— Смеркается, — сказала негромко Ольга, — ты не считаешь, что ночью на нас нападут?
Она удобно устроилась на постеленном в углу спальнике, прислонившись спиной к стене и положив голову на плечо Артура.
— Вполне вероятно, — ответил сталкер, не открывая глаз, — но это будет их большой ошибкой.
Отряд неплохо пообедал: несмотря на угрожающее положение, на аппетит не пожаловался никто.
Во время обеда Пустынник отколол неожиданный номер, выбросив через окно банку с разогретой на маленьком костерке тушёнкой.
— Ты в своём уме?! — возмутился Виктор.
— Вполне. Тушёнка вкусно пахнет. Наш враг, скорей всего, не имеет возможности приготовить себе хорошей еды, так что мы усугубим его муки. Заодно пусть знают — мы от недостатка припасов не страдаем. А ты новую банку подогрей.
В коридоре устроили баррикаду из полусгнившего шкафа и ржавого холодильника, за которой расположились Макс, Ворон и Михаил. Со своей позиции они могли бы легко устроить тёплую встречу любому врагу, независимо от того, будет он подниматься снизу или спускаться сверху.
— Медленно время тянется, — вздохнул Сергей, — уж на что я человек не военный, а предпочёл бы бой этому ожиданию.
— Да уж, — согласился Валера, — ожидание смерти страшнее самой смерти.
— Ну так выйди наружу, — предложил Пустынник, — может быть, успеешь понять всю глубину своих заблуждений.
— Да пошёл ты, — огрызнулся тот.
— Будь мы тут только вдвоём, я бы так и сделал, — не открывая глаз, парировал сталкер.
— Не ссорьтесь, — сказал Латышевский, — нам ещё предстоит пройти через ад, не стоит собачиться преждевременно.
Макс скосил взгляд на старика:
— Вы верите в то, что всё это не зря? Что те из нас, которые не вернутся, умрут не напрасно?
— Не верил бы — остался бы дома, с внуками и студентами, — спокойно ответил инженер.
— Вы же инженер, должны понимать, чтобы где-то в чём-то выиграть, надо что-то проиграть, и проигрыш равен выигрышу только в идеальном случае.
— Естественно, — согласился Латышевский, — удивлён, конечно, такими познаниями физики у простого наёмника. Я не оспариваю законов природы, но предложу контрдовод: иногда люди теряют ненужное и выигрывают жизненно важное. Когда ты садишься рыбачить на льду, ты теряешь кусочек полусгнившего мяса или каши и своё время. Выиграть же можешь рыбину, которая станет разницей между жизнью и смертью. Я считаю, что нет ничего хуже алчущих. Именно они стоят между нами и возрождением человечества из руин. И теперь, когда Предел смещается на север, время играет против нас. Расклада хуже нынешнего я себе не представляю.
— У вас плохое воображение, — негромко сказал Пустынник.
На несколько секунд воцарилось гнетущее молчание.
— Что ещё вы забыли нам сообщить? — хмуро поинтересовался Слепнев.
— Я скажу, если вспомню, — зевнул сталкер.
Где-то вдалеке раздался приглушённый рык, и сонливость Пустынника словно испарилась. Он вскочил на ноги и скомандовал:
— Собираемся. Сейчас пойдём на прорыв, пока наши враги будут заняты.
— Заняты? Чем? — вопросительно уставились на него одиннадцать пар глаз.
Сталкер взвалил на плечи свой рюкзак:
— Тушёнка привлекла ворон… но вороны не могут покушать, так как рядом немало людей, и сейчас кружат над этим местом. Кружат точно так же, как кружили бы над умирающим живым существом в ожидании, когда можно будет попировать. А для хищников побольше это указатель добычи, и потому наши враги сейчас будут заняты не нами, им придётся собраться вместе, чтобы отбиться. Хороший шанс для нас, не так ли?
— Так вот зачем ты выбросил тушёнку, чтобы приманить хищника! — осенило Макса.
— Именно.
Влад только ухмыльнулся, одобрительно хмыкнув, а Игорь поднял кверху большой палец: находчивость Пустынника и правда оказалась достойна всяческих похвал.
Сталкер протянул пулемёт Михаилу:
— Понеси его пока, я сейчас пойду вперёд и уберу растяжки. Первыми идём мы с Максом и Вороном, за нами Оля, дальше все остальные.
— Почему так? — удивился Игорь.
— Оружие с глушителем только у нас четверых. Попробуем пройти без шума.
Однако выбраться незаметно не удалось: на первом этаже их ожидала засада. Сразу из трёх квартир на лестничную площадку хлынули, потрясая топорами и короткими копьями, несколько дикарей. Раздались хлопки выстрелов винтореза и двух «абаканов», раскатисто пробасил пулемёт Петрухи. Всё смешалось.
Макс выстрелил почти в упор в рослого верзилу, и тот упал, так и не успев пустить в ход топор. Рядом Ворон, выпустив очередь веером, свалил ещё одного и ударил прикладом нападающего, который вклинился между ним и Пустынником, а идущая чуть сзади Ольга всадила в падающее тело пулю. В это же время сталкер успел застрелить троих и сбить с ног четвёртого, но проморгал невысокого юркого коротышку, которому удалось проскользнуть мимо него и броситься на Ольгу.
Макс заметил его краем глаза и наотмашь ударил прикладом, выбив из руки дикаря нож, но тот всё равно набросился на девушку и повалил наземь. В этот же момент из рукава Ольги появился тонкий клинок и вошёл нападающему между ребер. Дикарь взвыл и обмяк.
Михаил и Петруха застрелили ещё двоих, и на этом бой закончился, продлившись всего несколько секунд.
Пустынник стащил труп с Ольги и помог ей встать, бросив благодарный взгляд на Макса. Ворон пнул ногой тело перед ним:
— У нас два пленника, один ранен. Добить?
— Нет, — ответил сталкер, — возможно, дальше обойдётся без кровопролития. Оставьте его тут.
С этими словами он поднял с пола оглушённого им дикаря и взвалил на плечо:
— Идёмте, быстро!
— Это же девка! — изумлённо произнёс Игорь.
— Тебя это удивляет?
— Хм… да, немного.
Вдалеке раздался яростный вой не менее чем десяти глоток, ему вторил мощный, раскатистый рёв неизвестного хищника.
— Их больше, чем я думал, — сказал Пустынник.
Отряд быстро, насколько позволял груз, двинулся по узкому переулку и, спустя двадцать минут, под покровом сгущающейся темноты добрался до реки.
— Вон и мост! — обрадовался Слепнев, — стоит, окаянный, даром что почти девяносто лет никто за ним не смотрел!
Пустынник шёл первым, неся на плече пленницу, и Макс почувствовал укол профессиональной зависти, глядя, как сталкер бодро двигается, несмотря на тяжеленный рюкзак, оружие и рослую дикарку на плече — в сумме никак не меньше его собственного веса, добрых девяносто кило. Куда ни кинь, везде лучше всех, в том числе во всём, что касается войны. Ведь Пустынник — сталкер, и его превосходство в своей области вполне закономерно. Но Макс — наёмник, у кого, как не у него, больше всего опыта в деле боёв с себе подобными? И, тем не менее, он признался себе, что этот странный, лишённый любых проявлений эмоций человек обставил его, Макса, на его же собственном поле. Пустынник лучше стреляет, его реакции можно только завидовать. Навыки рукопашного боя на высоте — но скажите, на кой ляд сталкеру рукопашный бой? С волкарями на кулачках драться? Сам Макс не раз махался в кабаках со сталкерами, среди них попадались неплохие бойцы на ножах и сапёрных лопатках, но в кулачном бою им не дано тягаться с опытным наёмником — просто профиль разный. Враги сталкера — в основном зверьё, а наёмник имеет дело с людьми, вот и весь секрет.
Опять же, стрельба. Сталкеры всегда подпускают хищника поближе, чтобы бить наверняка, и на большие расстояния обычно стрелки так себе. Наёмник куда чаще ведёт перестрелки на больших расстояниях — его враг ведь тоже с автоматом. И вот тут сталкер Пустынник уделал наёмника Шрайка только так. С большим отрывом по очкам.
Макс бросил взгляд исподлобья ему в спину. Нет никаких сомнений: этот человек в прошлом наверняка солдат или наёмник, слишком уж хороши его навыки. И вдобавок, наёмника мучила мысль, что амнезия Пустынника — шкаф, в котором покоится не очень симпатичный скелет. Люди вроде него просто не могут не иметь тёмного прошлого.
И что хуже всего — понимает это только он, Макс. Ворон, хитрый, ушлый, тёртый и стреляный наёмник, ничуть не хуже своего бывшего лидера, только отмахнулся от подозрений Макса. Ольга-Рысь, продувная бестия, души не чает в своём Артуре: ещё бы, ходячая золотая жила и каменная стена в одном лице. Где же твоё чутьё охотника, хищница? Неужели не понятно, что амнезия, так удачно отдавшая Пустынника в твоё полное распоряжение, может скрывать не самые приятные вещи?!
Размышляя так, Макс и не заметил, как оказался у моста, полностью перекрытого остовами автомашин. Пустынник продолжал двигаться первым, лавируя между железными скелетами. Ольга и Макс двигались следом, за ними шли учёные. Остальные охранники замыкали шествие.
— Давайте же передохнём, — взмолился Слепнев, — сердце, кажется, сейчас лопнет!
— Конечно, — согласился сталкер, — вот тут расположимся.
Он выбрал очень удачное место: маленький пятачок бетона, окружённый остовами грузовика и пары автобусов. Отсюда мост хорошо просматривался в обоих направлениях, а сам отряд находился в относительной безопасности.
Пожилой учёный привалился к ржавому борту автобуса, жадно глотая воздух. Остальные тоже более чем просто устали — пробежка с грузом основательно вымотала всех, даже Пустынник тяжело дышит. В конце концов, и он не из железа.
Свою пленницу сталкер положил сбоку и сел напротив, держа оружие наготове.
— Зачем ты её тащишь? — спросил Игорь чуть погодя, — для допроса?
— Вроде того. Попробуем пообщаться.
Дикарка оказалась молодой женщиной лет двадцати трёх или около того, рослой, крепкой, со смуглой, загорелой кожей, черными волосами и довольно приятными чертами лица. Её одежда — штаны и безрукавка из домотканого полотна, разгрузка военного образца сверху. На поясе — петелька для топора и фляга. На ногах самодельные кожаные сапожки, волосы перехвачены лентой.
Слепнев не удержался и приподнял веко.
— Любопытно, — сказал он, — глаз вполне обычный, но цвет радужки…
— Жёлтый, как у волка, — согласился Ворон.
— Или как у кошки, — добавил Сергей.
— Она — мутант? — уточнил Игорь.
Слепнев пожал плечами:
— Я воздержусь от категорических выводов, но считаю, что появление такого цвета глаз естественным путём всего за восемьдесят лет, скажем так, предельно маловероятно…
— Термин «мутант» тут не подходит, — заметил Пустынник, — нельзя проводить параллели между нею и, скажем, алчущим. Рассматривайте этих людей просто как четвёртую расу вида «хомо сапиенс».
— Выглядит сильной, — сказал Петруха.
— А что странного? Мы сейчас находимся в месте, где слабые не выживают.
В этот момент пленница моргнула и попыталась сесть.
— Михаил, Витёк, подержите её за руки, — попросил Пустынник, — только аккуратно. Просто чтоб она не достала из сапога нож, уверен, он у неё есть.
Он присел на корточки перед женщиной и подождал, пока её взгляд станет сфокусированным.
— Почему вы на нас напали? — без всяких предисловий спросил Пустынник.
Смуглое лицо пленницы приобрело презрительное выражение, когда она встретилась глазами со сталкером.
— Ты понимаешь меня. Так почему вы на нас напали? — повторил он.
— Железноголовый.
Пленница с выражением гадливости на лице почти что выплюнула это слово.
— Нет. Ты можешь не помнить меня, но твои старшие сородичи наверняка ещё не забыли. Моё имя Душа-без-Тени, я не враг вам, и мои спутники не враги. Не надо было на нас нападать. Иди и передай это другим.
Макс с долей удивления наблюдал, как ненависть и презрение сменились растерянностью и, может быть, испугом. Тем временем сталкер сделал знак Михаилу и Виктору, и те отпустили пленницу. Женщина медленно поднялась, попятилась, затем развернулась и исчезла за автобусом.
— Так значит, ты не просто бывал здесь раньше, — подытожил Макс, — ты и здесь знаменитость, в своём роде, не так ли?
— Не то чтоб очень, — равнодушно пожал плечами тот, — просто у здешних обитателей хорошая память.
— Знаете, у меня такое впечатление, что вы просто водите нас за нос, — желчно произнёс Слепнев, — вы тут уже были, отлично ориентируетесь, знаете, кто они такие, знаете их возможности и отличия, и всё равно делаете вид, что ничего не помните! Может, хотя бы соблаговолите рассказать, кто такие железноголовые?
— Вам надо было спросить об этом у неё, — ответил Пустынник.
— Так, хватит! — рявкнул внезапно Игорь, — это уже переходит все мыслимые границы! Пустынник, сукин сын, ты лжёшь, ты с самого начала нам лгал, что потерял память! Ты всё чудесно помнишь и прекрасно понимаешь, насколько важную информацию утаиваешь! Здесь живут люди, или не совсем люди, неважно, и здесь совсем мало алчущих, мы не встретили ни одного за всю дорогу! Совсем не то, чего мы ожидали, и ты знал наперёд всё! Какого чёрта ты темнишь?! Кто ты вообще такой, мать твою?!
Они стояли друг напротив друга — разъяренный наёмник и невозмутимый сталкер — словно два ковбоя из старого вестерна. Макс незаметно бросил взгляд на Ольгу — та держала оружие наготове, но выглядела растерянной, похоже, всё новые и новые открытия в Пустыннике её тоже пугали.
— Я лгу? — спокойно спросил сталкер, — возможно. Если человек говорит, что потерял то, чего никогда не имел, то он, скорее всего, лжёт. Хотя мой случай — исключение из этого правила. Так или иначе, я не совсем понимаю, для чего ты всё это сказал.
— Для чего?! Хватит играть втёмную! Хватит вертеть нами по своему усмотрению! Мы хотим, наконец, знать правду!!
— Тогда я не уверен, что ты обратился по адресу, — парировал Пустынник, — хоть ты и пешка на большой шахматной доске, но двигаю тобой не я. Ведь я тоже фигура, стоящая по соседству с тобой на том же поле, такая же пешка, по сути. Или почти такая же. Ты ведь знаешь, что пешки одного цвета тоже могут отличаться друг от друга?
— Ты ненормальный псих, вот что я знаю!
— Эти два понятия не всегда совместимы, а иногда и взаимоисключающи, — сухо сказал сталкер, — поскольку норма — относительное понятие, определяемое большинством. Врач-психиатр в компании своих пациентов тоже ненормален, знаешь ли.
— Да что ты несёшь?!
— Просто отвечаю тебе. Не я начал этот разговор, а ты. Только не пойму, чего ты добиваешься. У каждого из нас свои, чётко очерченные задачи, к выполнению которых предлагаю вернуться.
— А ведь Игорь прав, — мрачно сказал Слепнев, — вы утаили информацию просто невообразимой важности, ссылаясь на проблемы с памятью. Расскажи вы с самого начала то, что мы увидели сейчас, этой экспедиции просто могло бы и не быть! Или она была бы организована совсем иначе!
В этот момент в голове у Макса, дотоле молча наблюдавшего за перепалкой, раздался негромкий щелчок: последняя деталь стала на своё место, превратив хаотичный калейдоскоп мыслей в чёткую, понятную картинку.
Наёмник повернул голову в сторону Ольги и окликнул её:
— Разговор есть. Давай отойдём в сторонку?
Пустынник подозрительно проследил за Максом, держа руку на рукоятке пистолета, но ничего не сказал. Наёмник отвёл девушку к краю моста, наклонился к её уху и прошептал:
— Думаю, я всё понял. Пустынник продолжает неумело играть потерявшего память по твоей указке, потому что разболтай он даже в день отправки всё то, что, как оказалось, знает — экспедиция могла бы не состояться. В то время как ты намереваешься с нашей помощью добраться до цели и прибрать к рукам «чистильщика».
— Ты с самого начала знал, что я постараюсь заполучить средство, ведь именно так ты изначально и планировал заставить Артура принять участие — через меня. Не так ли?
Макс кивнул. Да, это бестия ни на йоту не глупее его самого.
— В точку. И всю дорогу я делал вид, что не знаю о твоих планах, а ты — что веришь, будто я не знаю. На что ты готова пойти ради наживы, а?
— Ой-ой-ой, какая же я сука, — насмешливо ответила Ольга, — ты именно это думаешь, верно? Ошибаешься. Я участвую в походе на равных, кроме того, без меня он не был бы возможен вообще. Да, я делаю это ради выгоды. И имею на «чистильщика» не меньше прав, чем Звягинцев и ублюдок Ставрицкий. Так что любого, кто попытается отнять у меня мою долю, я с чистой совестью пристрелю, как бандита и грабителя, усёк? Но ты не напрягайся, ничего не случится, если препарат будет честно поделен между сторонами-участниками. А весь мир только выгадает от этого, ты ведь знаешь, Ставрицкий никому не поможет задаром, кто не сможет заплатить — пусть сдохнет. Так что благодаря мне у него не будет монополии, а значит, не сможет заламывать заоблачную цену.
— В этом что-то есть, — согласился Макс, — но для меня особого значения не имеет: когда вы начнёте делить рынок, меня попросту уже не будет. Я всего лишь должен сделать так, чтобы яйцеголовые добрались до точки назначения и вернулись обратно живыми — до остального мне нет дела, по большому счёту. И будет очень здорово, если ты скажешь Артуру, чтобы он перестал ставить нам палки в колёса. Как насчёт этого?
— А о каких палках речь-то?
— О его якобы амнезии. Он ведь по твоей указке прикидывается, что потерял память.
Ольга покачала головой:
— Боюсь, что нет. Я сейчас в точно таком же удивлении, как и ты. Я просто понятия не имела, что Артур знает так много о том, что находится за Пределом, без дураков. И у него действительно частичная потеря памяти. Я уже упоминала, что училась на психолога? Так вот, у Артура нет провалов в памяти только последние шесть лет. Между шестью и восемью куча пробелов, между восемью и десятью — масса обрывков, он не помнит почти ничего, а дальше — просто белый лист. Пустота. Ни имени, ни возраста, ни прошлого.
— Получается, он был здесь примерно восемь-девять лет назад? — уточнил Макс.
— Выходит, что так. И… ты знаешь, Артур действительно играет, я ведь уже говорила тебе, — очень тихо прошептала Ольга, — но я не могу понять, какую роль. Я старалась, но увы, я недоучка. Знаю только, что делает он это без конкретной цели. Без видимой причины. Без выгоды для себя. Без смысла. У него действительно в голове не всё так, как у тебя или у меня, но я не смогла понять, что именно. И если честно — мне уже всё равно. Я принимаю его таким, какой он есть.
— Ладно, — кивнул Макс, — худой мир лучше доброй ссоры. Просто было бы неплохо, если б Пустынник постарался вспоминать о проблемах до того, как они произойдут.
— Ну, память не книга, на нужной странице не раскроешь. Артур действительно не помнит, он не темнит и не лжёт. Люди лгут, с поводом и без. Артур не лжёт никогда — уходит от неприятных вопросов или отмалчивается, но не лжёт. Просто факт.
Они вернулись к остальным, которые всё это время молча наблюдали за разговором.
— И? — спросил Игорь.
— Что «и»? — приподнял бровь Макс.
— О чём говорили-то?
— Если б мы хотели, чтобы кто-то знал, о чём мы говорили, то не отходили бы, — с сарказмом отрезала Ольга, — тебя это не касается. И вообще, не слишком ли ты болтлив, как для наёмника? Твоё дело — выполнять свой контракт, а не болтать!
— Вот же… — задохнулся от возмущения Игорь, явно намереваясь прямо высказать, что он думает об Ольге, но тут вмешался сталкер.
— Можешь оказаться в реке, — предупредил он, — так что если не умеешь плавать — лучше держи рот закрытым.
Вот и показал спокойный Пустынник коготки, подумалось Максу. Сбросить в реку — по сути то же самое, что пустить пулю в живот: медленная, но верная смерть. Только мизерная часть из тех нескольких сотен тысяч человек, которые ещё живут в краю вечной мерзлоты, умеет плавать. Лишь в Метрополии есть действующий бассейн, слывущий едва ли не главным чудом света, остальным же просто негде учиться плавать. И совершенно незачем, к тому же.
— Игорь, будьте добры умолкнуть, — негромко сказал Латышевский, — нам не нужны ссоры на пустом месте.
— На пустом месте? — возмутился лидер наёмников, — мы тут как котята слепые возимся, потому что кое-кто неизвестно по какой причине умалчивает важнейшую информацию, это же вопрос жизни и смерти!
— Твоей жизни и смерти, — уточнил Пустынник, — скажи, ты не задумывался о том, что твоя собственная жизнь для других может совсем ничего не стоить? Странные ты вещи говоришь, как для пушечного мяса. Твоя роль в этом походе — быть живым щитом, умереть вместо тех, кто должен выжить. Ты сам подписался на эту почётную должность смертника, и тем, что ты ещё жив, обязан в первую очередь мне. И если хочешь иметь хоть какую-то надежду не подохнуть и воспользоваться своим гонораром, тебе следует держать рот на замке и делать то, что я говорю.
Сталкер повернул голову и посмотрел в глаза Слепневу:
— Вас это касается тоже, Семён Борисович. Вы знали, что я ходил в Москву почти что даром, и совесть вас не мучила. Так что ваши причитания о том, что я, поганец эдакий, чего-то недоговариваю, будьте любезны оставить при себе. Я скажу вам только то, что сочту нужным.
«Только то, что сочтёт нужным сказать твоя Оля», с сарказмом подумал Макс.
— А скажи-ка, сынок, — спросил Латышевский, — зачем же ты вообще тогда подрядился в этот поход? Я вот поразмыслил тут, тебе ведь совсем невыгодно, чтоб мы нашли средство против алчущих. Тогда твой талант не будет востребован так, как сейчас. Теперь, когда ты знаешь, какова реальная стоимость твоих услуг, ты мог бы зашибать очень неплохие барыши, ходя в недоступные для других места, работая проводником… да куча способов есть. Не лучше ли было бы для тебя, чтобы мы все тут сгинули к чертям? — старый инженер пристально посмотрел в глаза сначала сталкеру, затем Ольге.
Пустынник не отвёл взгляда, Рысь же сделала вид, что всматривается в сгущающиеся сумерки.
— У меня есть свой интерес, знать о котором не нужно никому, кроме меня же. А для вас будет достаточно, если вы узнаете, что в моей системе ценностей нет места понятиям «выгода» и «барыш»? Я скажу больше — я знал примерные размеры экономии, если посылать в рейд меня вместо целой экспедиции. Суть моей ошибки заключается в том, что вот эту разницу стоимостей я считал экономией средств и человеческих жизней, а оказалось, это всего лишь личная выгода одного, вполне конкретного человека, который просто присвоил все мои попытки сделать что-то хорошее. Превратил мои намерения в звонкие патроны и ссыпал их себе в карман.
Латышевский поскрёб подбородок, обдумывая услышанное, наёмники переглянулись, Сергей что-то сказал Петрухе, и тут вклинилась Ольга:
— Раз уж пошёл такой разговор, значит, быть посему. Не любите игры втёмную — откроем карты, и посмотрим, понравится ли вам расклад! Мы, как вторая сторона-организатор данной экспедиции, претендуем на половину добычи. Проще говоря, половина всего найденного препарата «чистильщик» — наша.
— Убиться дверью, — пробормотал Влад, — вот это я понимаю, с размахом.
— Вы в своём уме?! — недоверчиво спросил Слепнев, — это неприемлемо!!
Остальные переглядывались в крайнем удивлении, Сергей присвистнул, а Латышевский негромко сказал, обращаясь ни к кому конкретно:
— Я так и знал…
— Позвольте мне вставить слово, — сказал Петруха, поправив на носу очки, — я усматриваю в данной ситуации неразрешимый конфликт интересов, так сказать. Проблема заключается в том, что делиться препаратом нет никакой возможности. Сколько бы его ни было, всё равно будет мало. Вы, Ольга, не имеете представления, как наладить производство сложной культуры «чистильщика», а ведь его же ещё и изучить нужно. Проще говоря, делиться «чистильщиком» — преступление против человечества…
— А мне плевать, — парировала Ольга, — твоё грёбанное человечество ничего не сделало, когда одна мразь оставила меня посреди ледяной пустыни в прохудившейся шубе и с автоматом — без еды, без крова, без топлива!!
— Позвольте, вы ведь сами ушли, разве нет?
— Альтернативу ложиться под этого жирного борова я даже не рассматривала! Проще говоря, очкарик, не учи меня жить! Если до тебя не дошло, я ничего не обсуждаю, я просто ставлю вас в известность, что половина «чистильщика» — наша. Точка. Если это настолько неприемлемо — можем разделиться и идти к цели самостоятельно. Кто придёт первый — заберёт всё. Как тебе такой вариант?
Петруха гневно засопел, Влад негромко сказал:
— Вот сейчас мы видим, как экспедиция, преодолев почти весь путь, на глазах разваливается.
— Вот глас здравого смысла, — насмешливо сказала Ольга, — просто некоторые настолько сильно не желают делиться, что готовы похерить всё! Не себе, значит никому! Истинный последователь Ставрицкого узнаётся за милю!
— Нет, вы не понимаете, мы говорим не о жадности, а о том, что делить «чистильщик» просто нельзя! Его вообще может быть недостаточно даже для поверхностного изучения, — Петруха, нервничая, то и дело поправлял очки, — будьте же благоразумны!
— Я вполне поняла, ещё когда ты это сказал первый раз, — отрезала Ольга, — это ты не хочешь понять, что мне на твои доводы наплевать! Вам не хватит, велика беда! Вы не единственный научный центр на свете, и не лучший к тому же. Есть ещё Метрополия в Кирове, и много поселений в Сибири, где и раньше было холодно, где люди обустраивались в менее авральном порядке и сохранили больший научный потенциал. Так что вместо того чтобы призывать к благоразумию меня, прояви его сам! Отдай мне весь препарат, а я позабочусь, чтобы он попал в нужные руки.
— Я думаю, ты не понимаешь всю глубину ситуации, — внезапно сказал Михаил, — дело в том, что «не хочу делить» и «нельзя делить» — вещи разные. Даже если сейчас учёная братия согласится на словах, потом могут возникнуть осложнения летального характера… ты на большой дороге прекрасно должна была выучить, что есть много способов избежать раздела добычи. Понимаешь, о чём я?
— Отлично понимаю, — кивнула Ольга и похлопала рукой по висящему на боку «винторезу»: — я готова к осложнениям.
Латышевский посмотрел на Пустынника:
— А ты чего молчишь-то, сынок? Бескорыстный, говоришь, а пару себе подобрал совсем противоположную.
— Пытаешься нас рассорить? — едко ухмыльнулась Ольга, — ещё раз попытайся.
Пустынник только пожал плечами:
— Для меня искать похожего на себя человека — значит остаться одиноким. К тому же, не вам судить Олю, это понятно? В некотором смысле, между нами есть немало общего. В том числе тот факт, что мы оба — жертвы Ставрицкого. Нет, я, конечно, понимаю, что с вашей точки зрения она — грабительница с большой дороги. А чья это вина? Её? Нет. Далее, она корыстна. И что? Все такие, кроме меня. Я напомню вам, Иван Иванович, что вы сказали про Ставрицкого: «он, хоть и ублюдок как личность, в масштабах всей округи играет очень важную и положительную роль». Потому будьте последовательны: оценивайте поступки людей с точки зрения влияния на общество в целом. Вы полагаете, если у Ставрицкого будет монополия, это хорошо? Сомневаюсь. Таким образом, если мы с Олей продадим часть препарата в другие руки, в целом это будет очень и очень хорошо. А что вы лично имеете причины недолюбливать Олю — ваши проблемы. В конце концов, вряд ли среди присутствующих здесь много святых. Её прошлое — результат неправильного устройства общества, только и всего. И виноваты в этом по большому счёту все, кроме меня.
Ольга торжествующе и дерзко улыбнулась: пока её поддерживает Пустынник, она хозяйка положения. Или, по крайней мере, считает себя таковой.
— Ловко оправдал бандитку, — негромко сказал Сергей.
— Полагаю, мы в тупике, — устало вздохнул Слепнев, — я не могу согласиться на раздел препарата. А что, если университет выкупит у вас вашу долю? По установленной вами цене?
— Не выйдет, — сказал, ухмыльнувшись, Макс, — она слишком сильно ненавидит Ставрицкого.
— В точку, — кивнула Ольга, — кроме того, я, конечно, жадная и эгоистичная сука, но ничто человеческое и мне не чуждо, как ни странно. Я хочу не просто разбогатеть и насолить Ставрицкому, помешав ему разжиреть на чужом несчастье ещё больше. Суть раздела не только в деньгах, но и в самом принципе раздела. Университет не будет монополистом. Либо «чистильщик» будет у всех, либо дальше идите сами и подыхайте за чужие меркантильные интересы.
— У меня есть идея получше, — ухмыльнулся Игорь и ткнул пальцем в сторону Ольги: — ты становишься нашей заложницей, а ты, Пустынник, делаешь всё, что тебе скажут, дабы твоя ненаглядная осталась целой и невредимой. И никакого дележа — видит небо, ты и так получил дохрена всего.
— Собираешься посоревноваться со мной в скорострельности? — невозмутимо поинтересовался Пустынник.
— Нет, куда уж мне, — ухмылка Игоря стала ещё шире, — ты, конечно, мастер, но нас десятеро, а вас всего двое. Я знаю, ты не боишься смерти и неравных схваток. Но если все мы сейчас схватимся за стволы, как ты считаешь, какие шансы, что твоя подружка останется в итоге в живых? Если тебе не безразлична её судьба…
— Ах ты, ублюдок, — прошипела, словно настоящая кошка, Рысь, и её пальцы медленно поползли к рукоятке винтовки, — кишка у тебя тонка, чтобы…
— Секундочку, — внезапно вмешался Макс, — я сначала хотел бы прояснить один момент. Игорь, ты несколько опрометчиво причислил всех к своим сторонникам. Мой контракт будет выполнен, если хотя бы один из учёных доберётся до цели и вернётся. Так что, случись перестрелка, я постараюсь убрать Петруху с линии огня и сам с неё уберусь. Я не подписывался стрелять по своим только потому, что тебе захотелось свести счёты с Пустынником и потешить амбиции. Влад, а ты что скажешь?
— У меня аналогичный контракт, — ответил Ворон, — я тогда беру на себя либо Сергея, либо Ивана Ивановича. Как получится.
— Ну вот. Так что с тобой только пятеро, Игорь.
— Проклятье! — сжал кулаки лидер охранников, — и вы на их стороне?!
— Мы на своей стороне, — ответил Макс, — у нас есть контракт, мы следуем ему. Кто и как поделит вирус — не моё дело. Пока мы обошлись без потерь и даже без ранений, и меня устроит, если так будет и дальше. А за каким лешим ты тут начал склоку — мне не понять.
— А почему я? — невпопад спросил Петруха.
— Потому что ты моложе и крепче. Если в перестрелке погибнут все, то с тобой у меня больше шансов добраться до цели и вернуться. Как бы там ни было — я официально заявляю, что в разборках внутри группы не участвую.
В этот момент вдали послышался странный шум. Он нарастал, приближаясь со стороны западного берега, и становился всё отчётливей.
— Что это?! — испуганно воскликнул Валера, за время разборок не произнёсший ни слова.
Все в ожидании уставились на Пустынника, но тот только пожал плечами:
— Понятия не имею, хотя звук кажется знакомым. И, вроде бы, источник звука находится выше нас. В воздухе.
— Чёрт! Прячьтесь, — скомандовал Игорь, — не высовываем носа, я не знаю, что это, но мне не нравится этот звук! Надеваем ПНВ!
В нависших над рекой сумерках удалось разглядеть нечто огромное, стремительно несущееся в направлении конечной точки маршрута экспедиции.
Когда оно с рёвом пронеслось над затаившимися людьми и стало удаляться, Ольга испуганно спросила:
— Что это за хрень такая?!
Ответил ей старый инженер:
— Эта «хрень» называется «вертолёт».
— Вертолёт? Вертолёт?!! Этого просто не может быть!! — воскликнул Петруха.
— Глазам своим не верю, — медленно произнёс Игорь.
Люди провожали летающую машину взглядами, полными беспредельного удивления.
— Вертолёт означает одно: существует сообщество, сумевшее не только сохранить и почти девяносто лет поддерживать в рабочем состоянии вертолёт, но к тому же имеющее пилота, способного им управлять, — сказал Слепнев, — и это просто невероятно…
— Это ещё не всё, — добавил старый инженер, — вертолёту нужен особый вид топлива — керосин. Он не будет летать на том топливозаменителе, которое создали наши химики для тягача. А керосин, равно как и бензин, нельзя столько хранить. Бензин уже через год окисляется, можно умудряться сохранять его и подольше — но не девяносто лет. Это значит…
— Это значит, что у них есть топливная промышленность, — закончил мысль Сергей, — нефтяная вышка и нефтеперерабатывающая лаборатория.
Теперь, когда вертолёт улетел, все взгляды устремились на Пустынника.
— И об этом вы тоже знали? — мрачно поинтересовался Слепнев.
— Нет. Я вижу вертолёт первый раз в жизни. И, предвосхищая следующий вопрос, я не имею понятия, кто в нём летит.
Макс вздохнул:
— Думаю, что я догадываюсь, кто. Железноголовые.
— Откуда такая догадка? Потому что больше некому?
— Вроде того.
Биолог кивнул:
— Очевидно, в общем-то. Знать бы, кто они такие…
— Полагаю, что знаю ответ и на этот вопрос, — спокойно сказал Макс, — железноголовые — люди, такие же, как мы с вами.
Он почти наслаждался пребыванием в центре внимания.
— Не томи, а? — не спросила, а скорее потребовала Ольга, — колись уже!
— Я вычитал в одной книжке про войну, что в Греции железноголовыми называли фашистов — по той простой причине, что те носили на головах каски. Так что рискну предположить, что мы имеем дело с внушительной силой, сохранившей не только оружие, но и армейскую дисциплину и организованность. У нас дома, на севере, тоже ещё сохранились каски, но их мало кто носит, во всех поселениях, даже в Метрополии, параграфы военных уставов касательно формы давно не соблюдаются.
— Ладно, нам бы решить, что делать дальше, — сказал Латышевский, — доподлинно известно теперь, что люди живут за Пределом, что у них весьма развитое сообщество, что они нашли способ борьбы с алчущими. Я думаю, нам надо найти их как можно быстрее — вы хоть понимаете значимость открытия?!!
— Могу высказать несколько контраргументов, — возразил Пустынник, — и начну с того, что железноголовые нам вряд ли друзья, скорее враги. Во-первых, мы знаем, что они не отличаются гуманизмом: иначе как объяснить такую ненависть к ним со стороны дикарей?
— Позвольте, а с каких пор дикари считаются эталоном гуманизма, чтобы руководствоваться их антипатиями?
— Вспомните разговор с пленницей. Они напали на нас, так как приняли за железноголовых. Отсюда делаем вывод, если б дикари знали, что мы — не они, то, может быть, и не напали бы. Я бы даже скорее предположил попытку поторговать — я ведь говорил, что немного знаком с ними. Таким образом, дикари враги не всем чужакам подряд, а только железноголовым.
— Всего лишь умозаключения, — покачал головой инженер, — хоть и верные логически, но основаны на сомнительных предпосылках.
— Второй аргумент. Наличие техники предполагает наличие хорошей радиосвязи. Думаю, они должны были бы ловить сигналы ретрансляторов, установленных в Москве несколько лет назад. Отчего ж железноголовые хотя бы не дали о себе знать? В лучшем случае, им на нас плевать.
— Но поговорить-то всё равно можно?
— Я не был бы в этом так уверен. В любом случае, у нас есть цель. Я предлагаю следовать первоначальному плану и продвигаться к пункту назначения.
В этот момент подал голос Петруха:
— Я против. Теперь мы знаем, что выжить здесь можно и без нового биологического оружия, да и самих «homo chimerae», алчущих то бишь, мы не видели. Я склоняюсь к тому, чтобы выйти на контакт с людьми на вертолёте.
— Всё равно, нам нужно достать «чистильщик», — возразил Слепнев, — теперь можно будет трижды подумать, использовать ли его, но вначале достанем, потом уже подумаем.
Сергей и Латышевский переглянулись.
— Мы тоже против, — сказал инженер, — достать вирус мы ещё успеем, мы должны…
— Я прошу прощения за прямоту, — перебил его Макс, — но ваши мнения не имеют значения. Мы идём за «чистильщиком».
— С каких это пор наёмники командуют экспедицией?! — возмутился Петруха.
— С той самой минуты, когда вы решили нарушить план. Мой контракт означает жизнь женщины, которая мне не безразлична, и я буду его выполнять — вести вас к лаборатории и обратно. Если понадобится — под дулом автомата. И предупреждаю — не надо рассказывать сказки, что мне всё равно заплатят, если вы не пойдёте в лабораторию.
Петруха, Сергей и Латышевский смерили Макса ненавидящими взглядами, и тут вклинился Влад:
— Он ведь правильно говорит. У меня аналогичный контракт, я не затем пёрся в такую даль в составе взвода смертников, чтобы остаться ни с чем. Пустынник и Ольга с нами. Парни, вы как?
— Мы согласны с Максимом, — ответил за всех Игорь, — у нас есть контракт и мы собираемся получить по нему наши гонорары. Не может быть и речи о каких-либо отклонениях от первоначального плана. Договор есть договор, как говорится, и он работает в обе стороны.
Пустынник, Ольга, Игорь и Макс обменялись быстрыми взглядами, и наёмник понял: они снова одна команда. Разногласия остались в прошлом, хотя бы на время.
— Да чтоб вам! — взорвался Петруха, — ваши шкурные интересы вы ставите выше интересов всего человечества?!
— Позволь остудить твой пыл, — криво, одними губами улыбнулся Макс, — человечество — вот оно, на вертолёте полетело. А ты сейчас говоришь об интересах горстки выживших, прозябающих в краю вечной зимы, потому что их предки трусливо сбежали на север, вместо того чтобы с оружием в руках отстаивать своё право называться хозяевами планеты. И да, Пустынник тысячу раз прав, железноголовые нас точно хлебом и солью не встретят, мы в их глазах — отщепенцы, сбежавшие от опасности, в то время как у них самих достало мужества сражаться. И теперь они хозяева мира, а мы всего лишь пытаемся выжить. Они как раз и есть человечество.
— Ты очень верно определил то, что вертелось у меня в голове, но я не мог чётко сформулировать мысль, — сказал Пустынник, — уточню только одну деталь. Железноголовые — тоже не хозяева мира, как это ты живописал.
— Так, погодите-ка, — перебил его Слепнев, — вы сами всего пару минут назад сказали, что не знаете, кто такие железноголовые, а теперь уверенно утверждаете, что они не хозяева мира. Может, хватит наконец морочить нам головы?!
— А я и не морочу. Просто само понятие «хозяева мира» надо вычеркнуть из словаря как утратившее смысл, ничего не значащее. У этого мира, — он обвёл рукой вокруг себя, — хозяина больше нет. Да, алчущих сильно поубавилось, но я открою вам тайну: они никогда, даже восемьдесят с лишним лет назад, не являлись самой большой угрозой.
— Как это понимать?!
— Буквально. Я не буду ничего объяснять, вы не поймете всё равно. Просто примите на веру. Или не принимайте, дело ваше.
Сергей с чувством сплюнул.
— И что будем дальше делать, коль уж пошла такая пляска? — спросил Латышевский.
— Ночевать будем.
— Прямо здесь?!
— Именно. Устроимся в каком-нибудь грузовике поцелее, поедим холодной тушенки с галетами и спать. Конечно, это не очень комфортно, но…
— Это ещё и небезопасно, — вставил Ворон, — одно дело в пустом доме, забаррикадировав дверь…
— А тут и баррикадировать ничего не надо, — пожал плечами Пустынник, — не от всего того, что живёт в каменных руинах, спасёт дверь. А здесь… просто голый бетон моста да ржавые останки машин. Тут пусто, нечего на мосту делать ни хищникам, ни травоядным, ни людям. Прятаться лучше не в укрытии, а там, где вообще не будут искать. Хотя ночью будет холодновато без костра.
Впрочем, это неудобство никому не помешало уснуть. Уставшие люди, выдержавшие бой и забег с грузом по пересечённой местности, засыпали сразу же, как только укладывались в свои спальные мешки.
Спать было решено семь с половиной часов — со сменами по два с половиной часа. Пять часов сна. Не сказать чтоб очень много, но бывало и хуже. Только пожилым учёным и Ольге выпадает полных семь часов с хвостиком: завтра денек будет ещё тот, Макс это предчувствовал.
Он вместе с Сергеем и Михаилом вошёл в первую смену. Расположившись на старом, грязном сидении автобуса, наёмник обозревал мост поочерёдно в обе стороны, а в голове копошились невесёлые мысли.
Если верить карте, экспедиции предстоит преодолеть около полусотни километров по абсолютно незнакомой местности, неся на себе нелегкий груз продовольствия, патронов и оружия. Что ещё ждёт их впереди?!
Всё получилось в точном соответствии с вычитанным в одной книге «законом Мэрфи»: забытый внутри самолёта инструмент всегда оказывается в месте, где может причинить наибольший ущерб, а первоначальный, хорошо спланированный проект обязательно обрастет массой осложнений. Правда, Макс не очень хорошо представлял себе, как может повредить самолёту гаечный ключ, но принимал этот принцип на веру, списывая своё непонимание на то, что никогда не видел не то что самолёта, но даже останков его своими глазами.
Вот точно так же и экспедиция, спланированная и продуманная, обернулась полным хаосом. Полчища голодных homo chimerae, к смертельной схватке с которыми Макс морально и материально подготовился, куда-то испарились, зато в списке врагов появился ничуть не менее опасный homo sapiens. И если в то, что дикари отстанут, убоявшись Пустынника, он не верил, то для катающихся на вертолёте железноголовых этот сталкер вообще не противник.
Но ещё больше угнетала мысль, что первоначальная значимость похода попросту сошла на нет. Люди, считающие себя представителями остатков человечества, внезапно узнают, что их миссия на самом деле ничего не значит. Они — всего лишь горстка отщепенцев, а вовсе не аргонавты, каковыми себя мнили.
И главное… восемьдесят с лишним долгих гребаных лет люди живут за Пределом, и даже не знают, что весь остальной мир по-прежнему населён людьми. Как вообще такое возможно?! Ведь прав Пустынник, почему нет хотя бы радиосвязи? Макс хорошо знал: ещё десять лет назад предпринимались попытки установить автономные ретрансляторы в Москве или на подступах к ней. Погибли сотни человек, потеряно оборудование, в муках собираемое по крупицам спецами из университета. Множество сталкеров тащили из руин заводов и фабрик металлолом и остатки приборов — и всё это ради того, чтобы работа продолжалась, чтобы ретрансляторы продолжали посылать за Москву, в Европу, один-единственный отчаянный вопль: есть кто живой?! Ответьте! Приём!
Так в чем же загвоздка? Железноголовые не слышат? Или просто не хотят ответить? Третьего не дано… или всё-таки дано?!
Догадка казалась дикой, но всё же возможной: что, если руководство университета, а может быть, и далёкой Метрополии знает о том, что за Пределом живут люди?!
Наёмник привычно взглянул по сторонам, убеждаясь, что к стоянке никто не подкрадывается, и задумался. Стоит только лишь предположить, что эта догадка верна, как вся ситуация приобретает совсем иную окраску. Зачем втюхивать смертникам вроде него бред о последнем шансе человечества и посылать к черту на кулички за «чистильщиком», если и так известно, что выживание за Пределом — не сказка, а реальность? Зачем вообще нужен этот вирус, если алчущих попросту нет?!
Макс вздохнул: как для пушечного мяса, он думает слишком много, но тут уж ничего не поделать. Пока не умер отец, будущий наёмник жил в небольшом поселке, который, по сути, являлся просто перевалочным пунктом сталкеров, и был там единственным ребёнком. Друзьями Макса стали книги, которых он прочёл великое множество, от детских сказок до энциклопедических словарей и художественной литературы. Часто в своих мечтах маленький Максимка видел себя героем, спасителем человечества, истребителем алчущих.
Мечты бы так и остались мечтами, но однажды пришло известие о том, что старший брат Ярослав, сын отца от первой жены, превратился в алчущего. До последнего мига он, охранник в одном из соседних поселений, скрывал, что заражен, и когда безжалостный вирус взял верх над человеческим разумом, перегрыз горло своему напарнику в карауле и сбежал в ледяную пустыню. Вот тогда Макс и принял окончательное решение о том, что его судьба будет связана с оружием. А жизнь внесла свои коррективы, и основными врагами его оказались не алчущие, а люди. Несостоявшийся паладин и защитник человечества стал обычным наёмником.
Хитрая штука судьба. Хитрая и коварная. Вот и сейчас, казалось бы, настал час для того, чтобы хотя б перед смертью воплотить в реальность свою мечту и умереть, как герой, в битве за будущее человечества. Но всего пара штрихов кистью в руке судьбы-злодейки — и картина начинает вырисовываться совсем иная, куда менее понятная и ничуть не героическая. Всё человечество оказалось просто кучкой изгоев, а герой теперь не герой а не пойми кто, дурак, вслепую пляшущий под чужую дудку.
Максу очень захотелось взять за гениталии Слепнева и выбить из него правду… если, конечно, он её знает. А тут ещё сукин сын Пустынник, теперь уже прямо, без увиливаний заявивший, что знает много, но не считает нужным сказать. Хотя, ясен пень, дело не в самом сталкере, а в тонких невидимых нитях, привязанных к его рукам, ногам и мозгам, и коварной, беспринципной суке, дёргающей за эти ниточки. Это ведь именно она не считает нужным делиться важнейшей информацией. А он, Максим Светлов, идиот, последний идиот, соображающий спинным мозгом вместо головного: стоило сегодня чуть-чуть «замешкаться» и «не успеть» выбить из руки дикаря нож — и всё, жизнь Рыси могла бы закончиться, почти ко всеобщей радости. Хотя… кто знает, как бы повёл себя Пустынник, лишившись своей ненаглядной бандитки? Психи ведь непредсказуемы.
Наёмник вздохнул. Конечно, уговаривая сталкера отправиться в путь, он был готов к тому, что Ольга окажется на полшага впереди: первый ход будет за ней, но и сам Макс будет ожидать этого хода. А теперь, признался он себе, оказалось, что коварная дрянь обставила его не на полшага, а на целый корпус, по сути единолично владея информацией, содержащейся в голове недоумка Пустынника.
Ну и сам сталкер тоже хорош, жеребец темный! И вроде интеллект — дай бог каждому, а вот банального ума нету. Придумать красивое и логичное оправдание обычной бандитке — это запросто, а понять, что эта самая бандитка превратила тебя в свою пешку, в раба, фактически — ни в какую.
И ведь полбеды ещё, если человек не видит дальше своего носа. Куда хуже, если он ещё и не хочет видеть. Можно поставить весь груз патронов, оставшихся на вездеходе, против стреляной гильзы, что попытка открыть Пустыннику глаза не то что ничего не даст, а даже настроит его враждебно. Воистину, верный раб учится любить свою плеть.
Макс печально покачал головой. Ситуация сложилась на редкость удручающая. Он ожидал отчаянной, но вместе с тем простой схватки не на жизнь, а на смерть. Вот ты, вот твой автомат, вот твои враги. Ничего сложного, просто умри с максимальной пользой. А на деле получилось совсем иначе. Всего одна короткая стычка после долгого, но лёгкого пути, дальше всё наперекосяк.
Он тяжело вздохнул. Как там Кира? Наверняка выискивает себе жениха, чтоб повлиятельней да подобрее к Линде, ведь именно это она и сказала Максу во время их последней встречи.
— Значит, ты всё же решил сунуть голову в пасть тварям? — спросила она тогда, бегло взглянув на копию контракта, полученную от Макса.
— Мне казалось, я давно это тебе сказал, — с лёгкой обидой произнёс Шрайк.
— Извини. Просто мне не очень везло в жизни на стоящих мужчин. А сейчас, когда наконец вытащила счастливую карту, уже выигрыш не получить… Нету времени ни у тебя, ни у меня.
Они стояли в полутёмном коридоре между кабаком и бараками для приезжих, Макс не видел её лица, но ему казалось, что Кира с трудом сдерживает слёзы. Профессиональный цинизм не позволил наёмнику подумать, будто она сожалеет о них двоих, обо всём том, что у них не сложилось, хотя могло бы… могло бы, не сжигай их заживо кошмарный вирус. И теперь у Киры всего два месяца, чтобы хоть как-то устроить будущее дочки, а ему, Максу, отпущено ещё меньше. Старуха с косой уже внесла его имя в свой список важных дел на ближайшее будущее, но он не сдастся. Любой ценой вычеркнет имя Киры из этого списка, двум смертям всё равно не бывать, а больше терять особо нечего.
Наёмник снова вздохнул. Глотнуть бы спирта капельку, для бодрости, да вот странный недуг снова его скрутит в бараний рог, стоит лишь пригубить ставший запретным напиток.