Он поднял глаза. И понял, что Дар Сути можно обратить. Владеющий им мог не только понять, но и дать понимание себя, своей сути. Сергей пережил эту глубочайшую, многоразличную радость в первый раз — и она потрясла его до глубины души. Он, отчасти, начал сознавать, ЧТО заменило симайа чувственную любовь — в самом деле, зачем она, если и так можно отразить всю глубину своих чувств — до самого дна?
И там, под беззаботным весельем, под желанием понравиться, под кокетливым любострастием, под ненасытным любопытством он увидел беспощадную, осознанную ненависть к страданиям и боли, неутомимое трудолюбие и желание творить. Теперь симайа напоминали ему веселых пушистых зверушек с ядром из стали — снаружи что-то пёстрое, воздушное, переливающееся, а дальше — дальше гранит…
Они стояли в просторном, как горная долина, ангаре "Тайат". Корабль, на котором Сергей собирался вернуться домой, оказался не слишком большим — чуть вытянутый треугольник метров двадцати длиной, с изящно скругленными углами и гранями, снизу плоский, сверху — выпукло-толстый. От Наблюдателя Мэйат его отличали два острых треугольных хвоста и большие стекла рубки. Днище и закругленный край казались отлитыми из тускло-блестящего черного стекла, верх — из серой шлифованной стали. В нем виднелись плотно пригнанные люки эффекторов и два больших квадратных окна жилого отсека. На покатом "лбу" машины, в перекрестье сходившихся под острым углом линий, ровно сиял яркий, синевато-белый огонь — видимая часть сложного плазменного устройства, заменившего известный юноше твердотельный радар. За толстой прямоугольной плитой входного люка светился тесный шлюз, отделанный чем-то золотисто-рыжим. В общем, отчасти это походило на самолет, на котором земной Сергей летал не раз. Он, впрочем, не делил себя на части — двойная природа его памяти казалась ему уже совершенно естественной…
Оханохэйа протянула ему тяжелый, чугунно-серый браслет и юноша бездумно надел его, лишь потом догадавшись спросить — а что это?
Она показала ему второй такой же браслет — на своей руке.
— Это система квантовой связи. Теперь я всегда буду знать, где ты, и что с тобой, а ты — со мной. Так поступают у нас все пары, которым нужно расстаться…
Сергей начал понимать, что именно это означает.
— Значит, значит мы… женаты?
— У нас для этого не нужно ничего, кроме желания быть вместе. И мы не ошибаемся, подбирая себе пару!
— Но ведь я…
— Я могу долго ждать, — спокойно сказала Оханохэйа. — И потом, мы же не расстаемся совсем! Ты есть и на другой стороне, и я буду там тоже. А этот браслет действует и на другой стороне мироздания.
Они простились, прижав скрещенные руки к груди и вежливо поклонившись друг другу. Потом Вайэрси решительно потянул юношу к люку. Они летели вдвоем — разведчик, как и другие корабли симайа, был наделен интеллектом, так что экипажа не требовалось.
Сергей без слов последовал за ним. Если честно, на "Тайат" у него порой разбегались глаза. Иногда они лезли на лоб и даже делали попытки взобраться выше. Он знал, что однажды вернется сюда, но пока не хотел этого. Он насытился впечатлениями и не жалел, покидая симайа: все его мысли были заняты возвращением домой.
Тем не менее, он ещё долго смотрел на медленно тающий за кормой безупречно-белый свет звездолета и знал, что Оханохэйа так же смотрит ему вслед.
Сергей не скучал во время полета домой, хотя сам корабль-разведчик был очень тесен. Большую его часть занимали движущие механизмы и кроме жилой комнаты, рубки и трех небольших шлюзовых камер других помещений в нем не нашлось. Он был отчасти сродни своим создателям — по крайней мере, его внутренняя отделка, подвижная, как вода, легко подгонялась под вкусы и настроение пассажиров. Сергей подолгу забавлялся, украшая рубку множеством футуристического вида приборов. Вайэрси они были не нужны, как, впрочем, и сам корабль: без него он мог долететь до Земли даже быстрее. Но даже симайа любили путешествовать в кораблях: приятное окружение для глаз и прочие удобства у них редко считались лишними…
Большая часть восьмимиллионного экипажа "Тайат" покинула её, чтобы осмотреть новые миры. Они летели в изящных белых кораблях, наполовину состоящих из окон, с великолепной отделкой, совсем непохожих на угрюмый разведчик Вайэрси. Сергей тоже не смог сдержать любопытства. По его просьбе на полпути к дому они отклонились от курса, чтобы осмотреть восьмую из планет системы, хотя это удлинило полет на целый месяц.
Нептун был таким же синим, как Земля, но только мутным, лилово-темным. Когда корабль прорезал тысячемильную толщу облаков, Сергей увидел бесконечный неспокойный океан. Вода в нем — а это действительно была вода, правда, довольно мутная — казалась розовато-белым светящимся молоком, бросавшим бледный отблеск на спутанные лохмы непроглядно-черных туч. Но больше всего юношу удивило высокое содержание кислорода в плотной, азотно-гелиевой атмосфере, совсем не похожей на ту, что окутывала планету снаружи.
— Пожалуй, ты смог бы здесь жить, — изучив показания приборов сказал Вайэрси, глядя на мерно ползущие волны, никогда не встречавшие берегов. — Атмосферное давление здесь раз в десять больше земного, сила тяжести — в полтора раза выше, температура — градусов тридцать. К этому можно привыкнуть. Но вот вода здесь — настоящий суп. Её свет — это свет множества простейших организмов. Океан здесь простирается до самого расплавленного ядра. Температура на их границе столь высока, что вода должна разлагаться на кислород и водород. О других химических реакциях я уже не говорю… Водород легко рассеивается в космосе, но атомы кислорода в шестнадцать раз тяжелее — наверное, именно поэтому здешним воздухом можно дышать. Жизнь повсюду использует энергию свободных ионов, а образуются ли они под действием солнечного света или внутреннего тепла планеты — дело десятое…
Никто не назначал им сроков прибытия и Сергей, забыв обо всем, провел над океаном несколько дней. Этот мир был удивителен и совершенно непохож на всё, что встречалось ему прежде. Правда, искупаться в здешней воде или даже просто вдохнуть здешний воздух он не решился. Жизнь здесь в основном скрывалась под волнами и они почти не видели её. Лишь иногда им удавалось заметить странных многокрылых рыб, которые взмывали к тучам, вынырнув из воды, а потом ныряли обратно. Однажды они увидели настоящий живой остров: покрытый несерьезно-пёстным узором, он был длиной почти в полмили и в воде вокруг него шевелился лес щупалец.
Бури в плотной и неспокойной атмосфере были страшны — тучи и океан сплавлялись в единую полужидкую, кипящую массу, где воздух мешался с водой самым причудливым образом. Но самым опасным здесь были извержения огромных масс пара и кипящей воды, поднимавшихся от раскаленного ядра планеты. Тогда в океане вздымались километровые волны, а столбы пара, пробив всю толщу атмосферы, распускались над верхним слоем туч гигантскими, ослепительно-белыми пятнами. Когда всё утихало, внизу, насколько хватал глаз, простирались сплошные поля причудливых издохших тварей, гася сияние волн. Самое странное — жизнь здесь была сродни земой. Как предположил Вайэрси, её занес осколок льда, выброшенный с Земли взрывом какой-нибудь кометы.
Сергей смотрел на непривычные пейзажи без страха — он знал, что видит мир, который однажды станет ещё одним миром его народа.
Как ни странно, лишь сейчас Сергей начал понимать, насколько велик космос — они летели месяц за месяцем, всего лишь в двести раз медленнее света — а вокруг совершенно ничего не менялось. Солнце, правда, становилось всё ярче, но на него смотреть не стоило — даже на таком расстоянии его свет легко мог прожечь дыру в сетчатке. Двигатели работали всё время и поэтому невесомости не было, но сила тяжести была довольно слабой. Вайэрси, как бы между прочим, заметил, что уже после трех месяцев жизни в ней сердце Сергея не выдержит возвращения к земной гравитации. Единственным спасением от напасти была ежедневная интенсивная гимнастика. Крепкие мышцы юноши сами требовали нагрузки и он порой бесился, как мальчишка.
С Вайэрси ему никогда не бывало скучно. Тот много рассказывал как о своем народе, так и о том, что оставшиеся на "Тайат" симайа поняли в перехваченных радиопередачах Земли. Многие из них считались там секретными и с тем большим интересом Сергей слушал их. Впрочем, если бы он не поделился с симайа знанием русского языка, они вряд ли смогли бы что-то понять…
Наконец, настал день, о котором Сергей мечтал ещё со времен Твердыни — Земля закрыла половину угольно-черных небес. Юноша с удивлением смотрел на неё, плавая в невесомом воздухе.
— Как красиво! — только и смог сказать он. — И там, внизу — люди, миллиарды людей, всяких — детей, моих сверстников…
— И девушек, — невинно добавил Вайэрси и Сергей смутился.
— Да, — наконец сказал он. — Ну и что?
— Наши лучше, — ответил симайа так же невинно.
Сергей опустил голову. Он знал, что это правда: никто там, внизу, не мог сравнится с Оханохэйа… в общем.
Но разве из этого правила не может быть исключений? Таких, как Светлана, например?
Сергей помотал головой. Поднявшиеся в невесомости волосы залепили глаза и он небрежно отбросил их назад.
— Там мой отец… мать… не говоря уже о друзьях, — наконец сказал он. — Хотя я и не знаю, узнают ли они меня. Но я их помню, и это, наверное, главное.
— А у меня нет родителей, — тихо ответил Вайэрси. — Их вообще не было. Над возрождением Золотого Народа трудились тысячи файа и я даже не знаю, кто внес решающий вклад, кто… кто придумал… меня. В общем, это, наверное, ничего не значит, но вспоминать об этом… тяжело.
Юношу охватило непонятное, мучительное чувство. Наверное, чтобы прогнать его, он спросил:
— Может, нам уже нечего делать в пустоте?
Посадка была безостановочным, стремительным падением: корабль словно катился с горы высотой в десять тысяч миль. Сергея ощутимо прижимало к креслу, дыхание у него перехватывало от восторга. Вначале они скользили над ослепительной вязью облаков, скрывавшей смутно знакомые очертания континентов. Потом как-то сразу нырнули в темноту и Сергей вдруг понял, что вокруг плавно поднимается черный океан его земли, расшитой редкими искрами разноцветных огней. Впереди они сгущались в нечто вроде полупризрачной морской звезды — Новосибирск, его родной город. У юноши вдруг что-то стеснилось в груди. Когда-то самой его заветной мечтой было — увидеть его вот так, с ночной высоты…
Спуск был беззвучен. Корабль ощутимо вздрагивал и колебался в струях всё более плотного воздуха. Вайэрси решил посадить его по самой короткой траектории, чтобы не испугать чьих-нибудь любопытных глаз. По этой же причине ему пришлось сесть в стороне от дорог, в двадцати километрах от города, на неровной поляне, окруженной кривым мелколесьем. Когда вершины деревьев поднялись выше рубки, корабль словно налетел на резиновую подушку. Юношу мягко и сильно вдавило в кресло. Корабль задрал нос, потом опустил его и замер неподвижно, над самой землей.
Сергей уткнулся лицом в колени и сидел так примерно минуту. Ему было так хорошо, что он боялся расплакаться от радости.
Справившись со своими чувствами, юноша ощутил вдруг странную пустоту: всё удивительное в его жизни закончилось. Он и Вайэрси расстанутся… может быть, навсегда. Сергей словно впервые понял это. На миг ему стало страшно, но он одолел свой страх. Оханохэйа была с ним: они не могли говорить, но, стоило ему только захотеть, он чувствовал её. Ощущение её внутренней твердости, её любви необъяснимо прибавляло и ему уверенности и сил. Поднявшись, он направился к шлюзу, но Вайэрси остановил его.
— И ты решил идти в таком виде?
Сергей недоуменно посмотрел на себя, потом усмехнулся. Голые ноги, пепельно-белая туника айа, ни документов, ни денег. Да…
Все нужные вещи они приготовили ещё на "Тайат". Сергей не мог взять с собой много, так что выбор был невелик. Он натянул поношенные джинсы, туго перетянув их плетеным кожаным ремнем. На босые ноги он надел такие же поношенные, но очень удобные и упругие кроссовки: ступать в них было мягко, как по воздуху. Летняя рубашка с короткими рукавами тоже оказалась удобной.
Когда он оделся, Вайэрси протянул ему золотой медальон на цепочке и кинжал, очень похожие на те, подаренные Элари…
— Это прощальные дары Иситталы, — тихо сказал симайа.
Юноше стоило большого труда сдержать слезы. Медальон он повесил на грудь, ножны тоже сунул под рубаху, за пояс и они устроились там на удивление уютно. Ничего больше у него не было… да и что он мог взять? Силовой пояс? Лазерный пистолет? Сергей чувствовал, что эти вещи здесь, дома, были… неуместными.
Гораздо полезнее оружия были бумаги — паспорт на имя Сергея Куницына, девятнадцати лет от роду, и другие документы — без них здесь обойтись было нельзя. Их сделали на "Тайат", пользуясь, в основном, тем, что удалось извлечь из его памяти и Сергей не знал, насколько достоверно они выглядят.
Закончив сборы, он подошел к ставшей зеркальной стене, чуть удивленно глядя на себя. Неужели в свои девятнадцать лет он и в самом деле стал бы таким высоким, стройным, сильным парнем? Он знал, что симайа пришлось воссоздавать его тело с нуля и они воспользовались своими генетическими матрицами. Лицо было его собственным, только уже взрослым, и фигура, наверное, тоже — по крайней мере, он смог бы получить такую, если бы упорно тренировался каждый день. А вот внутри… его биология осталась человеческой, но симайа выжали из неё всё, что могли и Сергей не сомневался, что без труда доживет теперь лет до ста. Он зажмурился, помотал головой и решительно направился к выходу.
Снаружи было неожиданно холодно. Темно-синее небо светилось печальными перьями серебристых облаков, на самом горизонте уходивших в мутную, коричневатую полосу. Деревья на её фоне казались совершенно черными. Вокруг, неожиданно громко, пели сверчки.
— Сейчас одиннадцатое июля, — вдруг сказал Вайэрси. — Два часа двадцать пять минут пополуночи. Что там? — он показал на восток, где свет далеких ртутных ламп делал кроны деревьев мертвенно-зелеными.