Возможно, что если будешь действовать, следуя за вождем,
Сам не совершая ничего,
То и дело будет довершено до конца.
Из китайской «Книги Перемен»
В сопровождении однорукого я прошагал через знакомую уже анфиладу. Дверь маршальского кабинета на сей раз была распахнута. Корней Корнеевич, стоя опять с заварным чайничком в руке, священнодействовал над своей кадушкой с заморским растением.
— Заходи, моряк, — бросил он мне и кивнул на давешнюю кипу бумаг: — Садись, вникай. Ежель что непонятно — потом спросишь, — и продолжил свое занятие.
Я уселся за стол и принялся листать бумаги, исписанные чьим-то крупным, разборчивым почерком. Повествование, впрочем, велось крайне скучно, каким-то суконным языком. Через полчаса мне стало окончательно ясно, что это наипоследнейшая халтура. Теперь, после услышанного недавно в столовой, фигура Корней Корнеича представлялась мне куда более занимательной, чем та, что выплывала из-за этих строк.
Маршал тем временем знай колдовал над кадушкой, что-то подкладывал в землю детским совком, в кабинете густо пахло навозцем. Я уж думал, он забыл о моем присутствии, но спустя некоторое время Корней Корнеич вдруг обратился ко мне:
— Ты уж начало — как-нибудь там сверни покороче. — Пометь себе, чтоб не забыть. В общем — в рабочее-крестьянской семье... Юность трудовая... С тринадцати лет на заводе... Записал?
— А на каком заводе? — спросил я. — Понимаете, Корней Корнеевич, в таких вещах подробности — иногда самое интересное.
— Гм... — задумался маршал. — Может, и не завод, а фабрика была... Да ты уж сам давай, морячок. Что-нибудь похудожественнее. Долго, главное, кота за хвост не тяни... А дальше как? Боле-менее?
Я посмотрел на свои пометки:
— Не совсем. Вот еще... Про бои возле Константиновки подробнее бы.
Маршал наморщил лоб:
— А чего там подробнее?.. Ну разве — портупей у меня там, помню, скоммуниздили. Новый совсем, кожаный!.. Да это не пиши, не пиши, не для мемуара это, хрен с ним, с портупеем!.. Хотя тогда — жалко было... А так... ну, что там?.. Степь голая была, палили здорово... Давно дело было... В общем, изобрази что-нибудь.
Я сделал кое-какие почеркушки у себя в блокноте и наконец предложил:
— Что если так? «На нашем пути, куда ни кинь взгляд, простиралась испаленная жаром войны, иссеченная снарядами степь. Вдали, на расколотом взрывами горизонте...» — и осекся — такой пошлятиной дохнуло на самого от собственной писанины.
Маршала, однако, мои скромные литературные потуги привели едва ли не в восхищение:
— Во, молодцом! То что надо! — воскликнул он. — Как бишь там? «Иссеченная»... Здорово! Давай, моряк, жми дальше в том же духе! А ежели что еще...
— Корней Корнеевич... — отважился я.
— Ась?
— Знаете, про бои многие военные писали в своих мемуарах. А вот бы о чем-нибудь еще...
— К примеру?
— Ну, вы прожили большую жизнь, были, наверно, и другие запоминающиеся события? Может быть, какие-то трения с властями?
— А чего мне с ними тереться? — не понял маршал. — В бане, что ли?
— Может, арестовать вас когда-то пытались? — подсказал я (уж больно хотелось вкрапить в маршальский «мемуар» ту историю). — Сейчас многим это особенно могло бы быть интересно.
— Арестовать?.. — хмыкнул Корней Корнеевич. — Охотников-то хватало. Ну да чего их поминать-то, покойничков?
— А все-таки расскажите, — стал клянчить я. — Сейчас об этом вполне можно написать.
Маршал задумался ненадолго и согласился:
— Оно правда, времена нынче — мели что хочешь... Ладно, чего ж не рассказать. Была одна историйка...
Я уже приготовил блокнот записывать, но поведать мне Корней Корнеевич так ничего и не успел — в этот самый миг в кабинет вшагнул майор Евгень Евгеньич и звонко щелкнул каблуками.
— Чего? — спросил Снегатырев. — Ладно, ладно, говори, — и указал в мою сторону: — Он — свой.
— Только что звонили из Центра... — косясь на меня, произнес тот нерешительно.
— Чего там? Опять? — нахмурился маршал.
— Так точно — опять!
— Эдак помереть не дадут, — пожаловался мне Снегатырев. — Ну, ты иди, морячок, сочиняй, после покажешь... Касьяныч! — позвал он.
В мгновение ока расторопный ветеран был тут как тут.
— Проводи, Касьяныч, служилого, — кивнув на меня, распорядился маршал. — А ты, — сказал он мне, — ты давай, морячок, не скучай, работай. С этим со всем разберусь — тогда свидимся.
Выходя из кабинета вслед за Калистратычем, я оглянулся и увидел, как Снегатырев взводит затвор пистолета. То же самое сделал и майор.
— Сообщи — выезжаю, — приказал ему маршал и сунул пистолет в карман кителя.
* * *
Комнатка, отведенная мне в верхнем этаже маршальского дома, отличалась неприхотливой казарменной простотой: казенная железная койка, застеленная суконным одеялом, стул, стол, видавшая виды настольная лампа с облезлым абажуром, такая же облезлая тумбочка. Всё. Впрочем, большего мне было и не нужно.
Уже подступила ночь, а я все еще сидел над своей галиматьей, не в силах выкарабкаться из слов. В моей разбухшей от событий этих двух дней голове они давно уже потеряли всяческий смысл и отдавались пустым гулом, как если стукнуть палкой по порожнему горшку. «...На всем нашем пути, куда ни кинь взгляд...» Или лучше — «куда ни брось»?.. Нет, наверно, все же «куда ни кинь».. «...Куда ни кинь взгляд, простиралась испаленная жаром войны, иссеченная снарядами степь...» Муть, конечно. Сойдет, впрочем... «Вдали, на расколотом взрывами...» А может, «на распаханном»? «...на распаханном взрывами горизонте... со всех сторон...» Нет, все же чушь! «...на расколотом взрывами горизонте с грохотом взметались...»
Без стука открылась дверь, и в комнату вошла Лайма с подносом. Юбочка на ней была уже другая — даже еще короче, чем в прошлый раз.
— Сережа, ужин, — сказала она, располагая рядом с моей писаниной чай и бутерброды.
Все-таки она была фантастически красива!
— Спасибо! — Я вскочил с места. И, чтобы она не сразу ушла, спросил: — Лайма, а вы давно здесь?
— Давно, — сказала она, кажется, не очень склонная к беседе, — но скоро уже уйду.
— И куда, если не секрет?
— В Центр, конечно. Не всю жизнь подносы носить.
— А там что вы будете делать? — тянул я не складывавшуюся явно беседу.
— Откуда знаю? — пожала красавица плечами. — Какая вакансия будет... Неважно! Главное — туда попасть. Через год обещают перевести.
— Ну, еще через целый год!.. — обрадовался я, довольный, что еще не раз увижу ее, однако Лайма восприняла мои слова по-своему.
— Вы думаете, вас туда возьмут раньше? — жестко спросила она. — Хотя — с вашим дядей... Ведь Погремухин — ваш дядя, так?
Я растерялся:
— При чем тут дядя?.. Да и не больно, честное слово, я туда рвусь.
Лайма смерила меня уничижительным взглядом:
— Не считайте меня дурочкой, Сережа. Тут все хотят в Центр. — С этими словами она взяла поднос и повернулась к двери, но я прикоснулся к ее плечу:
— Минутку... Лайма... — Не знал, как продолжить, но больно уж не хотелось, чтобы она уходила.
Красавица горделиво отстранилась от меня:
— Только без рук, Сережа — вы еще слишком тут новенький, чтобы руками...
Я вконец смутился:
— Простите... Я только хотел... Может мы куда-нибудь сходим? Тут где-нибудь поблизости кинотеатр есть? Давайте, правда, завтра — в кино, а?
Теперь Лайма смотрела на меня, как на законченного недоумка.
— Не говорите глупостей. Хотела бы я посмотреть, как вы, Сережа, отсюда выйдете, — сказала она надменно и выплыла из комнаты.
Подтверждением ее слов был громогласный лай волкодавов, грянувший со двора.
Некоторое время поразмыслив над своим положением и ни к какому итогу так и не придя, я снова уселся за стол и нехотя начал перечитывать написанное. «...исчерненная разрывами снарядов степь... Вдали, на расколотом горизонте... куда ни кинь взгляд...» Было уже!.. «...на расколотом взрывами горизонте с грохотом взметались...» Бред сивой кобылы!
Я явно иссяк, ничего путного получиться нынче у меня уже не могло. Мысли непроизвольно перескакивали с маршальских подвигов к судьбе неизвестного мне, канувшего в никуда Бузюка. На сегодня хватит, решил я в конце концов. В сердцах вымарал последние строки, отшвырнул ручку и перед тем, как расстелить койку, оторвал листок настенного календарика.
Грядущий день, если в этом гиблом месте он вообще обещал быть, то он обещал быть первым октября.
Четвертая глава
СОВРЕМЕННАЯ ИСТОРИЯ КАРЛИКА НОСА. ПОПЫТКА К БЕГСТВУ