Местные аборигены Данила Марамоевич и бывший смотритель Муд захлопали в ладоши и засвистели от восторга. Гости острова, которых было большинство, от выражения бурной радости пока что воздержались. Во-первых, нельзя сказать, что они так уж обрадовались — нелегко, знаете ли, сперва надавать почем зря по шее человеку, а потом хлопать для него в ладоши. А во-вторых, подбитый глаз Лэма Бенсона, достаточно злобно и недоброжелательно сверкавший из-под заплывшего синевой века, навевал сомнения в искренности его слов.
После того, как гости по очереди представились ПД, скромная девушка Липа, спросила, выглядывая из-за «арафатки» Селяма Алейкумовича:
— А что же с нами дальше будет?
Вопрос ее оказался куда как к месту. Лэм Бенсон опять лучезарно улыбнулся и сверкнул зловещим подбитым глазом:
— Хочу поздравить от души всех присутствующих здесь дорогих гостей острова! С этой минуты вы все получаете почетное звание военнопленных!
Присутствующие дорогие гости заметно напряглись, особенно оба претендента в Избранные. Но возражать не показалось им безопасным, если принимать во внимание действующий гарпун в руках ирландского террориста Муда. Конечно, дорогие гости тоже могли бы оказать сопротивление, у них был пластид и корейские шпионы-близнецы. Однако рассчитывать на Кима и Кена не приходилось. Ибо братья настолько забылись над рукописью о приключениях махаона на клеверном поле, что даже пропустили захватывающее представление с трусами ПД. Да и сейчас их мало интересовало происходящее на болоте. Им хотелось узнать, чем кончится «яростное и безжалостное нападение разъяренного пчелиного роя на мирный муравейник». Впрочем, под военнопленными Лэм меньше всего имел в виду корейских близнецов. Напротив, он почувствовал к Киму и Кену невольную симпатию, как и всякий писатель при виде читателей, усердно поглощающих его литературную стряпню.
Было и еще одно небольшое затруднение. А именно. Приводить в благоустроенный поселок сразу всю дикую орду хоть и дорогих, но незваных гостей было неразумно. Военнопленные они там, или нет. Здесь надо отдать должное уму и дальновидной проницательности ПД. У людей, не столь изощренных в повседневном управлении всяческими маломасштабными островами естественно возникает вопрос. Особенно, когда они смотрят со стороны всяческие фантастические сериалы. А почему, если Лэм Бенсон или еще какой диктатор, такой хороший, то сразу же не пригласил бедных оставшихся в живых в свой поселок? А потому. Что даже сериалы иногда не врут, но показывают истинное положение вещей.
Представьте, что вы скромно и тихо живете себе на Таинственном острове, и вас всех ровным счетом человек полста. Как вдруг трах-бах! Вам на головы сваливается еще полсотни таких же бездельников, о которых вы рады бы были знать не знать, и слыхом не слыхивать. Допустим даже, что ваша глупость и неуместное сострадание заходят так далеко, что вы из любезности приглашаете их к себе. Временно пожить и принять посильное участие в делах поселка. И вот сплоченная общим несчастьем, посторонняя толпа приходит в ваши дома. Заметьте, если бы пришло, скажем, человека два-три, или даже четыре-пять, их быстро бы удалось призвать к порядку. А попробуйте призвать к порядку сразу полсотни человек! Которые обижены катастрофой и испорченным отдыхом, а потому считают, что им все и везде должны. У них есть свои выборные Избранные, свои корейские шпионы с пластидом, свои взгляды на справедливое распределение и профсоюзные объединения, и даже проповедник сайентолог. Как долго при этих условиях вы сохраните спокойную жизнь? А ваш Пожизненный Диктатор власть над вашей спокойной жизнью? Догадываетесь? Тогда не задавайте глупых вопросов.
Поскольку Лэм Бенсон сроду не задал ни одного глупого вопроса, и уж кончено не такой был дурак, чтобы добровольно устраивать в поселке монголо-татарское нашествие, то…
— Вы двое, направо, — и ПД небрежным жестом указал на обоих Избранных. — А также вы, вы, и вы! Тоже направо! — небрежный жест настиг мисс Авас, Пита с дредами и Чака с пейсами.
Все, на кого указал небрежный жест, послушно перешли направо.
— А зачем? — хором спросили перешедшие.
— А затем, что вы пойдете со мной, — ласково ответил им Лэм. — Остальные свободны. В ограниченных пределах, само собой. Ты, Фломастер, ступай с ними и проводи на пляж. И скажи, пусть сколько угодно пьянствуют и предаются разнузданным скучным оргиям. Но не переходят черту!
— Какую черту? — не понял Данила Марамоевич, и от растерянности добавил: — Аз есмь?
— Какую хочешь. Главное, пусть не переходят. Даю тебе полную свободу действий. Заодно выведи из запоя Пфуя и скажи, чтоб впредь не безобразничал. Иначе уволю из мясников и назначу смотрителем общественных биотуалетов.
Но тут плаксивым голосом принялся нудить Чак Кац-Бруевич, бывший пианист и действующий рекламный производитель:
— И мне нужно на пляж! Ну, пожалуйста! Там осталась Клара Захаровна! Дядечка, я плохого ничего не делал! Я больше не буду!
Лэм Бенсон решил смилостивиться, к тому же вспомнил про грядущий обмен своей доченьки Дулечки, и потому согласился:
— Ладно, вы, гражданин иудейской национальности, катитесь на пляж! И возвращайтесь вместе с вашей Кларой Захаровной! А вместо вас пойдет… пойдет… пойдет…
Тут у ПД возникли некоторые колебания. Небрежный жест его превратился в неопределенное помахивание, как в детской считалочке «эники-беники». Честно говоря, с наибольшим удовольствием неопределенное помахивание остановилось бы на беглой губернаторше Тимбукту. Ибо знойная женщина уже успела сообразить, что законный Пожизненный Диктатор куда лучше в смысле обустройства, чем ирландский террорист без определенных занятий, хотя и с гарпуном. И поэтому последние десять минут вовсю строила глазки ПД. К тому же нижнее диктаторское белье с радужным призывом «Зри в корень!» произвело на нее неизгладимое и правильное впечатление.
Но и напоминание под фонтаном «Лэм! Помни о тяжелых последствиях легких увлечений!» то и дело приходило на ум ПД. Потому что, рука его вышивавшая, была отнюдь не легка! Лэм с сожалением посмотрел в последний раз на пышные знойные формы губернаторши Розы и произнес:
— Вы, любезный, тоже направо! — и небрежный жест указал на скромного Робина Конфундуса Гуда. — Сэнд, можешь начинать отправку по этапу.
Сэнд Муд поправил свой гарпун и начальственным голосом приказал:
— По двое, гуськом становись! Взяться за руки, застегнуть пуговицы, у кого есть! По пути следования ядовитых грибов не собирать, тарантулов не дразнить, впереди идущих не дергать за уши! Кто захочет в уборную, пусть хочет про себя! Или в крайнем случае, в штаны.
Избранные для отправки по этапу построились. Самты уже намеревался оседлать покорного своей судьбе Робина Конфундуса, но тут опять вмешался Сэнд Муд.
— Арестованным конный транспорт не полагается. Особенно, симулянтам. К тому же, тогда вы не сможете построиться по парам.
— Мы и так не сможем, — пробурчал недовольный Самты, беря за руку Джина Икаруса. — Нас нечетное число.
Тут опять пришлось вмешаться изобретательному на выдумки ПД:
— Ничего, еще как сможете! Верхом поеду я! — и без лишних рассуждений оседлал на все уже согласного Робина, который Гуд.
После некоторых несущественных пререканий обе процессии, наконец, тронулись с Вездесущего болота. Одна на запад, под чутким руководством ПД. Другая, всего-навсего с маляром Фломастером, на восток.
— Эй, Марамой! — прокричал на прощание маляру Фломастеру ирландский террорист Сэнд Муд. — Передай там привет Океичу! Скажи, что от Мудыча! А еще скажи, что станции вместе с рулеткой и четвертым энергоблоком настал кирдык! Поэтому пусть на обратном пути захватит с собой бананового самогона!
Лэм Бенсон ехал себе неспешно верхом и рассуждал. Что передвигаться на Робине куда комфортней, чем таскаться пешком, и чем на мяснике Пфуе, у которого был неприятный ход мелкой рысью. И даже удобней, чем на любимой «ладушке-малинушке». Кстати, потерю последней Лэм пережил с куда большей легкостью, чем бывший смотритель Муд. Оттого, что в любое время мог заказать себе новую такую же. И оттого, что существенная потеря для одного — сущий пустяк для другого.
Робин Конфундус Попадопулос Гуд шел себе неспешно низом и тоже рассуждал. Что везти щуплого Пожизненного Диктатора, куда приятнее, чем здоровенного доктора. Тем более что нынешний его всадник не лягался, не дергал Робина за волосы и не крутил в шутку ему нос. Напротив, ободряюще похлопывал по темечку и приговаривал: «Умница, молодец! Доедем, получишь арестантский паек по усиленной норме!». Жизнь для Робина Конфундуса вроде бы начинала налаживаться. Если бы только не полутонная якорная цепь! Но Робин утешал себя мыслью, что цепь — явление временное, и в поселке ему наверняка выдадут хорошую кожаную сбрую.
Опять из дневника ПД, спустя смутно определенный промежуток времени, после отбытия с Вездесущего болота и прибытия в поселок «Новые Змеюки».
«Третий день живу в лодочном сарае. А что делать? Согласно Женевской конвенции (и откуда только пронюхали!) моим военнопленным полагается трехразовое питание, удобный барак для содержания и ежедневная прогулка на свежем воздухе.
Тетушка Изаура ругается, на чем свет стоит по поводу трехразового питания и грозится уйти со службы. Что же, ее можно понять. Она почтенная пожилая кухарка-сводня, а не бармен-вышибала в Кейптаунском порту.
Нестареющий Дик и Невменяемый Том тоже ворчат почем зря. Это из-за ежедневных прогулок на свежем воздухе. Бедным конвоирам достается будьте-нате. Снимать с груши застрявшего в дупле толстяка-индейца удовольствие ниже среднего. Или увещевать этого поганого хромого докторишку, чтобы не кидался своей суковатой железной палкой в мирно пасущихся кур-бенедиктинок и не стрелял гаванские сигары у Дика, без ведома последнего. Впрочем, о докторе Клаусе отдельный разговор.
Главная беда в том, что пришлось подать моему народу положительный пример и поселить всю военнопленную банду в своем собственном доме. По правде говоря, даже после примера, других добровольцев не нашлось. Теперь арестованные все вместе спят в моей кровати, едят за моим столом, писают мимо моего унитаза. А еще учат Дулечку ругаться матом и кидаться тухлыми яйцами по соседским окнам… С другой стороны бедный ребенок хоть в чем-то достиг успеха и наконец нашел себе друзей.
Но хуже всех ненормальное лысое чучело, которое за хорошее поведение получило поблажку в виде бесконвойного передвижения по поселку. Теперь этот урод везде таскается следом за мной и нудно гудит, что он, дескать, Избранный. Но упорно не говорит, для чего. Наверное, и сам толком не знает. С Избранными всегда так, даже с самозваными. Обычно они хотят, чтобы окружающие сами поведали, для чего им нужен Избранный, да еще проделали за него большую часть работы.
Один Робин Гуд ведет себя достойно. Во-первых, он живет не в доме, а в стойле. А во-вторых, несмотря на то, что тоже военнопленный, охотно выполняет разную полезную работу. Возит воду для бани, катает верхом ребятишек, еще не пристроенных в сиротские приюты, сам косит для себя сено. Подумываю о том, чтобы зачислить его в кандидаты на получение гражданства в наших «Новых Змеюках».
Да, еще чуть не забыл записать! Пегги дуется на меня тоже третий день. Говорит, что она не для того получала почетную степень доктора-кроликовода, чтобы бегать на свидания в лодочный сарай. И что с моей стороны возмутительно было пойти на поводу у банды оголтелых раздолбаев-надомников, к тому же военнопленных. Но я-то знаю, что на самом деле обидело мою дорогую Пегги, (чтоб ей провалиться куда-нибудь денька на два, а лучше на пару лет!). Она ни за что не хочет внять разумным доводам, почему я теперь не могу переехать к ней в дом. Ага, как же, держи варежку шире! Хрен потом из ее дома выберешься свободным человеком! А прожить всю оставшуюся жизнь с долговязой дылдой в очках и косичках, боже сохрани, если сможешь!
Ну, почему все самое интересное всегда проходит мимо меня! К примеру, эта прелестная знойная малышка с Тимбукту и скучные разнузданные оргии на пляже. Мне бы так поскучать разок! Но нет, одним все, а другим — прозябание в лодочном сарае над мемориальным дневником для потомков. Всякий праздношатающийся Избранный небось думает, что диктаторская доля, она кругом сахарная. Куда там! Все время надо помнить, что каждое твое слово не воробей, а возможное обещание выгоды для просящего, которое ты и не думал давать. Все время надо иметь в виду, что ум хорошо, а два — это уже заговор. Все время надо ухаживать за кикиморами в очках и косичках, на коих больше никто не позарится (это чтобы не вызывать зависти у тех счастливчиков, у которых жены- красавицы). Все время надо притворяться, что предаешься умным мыслям о благоустройстве, когда население в массе своей смотрит синхронное плавание по спутниковому каналу. Все время надо по 13-м пятницам искать Джейсона на блуждающем кукурузном поле! Все время надо хвататься за сердце, если курс акций растет, когда ты играешь на понижение! Все время надо слышать, что говорят за твоей спиной, и видеть, что тащат у тебя из-под носа! Все время надо, надо, надо! У-у-у!!! Кому оно надо? И зачем я только пошел в диктаторы!? С самого детства мне не везет. А ведь я мечтал о…»
На этом трагическом месте запись в мемориальном дневнике обрывалась размытой кляксой от крупной упавшей слезы.
Коротко о чем в детстве мечтал ПД, и вообще о том, как против воли становятся Пожизненными Диктаторами.
Маленький Лэм Бенсон вовсе не с рождения стал Пожизненным Диктатором Таинственного острова. И, несмотря на обильные сплетни и слухи, не только на острове не родился, но вообще до семи лет не знал, что такой остров существует. По-правде говоря, когда узнал, тоже не слишком обрадовался. И вот почему.
Папа и мама Лэма, Сэмюэль и Веранда Бенсоны, были людьми очень умными и очень учеными. Очень, очень умными и очень, очень учеными. Короче, они оба были профессорами Колумбова университета имени Случайного Открытия Америки. Папа Бенсон увлекался исследованиями о влиянии пропаганды на антиобщественное поведение белых акул. Мама Бенсон проводила эксперименты на выживаемость светлых сказок о будущем в условиях тотального радиоактивного заражения. В общем, папа и мама Лэма занимались полной лабудой за общественный счет.
Понятное дело, что за такими умными занятиями они света белого не видели. И тем более маленького мальчика, который еще толком не знал наизусть инвариантных преобразований Лоренца. Первые, относительно счастливые, семь лет своей жизни Лэм рос просто и свободно, как газонная трава. То есть, его стригли, мыли, кормили, чтоб выглядел не хуже, чем соседские детишки, но при этом не требовали, чтобы он составлял родителям приятную компанию для походов по магазинам и поездок за город.
Все изменилось, когда папа и мама Бенсоны поддались на уговоры бодрого остряка Степана Навроде и на пакет акций несуществующей швейной корпорации «Сибирский пододеяльник». Они поступили на работу в «Харю». И в числе других одураченных ученых людей прибыли на Таинственный остров. Чтобы в шикарных офисных зданиях продолжать заниматься лабудой на благо человечества.
Остров не понравился маленькому Лэму с самого начала. Во-первых, потому, что на острове не оказалось нормальных детей с разбитыми коленками и дранными штанишками. А также качелей, которые можно ломать, садовых гномов, которых можно подкладывать под колеса автомобилей, и комиксов «Эротика для несовершеннолетних». Кругом сновали одни унылые, очкастые существа, с гордым видом сжимавшие в ручонках грамматику Соболевского (расширенный курс латинского и греческого языков для студентов старших курсов, если кто не знает). Когда Лэм с отчаяния попытался скрыться в комнате для групповых медитаций, чтобы прийти в себя от пережитого ужаса, выкурить на досуге заначенный бычок и дочитать выпуск «Советы начинающей порнозвезде», то он тут же был пойман. Комикс и сигарный бычок у него с позором отобрали, затем всунули в руку грамматику Соболевского, выдали нагоняй по шее и обязательные очки не по размеру.