Назвали его так, едва у него полностью отросла шерстка. Он еще не понимал, почему взрослые потешаются над ним и почему выкрикивают один и тот же звук и делают одинаковые жесты. Только через полгода он понял, что его племя дразнит его, называя лунем, белой птицей.
Когда ему исполнилось четыре года, а у снежных обезьян это примерно соответствует человеческому возрасту восемнадцать лет, он стал проявлять немалый интерес к противоположному полу. Однако в их обществе самку нужно было завоевать собственной кровью в буквальном смысле. Во время поединков между самцами, когда выяснялось, кто более достоин, самцы до крови кусали друг друга. Лунь проиграл битву за красавицу с мягкой седой шкуркой. Он с воплями отбежал в сторонку и грустным взглядом уставился на выход из пещеры, где в вечерних сумерках билась снежная буря. Но победитель и его избранница не оставили несчастного без внимания. Они подобрались поближе к нему и принялись миловаться, так чтобы он все видел и слышал, и полностью осознал позор своего поражения. Лунь не выдержал такого и сбежал.
Он выскочил из пещеры под вьюгу и побрел, куда глаза глядят. А через некоторое время, когда замерз и решил все-таки вернуться, вдруг понял, что заблудился. Кругом были заснеженные камни, проступавшие сквозь белую мглу, и ничего знакомого. Он заметался и продолжал двигаться, пока не забрел в развалины старого храма. Укрывшись в закутке, он забылся тревожным сном, а когда проснулся, было уже утро. Дрожа, он вылез наружу — и сразу же натолкнулся взглядом на чужой внимательный взгляд. Желтые глаза с круглыми зрачками смотрели, не отрываясь.
Это был снежный барс. Сильный, быстрый, ловкий и очень голодный. Длинная дымчато-серая с желтоватым налетом шкура делала его едва заметным среди камней.
Большая кошка медленно подкрадывалась, прижимая голову к земле. Она могла бы и не подкрадываться. Шансов спастись у белой обезьяны не было. Закуток, спасший Луня от снежной бури, оказался теперь ловушкой. Деваться было некуда. Зверек со страхом ждал боли и молил своего обезьяньего бога, Ханумана, чтобы все поскорее кончилось. Лучше всего было бы, чтобы барс одним ударом убил его, а потом уже начал есть.
Снежная кошка остановилась и распласталась по земле, готовясь к последнему прыжку. Лунь закрыл глаза.
И вдруг послышался голос. Громкий человеческий голос, распевавший какую-то песню. Лунь однажды слышал человека. Это был охотник, тащивший добытого горного барана, убийца, довольный собой и жизнью.
В первый момент бедный зверек подумал, что человек хочет отбить у барса добычу, и новый страх охватил его. Но эта песня была другая. В ней не звучало торжество кровавой победы. Белая обезьяна не понимала слов, но отлично чувствовала интонации голоса.
Кончик хвоста барса перестал нервно подрагивать. А глаза перестали буравить обезьяну. Морда повернулась в сторону приближавшегося человека.
Лунь тоже посмотрел на него. Он был одет в хламиду из разноцветных лоскутов, и шел, раскинув руки, как парящий орел крылья. У него была пепельная борода. Он двигался в такт собственной песне, слегка покачиваясь. Обезьяна сразу же уловила этот такт и тоже стала покачиваться.
Снежная кошка навострила уши, потом раскрыла пасть и зашипела, отступая. Человек продолжал идти на нее. Голос его звучал все уверенней и громче. Наконец, кошка не выдержала, поднялась на ноги и медленно пошла прочь, сохраняя достоинство, будто просто прогуливалась и не собиралась ни на кого охотиться.
— Ну вот, малыш, теперь ты в безопасности! — сказал человек.
Зверек был полон благодарности. Вот она, плата за все несчастья! Впервые в жизни ему повезло. Лунь протянул передние лапы, как ребенок протягивает руки навстречу отцу, и человек подхватил его и прижал к груди.
— Ты мой маленький Хануман, — сказал человек, неся обезьяну. — Ты существо белого цвета, возможно, это знак свыше, что ты не ведаешь греха. У ведь тебя нет разума, чтобы различать добро и зло. Ты, малыш, конечно, ничего не понимаешь, но я люблю болтать. И большинство моих слушателей тоже не понимают меня, хотя, в отличие от тебя, у них есть язык, способный к речи, и они знают все слова, которые я им говорю.
Он произнес еще множество разных слов, когда нес обезьяну к ее родным горам. И эти слова продолжали звучать в голове Луня еще долгие годы. Он по-прежнему не понимал их, но они были связаны с чудесным спасением и поэтому казались прекрасными.
И когда Лунь вновь услышал человеческую речь, сердце его подпрыгнуло в груди. Он захотел снова ощутить тепло человеческих рук. Но на этот раз слова звучали совсем с иной интонацией. Человек был взволнован. Он был в крайней опасности.
И когда Лунь увидел, в каком положении находится тот, кому принадлежит голос, он вскрикнул от ужаса. Впрочем, вместе с ним вскрикнули и остальные обезьяны, увидевшие чудовище, тащившее человека.
Но они быстро забыли об этом, стоило чудовищу скрыться с их поля зрения. Один только Лунь не забыл. Он спустился вниз и принялся карабкаться по скале к месту, где совсем недавно находились чудовище и его пленница.
Запахи становились все тяжелее. Это был запах двух разных существ, и все никак Лунь не мог понять, какой из них принадлежит охотнику, а какой — его добыче.
Он выбрался, наконец, на площадку перед пещерой и заметил среди истоптанного ногами снега что-то блестящее. Не успел Лунь как следует рассмотреть необычный предмет, как услышал позади человеческое дыхание и тихое шуршание одежд, Он быстро обернулся. На него несся огромный человек с волосами, черными как смоль, и мощным, как у барса, телом. И намерения у него тоже, похоже, были как у барса. В испуге Лунь протянул навстречу человеку свою находку. Черноволосый гигант остановился в некотором замешательстве, посмотрел Луню в глаза и неожиданно улыбнулся, а потом произнес несколько слов и забрал предмет из лап обезьяны.
С этого началось их совместное путешествие вглубь преисподней. Человек оказался гораздо лучше, чем выглядел — и, как ни странно, ценил дружбу дикого животного. И Лунь отвечал ему не только благодарностью, но и помощью, когда человек остро нуждался в этом.
Они сразились с чудовищем из кроваво-красного тумана в пещере-обители летучих мышей, которые все до единой к их приходу уже были мертвы. Потом была встреча с прекрасной беглянкой и бег дальше уже втроем. Это были лучшие мгновения в жизни белой обезьяны. Сердце Луня быстро и радостно билось. Он не мог бы сказать, чему оно радуется. Кругом была опасность, и смерть могла наступить в любое мгновение. Но как сильны были ощущения, как надежно было плечо черноволосого гиганта! Но все быстро кончилось. Плечо резко перестало быть надежной опорой, когда на затылок гиганта опустился увесистый камень. Сердце Луня едва не остановилось от ужаса. Он едва успел спрятаться, чтобы избежать смерти, а потом помог своему другу-человеку справиться с болью и восстановить силы. И человек снова ринулся в бой. Настолько рьяно, что позабыл о Луне. Обезьяна была вынуждена догонять человека.
Зато потом, когда они вновь были вместе, и прекрасная беглянка вместе с ними, Лунь стал вожаком. Он вел свою маленькую стаю к спасению, к воздуху и свету, к снегам и травам, к солнцу и луне. Люди зависели от Луня и доверяли ему. И он вывел своих друзей сначала к большому подземному озеру с водопадом, а потом и к дырам-колодцам в верхний мир. Он не отдавал себе отчета, как находит путь под землей. Он словно чувствовал дуновение свободного горного ветра, чувствовал манящие запахи ягод под снегом, запахи цветов и травы. Такого в действительности не могло быть, все это являлось проявлениями иллюзии, затмевающей разум, но в этот раз иллюзия, наоборот, все прояснила. Наверное, в прошлой жизни, Лунь был обитателем этих пещер.
Он несколько опередил людей, а когда увидел солнечный свет, падающий в нижний мир сквозь дыры-колодцы, то больше не мог сдерживаться. Он бросился в реку, дрожа о холода, переплыл ее и быстро вскарабкался наверх. Люди больше не нуждались в нем, можно было, наконец, отдохнуть.
Мир под солнцем радостно встретил обезьяну щебетом птиц. Лунь забрался на дерево повыше и принялся устраивать себе гнездо из веток и листьев. Закончив, он устроился поудобнее. Отсюда открывался прекрасный вид на долину. Террасы спускались ровными рядами, и, глядя на них, Лунь быстро заснул.
Он спал тревожно, просыпаясь от каждого шороха, как спят все обезьяны в одиночестве, а наутро тревога стала еще сильнее. Проснулся он поздним вечером. Луня разбудили человеческие голоса. Он посмотрел вниз и увидел странную процессию. Впереди шел высокий человек с кривым лицом, неся мешок на плече, а за ним четверо молодых людей, тащившие подобный мешок, только раза в полтора больше и явно тяжелее.
Лунь быстро спустился с дерева и попытался догнать процессию. Несмотря на то, что был всего-навсего глупой горной обезьяной, он догадался, что они тащат. И это ему совсем не понравилось. Лунь направился за ними. Они спустились по едва заметной в зарослях тропинке к расселине. Здесь им пришлось волочь ноши по земле. Лунь надеялся, что от такого грубого обращения, пленники проснутся, но они даже не издали ни стона. Крестьяне затащили мешки сквозь узкий лаз внутрь горы. Лунь некоторое время не решался следовать за ними, опасаясь, что они вернутся, но потом, преодолевая страх, все же полез. Он едва успел добраться до большой пещеры, где на стенах сидели огненные улитки, как послышались голоса возвращающихся людей.
Лунь спрятался в тени за камнем, а когда люди вышли, кинулся по их следам вглубь гор и вскоре обнаружил оставленные злодеями мешки с его друзьями. Дыхание их было слабое, едва заметное. Лунь принялся развязывать путы.
Сложное это занятие для пальцев, привыкших разве что ловить блох и срывать ягоды, но все же ему удалось развязать пару узлов на малом мешке, как вдруг тело в нем пошевелилось, а в следующее мгновение ткань и веревки затрещали и разорвались, будто были гнилыми! Лунь едва успел отпрыгнуть в тень, зажав себе рот обеими лапами.
Из разорванного мешка появилась Гизелла. Она зарычала как зверь и встала на четвереньки. Лунь решил, что это не Гизелла — принцесса не может себя так вести. Это какое-то другое существо, которое только выглядит как Гизелла. Оно присело на корточках над большим мешком и принюхалось. Лунь перестал дышать, решив, что сейчас существо почувствует обезьяний запах — и тогда ему не сдобровать. Но странное существо было увлечено другим запахом. Запахом большого черноволосого мужчины, который находился во втором мешке. Лунь тоже чувствовал этот запах,
Потом вдруг девушка вскрикнула и ринулась прочь на четвереньках, как получеловек-полуживотное.
Лунь быстро огляделся. Что могло так напугать это человекоподобное существо? Но все кругом было спокойно. Лунь устроился поудобнее, чтобы дождаться, когда проснется Конан, и незаметно заснул сам. А когда проснулся, мешок уже был пуст. Жалобно вскрикнув, Лунь схватил обрывок веревки и закружился с ним по пещере. Но вскоре обнаружил, куда направился его большой друг, и поспешил за ним.
Конан проснулся от тяжелой духоты, острого запаха льна и мучительной ломоты во всем теле. Когда он открыл глаза, то ничего не увидел. Кроме того, на лице лежала какая-то тряпка. Конан попытался снять ее, но обнаружил, что связан. Однако веревки были не слишком прочны. В Долине ветров не умели делать по-настоящему прочные веревки.
Потребовалось небольшое усилие и пара мгновений, чтобы веревки лопнули. В то же самое время Конан прокусил тряпку, закрывающую лицо. А потом разорвал освободившимися руками и выбрался из мешка.
Вокруг была знакомая красная полутьма и светящиеся улитки, подобные глазам волков. С потолка свисали сосульки из известняка. Меч лежал рядом с ним. Конан схватил его за рукоять. Привычное ощущение вернуло киммерийцу уверенность. Он мгновенно вскочил, готовый отразить любое нападение. Он даже жаждал с кем-нибудь немедленно сразиться, чтобы сбросить с себя вялость и оцепенение.
— Эти болваны, кажется, приняли нас за демонов! — воскликнул он, но ответом ему было молчание.
Конан огляделся. Принцессы Гизеллы не было. Еще один разорванный мешок лежал рядом, но оказался пуст. И разорван в клочья, словно сворой голодных злых псов. Конан схватил мешок и вскочил.
— Гизелла! — закричал он. — Гизелла!
Он пригляделся к мешку. Никаких следов крови. Значит, возможно, принцесса все еще жива. Что же случилось? Или она осталась наверху, среди этих туповатых селян?
Отверстий в потолке здесь не было. Значит, их протащили некоторое время по пещере. Не иначе для того, чтобы сложнее было найти дорогу назад. А, следовательно, боялись, что они смогут найти эту дорогу. Значит, им было чего бояться!
Конан опустился на четвереньки, низко склонил голову, словно выслеживающий добычу волк, и внимательно осмотрел каменный пол пещеры. На камнях остались волокна мешковины.
Наверное, ноша была слишком тяжелой для носильщиков и иногда опускалась слишком низко. Еще был запах. Характерный крестьянский запах — дыма и сена.
Конан направился по следу, надеясь найти выход из подземелья. Вряд ли такую непосильную ношу стали бы тащить далеко. И его предположения подтвердились даже быстрее, чем он ожидал.
Он продолжал идти, время от времени останавливаясь, проверяя след. К запаху сена и дыма примешался еще какой-то запах. Что-то чужое, нечеловеческое.
Через некоторое время запах настолько усилился, что Конан стал подумывать, не потерял ли он след, как вдруг неподалеку раздался шум. Быстрый треск, будто бы от цикад, только очень больших, не меньше человека. Знакомый звук!
И тогда Конан вспомнил, где слышал этот треск. Он бросился вперед и оказался в большой овальной пещере, с потолка которой как гнилые зубы свисали сталактиты с обломанными остриями.
Конан подоспел как раз вовремя. Гилван попытался ткнуть кинжалом в рот чудовищной твари, которая собиралась его сожрать. С такой же боролся Тахор, когда Конан впервые увидел Гизеллу. Жаба с паучьими ногами и костяной мордой. Нога жабопаука поднялась, юный крестьянин вскрикнул, развернулся и сделал один шаг от твари, но нога опустилась и достала его.
Гилван упал и скорчился, не шевелясь.
Конан долго не раздумывал. Неважно, что крестьянин, возможно, являлся врагом. Важно, что он был человеком. А человек не должен умирать, как какая-нибудь муха, попавшая в паучью сеть.