высокую обочину слева, кости начали еще яростнее дребезжать в своей жестянке. Брюнель развернул "Леди Софию" и попросил двух рабочих проверить глубину канала.
"Их него дует ветер", сказал Уитерс.
"Я тоже чувствую", сказал Брюнель. "Что чувствуете вы, мистер Карлайл?"
"Некую сдавленность от душной атмосферы."
"Но ничего более?"
"Здесь забавно. Это очень древнее место, и все же..."
Уильям Доулинг, который наклонившись на носу тыкал своим багром в воду там и сям, вдруг отшатнулся с восклицанием: "Я увидел лицо, глядевшее на меня из воды", сказал он.
"Ты видел свое отражение в свете лампы", сказал его брат. "Не обращайте на него внимания, мистер Брюнель. Он хорошо приложился к вашему бренди."
"Этот человек был бледен, как снег", сказал Уильям Доулинг. "Очень красивый и очень страшный одновременно."
"Значит, это не твое отражение", сказал его брат, "если ты не ошибся насчет красоты."
Я настоял посмотреть, но увидел только рябь и отражения света фонаря, движущиеся туда-сюда, наподобие желтых водяных змеек на черной поверхности густого течения. Доулинг взял багор брата, ручка которого торчала над поверхностью, словно рукоятка Эскалибура, и сообщил, что здесь добрых три фута с гаком.
"Ломимся дальше, ребята", сказал Брюнель и открыл дроссель газового двигателя. Лодка заскользила по каналу под арку низкого туннеля, лежащего впереди. Капающие кирпичи потолка были теперь всего в пяти-шести футах над водой, и нам пришлось сильно скорчиться. Раз труба на верхушке газового двигателя скрипнула обо что-то, лодка содрогнулась и со скрежетом освободилась. Потом эхо от стука мотора вдруг уменьшилось, в лицо дунул прохладный и несколько более свежий воздух. Томас Доулинг поднял фонарь над головой, Уитерс поднял другой - при их двойном свете я увидел, что мы вошли в широкое озерцо под высоким сводом веерного потолка - затопленный подвал какого-то древнего здания, давно погребенного под отложениями веков. Стремительный поток вырывался водопадом белой пены из узкого канала на дальней стороне, и там же была отмель из поваленных камней и глины вдоль всей левой стороны. К подножью грубой деревянной лестницы, которая спускалась на узкий бережок из косого пролома в потолке, была привязана гребная лодка.
Когда Брюнель повел нашу лодку в ту сторону, косточки пальцев забились так сильно в своей жестянке, что она вырвалась из моих рук и упала в лужицу и моих ног. Когда я нагнулся, чтобы ее поднять, из тьмы налетел ветер и лодка начала раскачиваться. По всему озерцу побежали маленькие волны, разбиваясь в белую пену о камни невысокого берега. Вверх полетели мелкие брызги, испарившиеся в густой туман, покатившийся над неспокойной водой. Брюнель взглянул на меня, подняв бровь, и я ответил, что данный феномен в туннеле вызван непонятной мне причиной.
Нос суденышка врезался в берег, двое рабочих выпрыгнули, по пояс в кружащемся тумане, и закрепили лодку. Я вынул лезвие из своей трости и выбрался вслед за Брюнелем, который приказал Уитерсу оставаться в лодке и поддерживать давление в двигателе, прежде чем повести меня и братьев Доулинг вверх по хлипкой лестнице.
Косточки дребезжали в жестянке, им откликалось сердце, бьющееся прямо у меня в горле. Мы выбрались в холодный и сырой подвал с каменными плитами вместо пола, и что-то жабоподобное шевельнулось над дверью на дальней стороне. Я отпустил ее в то же мгновение, но прежде чем успел произнести предупреждение, дверь распахнулась и с полдюжины людей ворвались внутрь, у всех были сморщенные, неправильной формы головы, все вооружены пистолетами.
За ними в помещение с триумфальной улыбкой вступил доктор Преториус и приветствовал нас.
x x x
Мою трость у меня забрали, Уильяма и Томаса Доулингов избавили от багров и фомки, а Брюнеля от пистолета и складного ножа. Доктор Преториус выбросил в мою сторону бледную руку, и я отдал ему жестянку с костями пальцев. Он на секунду приложил ее к уху, и сказал: "Они привели вас к останкам Ульпиуса Сильвануса?"
"Где его кости?", спросил я. "И раз уж зашла речь, то кто он и что вы хотите от него?"
"Скоро все станет ясно", сказал доктор Преториус, постукивая по боковине собственного носа.
Братьев Доулинг связали и оставили под присмотром двух людей со сморщенными головами; Брюнеля и меня повлекли обратно вниз по лестнице. Уитерс дожидался нас у подножья, сидя на земле с руками, закинутыми за голову; гигант-дикарь в своем наряде из 1001 ночи стоял на страже с пистолетом в каждом кулаке.
"Прихвати его с собой", сказал доктор Преториус. "Нам, возможно, потребуется свежая кровь." Пока мы пробирались по узкой дорожке, проложенной в обвалившемся щебне, он рассказывал мне: "Все сработало очень хорошо. Вы избавили меня от кучи хлопот тем, что принесли кости и доставили самого себя в мои руки. Кстати, еще есть время отречься. Пойдемте теперь со мной, и вашей наградой будет этот мир, а не следующий. Мы совершим такое, о чем люди только мечтали."
"Думаю, вы уже знаете мой ответ", сказал я.
"Вы в любом случае мне поможете", сказал доктор Преториус, "но было бы гораздо удобнее, и я гораздо более простительно отнесся бы к вторжению ваших друзей, если бы вы оказали мне помощь добровольно. Сюда, пожалуйста."
В крепко сцементированной каменной кладке стены на дальнем конце озерца было пробито низкое, неровное отверстие. Под прицелом пистолетов прислужников доктора Преториуса Брюнель, Уитерс и я протиснулись в проход, прорытый в земле до грота с низким потолком и каменным полом, освещенного лампами, свисавшими с потолка из перекрывающихся досок, подпираемых лесом толстых балок. В углу кучей валялись лопаты и кирки, вдоль одной стены рядком стояли высокие, размером в хорошую бочку, кувшины из черного стекла, что-то квадратное, высотой до пояса в центре было прикрыто красно-золотым персидским ковром.
Уитерс, крепко схваченный за руку громадной лапой дикаря, дрожал рядом со мной, в то время как Брюнель хладнокровно прошелся по периметру, постучал по опорам и посоветовал доктору Преториусу заклинить их более плотно, пока все строение не рухнуло на него.
Доктор Преториус повернулся ко мне с жадной, ликующей улыбкой: "Он не знает ничего более важного, не так ли? Числа и углы, косинусы, арки и логарифмы, фунты на квадратный дюйм...", он щелкнул своими длинными белыми пальцами, отметая все в сторону. "Мы же с вами знаем, не правда ли, мистер Карлайл, что подобные тривиальные калькуляции при манипуляциях истинной природой мира столь же полезны, сколь и дым. Дело не в том, что важно, а в тех формах, что являются фундаментом самой материи. Управляя этими формами, мы можем управлять нашим миром, а так же миром за пределами нашего."
Он важной походкой пересек грот, касаясь потолка высокой седой шевелюрой, и провел рукой по верхушке одного из приземистых кувшинов, словно гордая мать, ерошащая волосы любимого ребенка. "Это новая раса детей человека", сказал он, "сформированная моим искусством, и она скоро будет разбужена открытой мною жизненной силой. Раса, способная жить в обоих мирах одновременно и напрямую общаться с ними. Мне и вам пришлось долго обучаться делам живых и мертвых, мистер Карлайл, однако мои создания будут в состоянии делать все, что умеем мы, так же просто, как дышать. И я буду их божеством."
"Монстры", сказал Уитерс. Под копной рыжих волос лицо его было белее молока.
"Именно так", сказал доктор Преториус. "Новый мир богов и монстров."
Он шагнул к прямоугольной форме в центре пещеры и откинул ковер, открывая пьедестал, построенный из тяжелых блоков пятнистого известняка и украшенного резьбой с фигурой человека верхом на быке. На пьедестале, как на обеденном столе, лежала знакомая кучка почерневших камней.
"Это алтарь храма солнечного бога Митры", сказал он. "Римские солдаты принесли этот культ в Лондон, и приносили в жертву быков, чтобы отогнать лесной мрак вокруг едва оперившегося города. Они верили, что пролитая кровь быка, убитого Митрой, является той жизненной силой, от которой зарождается любое растение и животное, и поэтому кровь их жертвоприношений зарядила этот алтарь особым могуществом. И по меньшей мере один человек здесь тоже был принесен в жертву. Голову его погребли здесь, а тело завернули в бычью шкуру и бросили в реку Флит. В конце концов, передвигаемое туда сюда в течении многих веков потоками приливов, тело нашло успокоение как раз над трассой жалкого туннелишки мистера Брюнеля. Вы чувствуете его могущество, мистер Карлайл, не так ли? Не отрицайте - я по вашему лицу вижу, что это так."
Резьба на передней части алтаря была очень похожа на рисунок той пряжки, что мы с Брюнелем нашли со скелетом Ульпиуса Сильвануса. Теперь я видел, что человек не только оседлал быка: под пристальными взглядами двух фигур в длинных одеждах с капюшонами, одна из которых держала свой факел высоко, а другая низко, он запрокидывал голову быка назад левой рукой и перерезал ему горло длинным узким ножом, который держал в правой руке. Вся картина была заключена в круг, в котором собаки, скорпионы, зайцы и фантастические химеры вцеплялись в хвосты друг другу.
Пока я разглядывал резьбу, лишь наполовину вслушиваясь в ликующую злобу речи доктора Преториуса, я увидел, как глубоко в камне загорелась звезда, и обнаружил, что не могу отвести от него взгляд. Звезда становилась все ярче и ярче, пока с беззвучным взрывом не распахнулась, словно цветок, нестерпимо засияв в границах камня. Я вскрикнул и закрыл руками глаза, но свет прожигал все насквозь. Я видел сквозь тени костей моих ладоней тени костей в плоти людей вокруг меня, я видел, как безобразные гомункулусы шевельнулись в кувшинах из черного стекла, я видел, как в сердцевине света, словно куколка в коконе, мечется туда-сюда бесформенная, клочковатая фигура, словно пытаясь освободиться. Потом фигура замерла и повернула свой ужасный темный взор в мою сторону.
Брюнель позднее рассказал мне, что я заревел, как раненый бык, зашатался, отступил и упал на колени, крепко зажимая ладонями глаза. Когда все повернулись, чтобы посмотреть на меня, Брюнель прижался спиной к стене и крепко, как только смог, лягнул одну из балок, поддерживавших потолок. Она с раздирающим звуком поддалась, а он лягнул еще раз, и она упала с грохотом на каменный пол, и сквозь растущую дыру в потолке посыпались камни и гравий, а потом ворвался каскад воды. Там, где вода расплескивалась на камнях, она вскипала паром, наполняя маленькую пещерку вьющимися змейками белого тумана, словно изливаясь в невидимую плавильную форму: блестящая колонна, что завращалась все быстрее и быстрее, сквозь нее внутри смутно просвечивала форма человека.
Из моей фуги меня резко вывела холодная, грязная вода, омывшая колени, бедра и поясницу, и я вскарабкался на ноги, а вода все прибывала. Какое-то мгновение стеклянная фигура смотрела прямо на меня, потом вращающаяся колонна взорвалась, окатив все вокруг. Половина свисавших с потолка фонарей немедленно погасла, оставшиеся дико закачались, бросая тени вдруг закипевшие в полузатопленной пещере. Доктора Преториуса сбило с ног, его бледные ладони хватали воздух над бурлящей водой, его слуги спешили ему на помощь, а я схватил кирку и замахнулся ею на ослепительный каменный блок алтаря.
Я до сих пор не знаю, был ли это мой собственный импульс, или он происходил из знания, тараном бившим в мои мозги.
Черные кости разлетелись осколками, металл зазвенел на камне. Мокрый, полуослепленный сиянием, которое видел только я, я замахивался снова и снова. Я смутно понимал, что рядом Уитерс не отстает от меня, нанося удар за ударом, а потом один из блоков разбился и огненный цветок взлетел, словно мыльный пузырь. Потом вода хлынула еще сильнее и всех нас свалило с ног. Едва сознавая, где нахожусь, я вдохнул солидную порцию воды, просочившуюся до самого дна легких. Кто-то схватил меня и поставил на ноги, и сквозь мельтешение зеленых и красных послеобразов я увидел, что доктор Преториус и его слуги борются с армией змей, состоящих только из воды. Стеклянистый питон обвился вокруг торса гиганта-дикаря и увлек его под воду; доктор Преториус одной рукой вцепился в черный кувшин, а другой отмахивался от клюющих водяных стрел. Потом Брюнель и Уитерс поволокли меня назад сквозь полузатопленный туннель.
Уровень озера тоже поднялся. Волны, полные молочного света, разбивались о берег, окатывая нас до колен. "Леди София" раскачивалась на привязи с шумом стукаясь о лестницу. На дальнем конце озера над беспокойной водой торчал только замковый камень арки.
Мы забрались на верхушку трясущейся лестницы, когда Брюнель вдруг обозвал себя проклятым дураком и перегнулся через поручни. Уитерс попытался оттащить его, но он вырвался из хватки помощника, прокричав, что должен положить конец всему этому, и что мы должны спастись, и помчался по ступеням к дергающейся лодке. Я был еще полуослеплен и полуоглушен; Уитерс подставил мне плечо и помог спуститься в подвал, где оба брата яростно боролись, пытаясь освободиться от пут, а слуги, которых доктор Преториус оставил их охранять, бессознательными кучами валялись на полу.
"Пару секунд назад они повалились, как брошенные куклы", сказал Томас Доулинг, пока Уитерс разрезал его веревки ножом, который нашел у одного из оглушенный слуг.
"Думаю, они были тесно и глубоко связаны с Преториусом", сказал я. "Наверное, он теперь тоже без сознания."
Уитерс спросил: "Только без сознания? Надеюсь, этот монстр утонет."
Он перерезал веревку, связывающую руки Томаса Доулинга, и начал освобождать Уильяма, когда Брюнель появился в двери, промокший насквозь, с дикими глазами и задохнувшийся. "Нету времени на это", прохрипел он. "Она сейчас рванет!"
Мы побежали вверх по ступеням и вломились сквозь тяжелые занавеси в большую комнату, заставленную ящиками и стеклянными кувшинами на подставках. Слабо освещенный фонарем, свет которого еле пробивался сквозь золотистое стекло окна, двухголовый ребенок, утонувший в маслянистой жидкости внутри высокого цилиндрического сосуда, вдруг открыл обе пары глаз и уставился на меня; в то же мгновение полированный паркет поля яростно вспучился, занавеси вышибло наружу и гигантский клуб черного дыма наполнил комнату. Сосуды задрожали, попадали и разбились, окна распахнулись, пол снова вздыбился и с громадным стоном в центре пола зазмеилась широкая трещина.
В сорока-пятидесяти футах под нашими ногами газовый двигатель "Леди Софии" взорвался, словно бомба.