Одновременно он знакомился с жизнью Лангпари — в основном, прилежно зубрил файлин. Дело это оказалось непростым, но необходимым совершенно — его родной ойрин знало лишь несколько сот файа, а книг на нем здесь не было вообще. Элари очень страдал от своего невежества — он хотел во всем помогать Иситтале, но для этого у него пока не хватало знаний. Иккин и Суру стали её заместителями — первый по боевой подготовке, второй — командиром того, что удалось подготовить. Элари, друживший с обеими, словно с братьями, оказался в стороне — он прекрасно понимал, что не сможет командовать файа, так как ничем не заслужил это. Так что пока единственный вклад, который он мог внести в оборону долины — это делать оружие и обучаться владеть им, наравне со многими другими.
Так незаметно прошло два месяца, самых счастливых в его жизни. Потом одна за другой начали приходить тревожные вести — сообщение с Байгарой было нерегулярным и нечастым, но случавшееся в ней как-то быстро становилось известно всем. Казалось, сама природа готовит их к тяжелым испытаниям — за эти два месяца пожелтели и опали листья, пожухла трава, а ночами стало подмораживать. Пасмурная холодная погода с бесконечными дождями упорно держалась и Лангпари изменила свой облик. Влажная, она побурела и утратила прежнюю мутную и серую видимость. Темные облака с каждым днем садились всё ниже, их обрывки спускались на лес и стелились по подножию гор. Огромные полосы синего тумана ползли по долине, а сами горы становились совсем темными, черновато-синими. Всё вокруг стало резким, с темными тонами, хмурым — и в то же время свежим, новым. Дожди шли целыми неделями, но недалек был срок, когда они сменятся снегом — приближалась зима. И столь же неотвратимо к Байгаре приближалась армия сурами. Перед ней шли люди — остатки армии Айтулари и беженцы.
Беженцев файа пропускали беспрепятственно, а солдатам предлагали сражаться вместе с ними. Соглашались немногие. Остальных файа приходилось убивать и тогда люди, которых они считали своими новыми товарищами, убивали их. Наконец, с гвардией Председателя было покончено. Сам он, к живейшему удовлетворению Элари, нашел свой конец в безымянной лощине на берегу вечно туманного моря.
Армия защитников столицы понесла сравнительно небольшие потери — гвардейцы уступали им в количестве, как и во всем остальном, — и была готова встретить сурами. Но в тылу у неё стало неспокойно. До Байгары дошла лишь малая часть спасшихся из Си-Круаны беженцев — три или четыре тысячи человек, к тому же, измотанных тяжелой дорогой. Разместить и накормить их не составило особого труда. Но они тут же начали наводить в городе свои порядки и между беженцами и людьми, бежавшими сюда от Председателя, вспыхнула непримиримая вражда — дело доходило до ежедневных драк и даже до убийств. Прекратить рознь было некому — армия уже ушла, а полиции в Байгаре никогда не было. Хуже всего было то, что и файа постепенно втягивались в эту вражду, отравляясь завистью и злобой.
Наконец, однажды утром, его разбудил поднявшийся в здании шум. Как оказалось, именно сюда, в Золотые Сады, где хватало пустых комнат, привезли первых достигших Лангпари беженцев. Спешно одевшись, Элари выбежал на улицу. После душной спальни холодный сырой воздух показался ему удивительно вкусным и бодрящим. Без труда выяснив, куда поместили беглецов из Байгары, он направился туда.
По дороге ему встретились Иситтала и Суру — они поздоровались и пошли дальше уже втроем. По дороге юноша смущенно косился на своих спутников — несмотря на холод, Суру ходил в том же сером комбинезоне и сандалиях на босу ногу. Теперь, правда, на нем была ещё куртка из коричневой кожи — такая же, как у Элари, но тот предпочитал сандалиям теплые башмаки, дополненные рабочими штанами из грубой ткани. Вообще-то файа переносили холод гораздо легче, чем люди — их родной мир был холоден и суров, как и они сами, — зато жару ненавидели и переносили гораздо хуже людей.
На поясе Суру висел двадцатизарядный автоматический пистолет и еще два кармашка с четырьмя обоймами — там были все патроны к нему, какие ещё остались, да и сам пистолет был одним из трех в оазисе Лангпари.
Наряд Иситталы, напротив, отнюдь не отличался скромностью. Её роскошную теплую куртку из зеленой кожи украшал хитроумный тисненый узор, а темно-синие шаровары дополняли изящные сапожки из красного сафьяна, расшитого тончайшими золотыми арабесками. Всё это смотрелось ярко, пёстро, по-варварски.
Голова Иситталы была непокрыта, но густейшая грива её черных волос делала шапку излишней. Тончайшей работы серебряная диадема, отделанная сапфирами, служили ей лишь украшением, или, точнее, средством сохранения прически. На её зеленом кожаном поясе висел кинжал — Элари знал, что не только тонкой работы рукоять, но и весь клинок был из золота, но это древнейшая реликвия отнюдь не служила игрушкой — длинные продольные царапины, оставленные на лезвии чьими-то ребрами, могли подтвердить это.
Увидев беженцев, юноша вскрикнул от изумления — среди них он узнал Яршора, Гердизшора и ещё восемь девушек из приюта! Ему захотелось спросить, где остальные, но он и сам уже это знал. Все они выглядели ужасно — тощие, в лохмотьях неопределенной формы, таких грязных, что нельзя было назвать их первоначальный цвет. На сей раз Яршор выглядел хуже всех — его лицо напоминало череп, обтянутый землистой кожей, глаза глубоко ввалились, а бритая голова делала его действительно похожим на мертвеца. Тем не менее, они сразу узнали друг друга — без всякой радости.
— И ты здесь? — удивился Яршор. — Я вижу, тебе хорошо здесь живется, продажная тварь! Как ты сюда попал, а? Устроился на корабль с дружком и удрал, бросив нас! А мы… Ты не знаешь, что это — хоронить девочек, умирающих у тебя на глазах, одну за другой, когда ты ничего не можешь сделать! Ты!..
Элари не испугался — ему ничего не стоило справиться с этим живым скелетом, да и кинжал тоже был при нем, — но ему вдруг стало стыдно за свой цветущий вид и красивую одежду.
Одна из девушек вдруг потянулась к нему. Лишь когда она завладела его ладонью, он узнал её — тогда, в убежище, она так же играла с его рукой. Всё остальное перестало для него существовать — он видел только эти большие, беспредельно печальные глаза.
— Как тебя зовут?
— Усвата… — её голос донесся словно из другого мира, так он был слаб.
— Ты хочешь есть? У меня тут есть дом… теплый, много еды… — он сам не понимал, зачем говорит всё это. Получив в ответ на свои вопросы несколько односложных "да…" он подхватил её на руки и понес, легко, словно ребенка, не обращая внимания на протестующие возгласы Яршора. Тот было попытался кинуться за ним, но Суру одним коротким тычком швырнул его на скамью. Элари этого уже не заметил.
На улице его догнала Иситтала — раскрасневшаяся и злая.
— Тебе повезло, что она оказалась здесь. Больше мы не будем никого впускать.
— Почему?
— Когда начнется осада, мы не сможем ловить рыбу. Корабли придется отогнать к востоку или сжечь. А рыба составляет треть нашего рациона, понимаешь? Если мы примем ещё хоть одного чужака — весной нам придется есть друг друга. Такого я не допущу.
— Вы будете их убивать? Убивать своих?
Она пожала плечами.
— Если впустить их, мы умрем все. А что ещё их остановит, кроме смерти? Убивать? Да, мерзко, но у нас просто нет другого выхода. Хочу ли я этого? Нет. Должна ли? Да. Когда речь идет о жизни всего народа, выбирать нечего. И ещё одно, — она положила руку на кинжал. — Суру уже рассказывал тебе, что может произойти с теми, кто крадет чужую любовь в этом месте? На сколько частей их могут разрезать?
Элари печально смотрел на нее. Он знал, что не сможет справиться с Иситталой — никогда. Даже будь у него в руках пистолет, он бы скорей сам застрелился, но не причинил ей вреда. Но при этом он знал — если она решит убить Усвату, то прежде умрет он сам.
Назавтра Суру разбудил его ещё затемно. Не обращая внимания на спящую в его постели Усвату — сам юноша спал на полу, — он тихо сказал:
— Вчера вечером основная масса беженцев из Байгары вышла на берег залива. Иситтала решила стрелять по ним из форта.
— Атомными снарядами? — они уже шли по улице.
— Только один снаряд. Она надеется, что этого хватит. Остальные — для сурами.
— Но это… это…
— Их там двадцать тысяч — думаешь, мы можем пойти и переколоть их ножами, да? Они стали лагерем в шести милях от порта. Ветер северный. Они тронутся в путь вместе с солнцем и, если подойдут ближе, радиация накроет и нас. Это жутко, но Иситтала тебе уже всё объяснила. У нас нет выхода. Увы.
— А что я должен делать?
Суру пожал плечами.
— Я просто подумал, что ты захочешь посмотреть. Это не очень весело, зато красиво. Я имею в виду взрыв. Ты согласен?
Элари на минуту задумался. Ему не хотелось смотреть, как убивают других людей — или файа, — но он сомневался, что с расстояния в шесть миль увидит что-либо, кроме самого взрыва. А он очень любил взрывы, пожары, огонь — в бедной событиями жизни Айтулари они были самыми яркими из его впечатлений. Увидеть ядерный взрыв… пусть небольшой… какой юноша восемнадцати лет от этого откажется?
Он увидел всё с самого начала — как открыли ворота хранилища, как трактор вывел из них тележку, на которой лежал цилиндрический контейнер с ядерным снарядом (Иситтала решила пока не трогать гаубицу, в форте тоже были шестидюймовые пушки), как процессия двинулась к устью долины. Трактор сопровождала целая вереница машин с воинами, — но сочетание панцирей и луков с грузовиками создавало впечатление маскарада, зачем-то затеянного среди ночи. Рассвет ещё и не брезжил, и за пределами пятен света от фар ничего видно не было.
Добравшись до устья долины, колонна долго взбиралась по извилистой, размытой дождями дороге на крутой склон увала. Машины буксовали в грязи, норовили сползти вбок или вовсе опрокинуться. Элари предпочел пойти пешком и оказался на гребне одним из первых, затерявшись в толпе немногочисленных зрителей, пришедших ещё раньше — в форт, во входной туннель которого закатили тележку со снарядом, его не пустили.
Постепенно рассвело, но утро выдалось пасмурным и хмурым, как всегда. Ночью было холодно, теперь стало ещё холоднее. На горах вокруг Лангпари выпал снег. От увалов на юге до угрюмых пиков на севере небо затянул сплошной покров белесых мутных туч, но на востоке они уже отливали розовым — там солнце начинало пробиваться сквозь облака. Те плыли, казалось, прямо над головой юноши. У его ног виднелись старые, обвалившиеся траншеи, потрескавшиеся, заросшие мхом доты. Ещё ниже по склону тянулись ржавые проволочные заграждения. Кое-где пятна вывороченной земли отмечали новые укрепления, но он на них не смотрел. Всё его внимание обратилось на западный берег отливающего свинцом залива — там виднелся обреченный лагерь беженцев, большое смутное пятно, над которым поднимались тонкие нити белого дыма. Элари пожалел, что у него нет бинокля. Впрочем, он не слишком-то хотел видеть тех, кто сейчас умрет.
Громкие крики отвлекли его — солдаты предупреждали зрителей, что после выстрела пушки надо лечь и закрыть глаза, чтобы свет взрыва не выжег их. Толпа начала расходиться, большинство пряталось в старых укреплениях, лишь Элари и ещё несколько юношей остались наверху. На них никто не обращал внимания — солдаты уже скрылись внутри форта.
Прошло несколько томительных минут. Элари поймал себя на том, что чувствует себя как в театре, перед началом увлекательного спектакля — он не мог осознать до конца трагизм происходящего.
С громовым раскатом, заставив его вздрогнуть, выстрелило одно из орудий форта. Он перевел взгляд на смутное пятно лагеря, чувствуя сильнейшее волнение и начисто позабыв, о чем его предупреждали. Сейчас…
Прошло уже секунд двадцать, но взрыва всё не было. Элари попытался вспомнить, за какое время снаряд пролетает шесть миль, — и в этот миг у моря вспыхнул эллипс слепящего сине-белого пламени, похожего на электросварку. Оно ярко озарило тучи и глаза юноши мгновенно зажмурились от острой, словно удар, рези. Он протер их руками, а потом вновь взглянул на берег — пламя уже погасло и там поднималось плотное серое облако, похожее на кулак. За ним тянулся серо-черный столб пыли и пепла.
Запоздало вспомнив об ударной волне, Элари бросился на землю. Секунд через десять донесся мощный оглушающий удар, воздух упруго толкнул его… и затих, но звук долго перекатывался между горами — за ударом последовал громоподобный раскатистый гул секунд на пятнадцать, а потом ещё два-три сокрушительных эха — это производило впечатление.
Юноша поднялся, напуганный видом грибовидного облака — всё оно стало жуткого черного цвета. Его лохматая шапка неторопливо клубилась. Минут через пять она скрылась в облаках и те сразу сильно почернели — казалось, собиралась страшная гроза. На этом всё кончилось. Неспешно плывущие тучи поглотили гриб, его ножка, оседая, превратилась просто в бесформенную массу сползавшей в море пыли — казалось, на берег залива спустился серый лохматый туман. И всё. Ни пожаров, ни землетрясения. Элари вспомнил, что свет был ярким — но явно не ярче солнечного. Он был разочарован и спустился вниз. Там он столкнулся с Суру — тот хотел подойти к месту взрыва по морю. Юноша решил последовать за ним и легко уговорил сумрачного файа взять его на борт.
Они плыли на сторожевом корабле. Элари всё время стоял на палубе, внимательно разглядывая берег. До него было не меньше мили и уцелевших, если они и остались, отсюда нельзя было рассмотреть.
Пыль уже снесло ветром и они издали увидели пятно оплавленного камня и песка радиусом метров в двести — там всё было выглажено огнем, виднелись лишь потрескавшиеся опалины, комья и брызги застывшего стекла. Даже в свете пасмурного дня оно ярко блестело. Там, куда ударил снаряд, не образовалось кратера — только нечто похожее на блюдце диаметром метров в сорок, с неровной, бугристой поверхностью.
— И это всё? — спросил Элари. Он был уверен, что взрыв проломит хребет, или, по крайней мере, проделает у его подножия новый залив. А тут — просто серо-черные, оплавленные, словно залитые глазурью камни, спекшийся пляж. По обе стороны от выжженного пятна ещё метров на сто тянулись поваленные и тлеющие заросли — но это было всё.
— Три килотонны. Но, — Суру навел на берег счетчик радиации, — там две тысячи рентген. Я не стал бы даже подходить к этому пятну. А сурами вряд ли знают о радиации. Жаль лишь, что она убивает не мгновенно. Неплохо было бы создать перед Лангпари радиоактивный пояс, но у нас слишком мало снарядов. Придется стрелять прицельно, лишь по скоплениям врага…
Корабль приблизился к побережью. Все по очереди смотрели на берег в бинокль. Когда очередь дошла до Элари, он жадно схватил его, наводя на самый край зоны опустошения. Лучше бы он этого не делал.
На берегу лежал сплошной слой обгорелого тряпья. Элари не сразу понял, что это трупы. Потом он увидел вытекшие или вылезшие из орбит глаза, висящие на ниточках — нервах, сгоревшие на головах волосы, кожу, свисающую лохмотьями. Большинство из этих жутких созданий лежали, но другие шевелились… или ходили… весь берег был полон этих корчащихся фигур. Ничего страшнее юноша в своей жизни не видел. Он чуть не уронил бинокль за борт, а потом его стало долго и мучительно рвать.