В последнее время я расслабился и просыпался не раньше восьми часов утра, сегодня и вовсе заспался до половины девятого. На стульчике меня уже ждал чистый бархатный халат, сияющие белизной кальсоны, новые брюки и мягкая рубаха. Халат я отбросил, никогда их не носил. Неторопливо оделся и выглянул в окно. Небо удивительно голубое, с легкими белыми облачками. На ветке тутовника у окна приземлилась черная стайка воробьев-разбойников, громко почирикав, воробышки тут же сорвалась и взметнулись в прозрачную высь.
Во дворе Прохор громко ругал Герасима.
— Дурья башка! Я же тебе сказал, круглой щеточкой, да с мылом… колеса до блеска натри, да порожки!
К воротам медленно подъезжала небольшая серебристая бричка, на козлах сидел кудрявый юноша, в пассажирах я сразу же узнал фельдшера Митрича.
Мы с фельдшером встретились внизу, в холле. Следом вошел и раскрасневшийся Прохор. Сегодня Митрич оказался трезвым, гладко выбритым и необыкновенно нарядным. Бежевый сюртук сидел на нем как влитой, под воротом накрахмаленной белой рубашки пижонская бабочка.
— Как себя чувствуете, Андрей Иванович? — участливо спросил фельдшер.
— Отлично.
Он внимательно посмотрел на меня, осторожно пощупал синяк на груди и показал на стул. Неторопливо достал из саквояжа стетоскоп, послушал дыхание и удовлетворительно кивнул.
— Я же говорю — в родном доме и стены помогают,– улыбнулся Прохор.– Барин наш здоров как медведь.
— Голова не болит, в глазах не двоится? — спросил Митрич.
— Нет…
Видел бы фельдшер, что мы позавчера с Прасковьей в бане вытворяли… может она таким методом меня и излечила?..
— Митрич, может по сопаточке? — предложил Прохор.
— Благодарю, любезнейший. Через час выезжаю в Царицын, на консилиум сельских врачей.
— А мы в Тимофеево сегодня решили махнуть. Кирюшин бал дает.
Фельдшер внимательно посмотрел на меня:
— Андрей Иванович, так вы на бал едете?
— Хочу немного прошвырнуться. Людей посмотреть. Себя показать…
— Не забудьте воздержаться от всяческих излишеств, хотя бокал шампанского на балу вам совсем не повредит…
— Если вы насчет алкоголя — то к этому делу я абсолютно равнодушен. Может позавтракаете с нами?
— С превеликим удовольствием…
На завтрак Аглая подала фаршированные перчики, тушеную картошку с грибами и прожаренную индюшку. Привычный самовар тоже был тут как тут, на большой чашке пылали жаром румяные калачи и пирожки с капустой.
Во сколько же девка встает, если успевает состряпать все это на завтрак?
— Андрей Иванович, графинчик подавать?– спросила девушка.
— Нет, конечно.
Я грозно посмотрел на Прохора, он печально вздохнул и тут же набросился на фаршированные перчики.
— Как вам после столицы? — поинтересовался Митрич.
— А что столица? Просто большая деревня. Только дома повыше, да людей на улице побольше… зато какой здесь запах! Я вчера шел в село и просто наслаждался… разве сравнится с нашей природой уличная городская пыль и сажа…
— Утром Прасковья из села пришла,– сказал Прохор.– Говорит, селяне под впечатлением после вчерашней сходки. Мужики в трауре ходят, говорят барин пить запретил…
— Ничего, им только на пользу пойдет… позже еще благодарить будут. А то живут, право дело, хуже папуасов африканских…
— Так вы, Андрей Иванович, решили русского мужика перевоспитать? — удивился Митрич.– Пустое это дело, неблагодарное… Русский мужик понимает только один довод — свист барского кнута. Будут и пить, и драться, отлынивать от работы, когда случится такая возможность… Вот в Царицыне фабрику запускали. Один цех строили немцы. Все сделали в срок, аккуратно, чисто, любо-дорого взглянуть. Второй цех возводили местные мужики. То детали сломают, то запьют как сапожники… пока хозяин не выпорол всех поголовно — совершенно работа не шла…
— Мужику стимул нужен, он должен видеть результаты своего труда. И не нужно говорить что немец или англичанин лучше русского. Наш долго запрягает, зато дальше едет… Сколько уже веков на мужика все свалили: земли, подати, оброки… а как война — иди, Ванюша, вот тебе ружье да пика — защищай Отчизну от супостата. А кто русскому мужику в душу заглянет? Кто с ним поговорит, с горемычным? Что он хочет от жизни, в которой видит только беспросветную серость и грязь… Русь наша — великая Империя и ее величие держится на плечах обычного крепостного мужичка…
— А вы, Андрей Иванович, философ и русофил…– рассмеялся фельдшер.
— Да, я патриот. Но не такой, чтобы до мозга костей… Просто, если родился в России, люби свою Родину. Делай что можешь для ее развития и процветания, и не надо смотреть на этот Запад. Там совершенно другая история и менталитет… да, согласен, пусть немцы более аккуратны, китайцы трудолюбивы, но ведь и мы не лыком шиты, правда, Прохор Петрович?
— Угу… — пробормотал приказчик, прожевывая крылышко индюшки.
— Вот скажем, вы доктор — тогда стремитесь к мастерству в профессии. Мельник, кузнец, землепашец, да любой может стать счастливым, если видит результаты труда…
— Простите, как землепашец может быть счастлив? Он пашет землю по необходимости, для пропитания,– возразил Митрич.– Разве тяжелая физическая работа может доставить какую-то малейшую радость? Счастлив может быть художник, создавший шедевр, композитор, написавший красивую сюиту или поэт, сочинивший любовный романс… Наверняка я тоже не совсем счастлив, просто выполняю свою работу…
— Если вы с удовольствием и верно служите делу, которое избрали, то наверняка счастливы… а я вижу, что вам очень нравится ваша работа.
На щеках фельдшера вспыхнул легкий багряный румянец. Он призадумался:
— Я вот что подумал, вы все же государственник, Андрей Иванович. Но и мужику крепостному тоже хотите поблажку. Любите вы русского мужичка, будто дитя неразумное. Пожалуй, нужно познакомить вас со своим приятелем, Кириллом Аксаковым из Царицына. У него тоже похожие взгляды. Может слышали про Аксаковские маслодельни?
— Как же не слышали… на весь юг России славятся…– пожал плечами приказчик.
— Аксаков человек широких взглядов, как и вы русофил, считает сельское хозяйство и промышленность в нашем регионе — основным фундаментом вехи развития России… он активно борется за прогресс и за строительство железной дороги между Царицыным и Астраханью. Поддерживает расширение Российской Империи.
— Наверняка интересный человек, этот ваш приятель…
— На днях мы приедем к вам вместе.
— Жду с превеликим удовольствием…
Вскоре фельдшер откланялся и умчался.
А мы стали собираться в Тимофеево. Прохор Петрович принарядился, одел светло-серый сюртук и надушился как баба. Я тоже по случаю облачился в длинный черный камзол с золоченными пуговицами, модные брюки и обул остроносые лакированные туфли. На голову нацепил высокий цилиндр. Даже Герасим приоделся в праздничный красный кафтан.
Мы выехали в полдень. Грунтовая дорога оказалась широкая и накатанная. Однако нетрудно представить что здесь творится, когда несколько дней зарядят дожди. Вскоре мы добрались до развилки.
— Смотри, Прохор, какое дело… Сколько повозок здесь проезжают за день? В Царицын, Астрахань, да хоть в Тимофеево…
— Тридцать, а то и пятьдесят… Летом путники чаще ездят, зимой пореже…
— Здесь на развилке трактир со временем поставим. Путникам надо же пожрать в дороге, припасов подкупить… Можно даже со спальными номерами. Бьюсь об заклад, трактир за год окупится и начнет приносить хорошую прибыль…
— Золотая вы голова, барин! Не зря в столице обучались… а то что
помещик Гарин разносит — думаю брехня полная…
— А что он разносит?
— Будто бритер вы и пошляк… по старым вдовушкам таскались в Петербурге, а как серьезным дворянам глаза намозолили, так и перебрались в далекое поместье…
— Гарин, похоже, сволочь редкая, наверняка еще будет нам палки в колеса вставлять… это он тебе лично говорил?
— И мне, и в селе его людишки слухи распускают…
— Ничего, побесится и успокоится…
— Позвольте сказать, барин…– пробухтел Герасим.
У великана и голос мощный, будто железная труба в самоваре колышется.
— Слышал я от станового, будто сводный брат Гарина — в Царицынском полицейском управлении служит. Только фамилия у него другая, то ли Вольский, то ли Дольский… вроде имперского сыщика.
Теперь понятно, откуда Гарин все разузнал про настоящего наследника. Да что же такое, попал в девятнадцатый век и здесь у меня начинаются проблемы с власть имущими…
Нужно почитать местные законы, в особенности Уголовный Кодекс, что тут можно, а что нельзя.
Бричка мчала по равнине, по краям от дороги виднелись зеленые лепестки степных тюльпанов, которые уже отцвели. Вдали серебрилась широкая полоска реки и небольшие перелески, чернели невспаханные поля. Я заметил фигуры мужиков, которые ходили по полю с длинными колышками и саженями. Это уже Гаринские поля.
Эх, мужики… вам бы трактора, сеялки, комбайны… У меня много светлых идей, но что я могу дать населению девятнадцатого века? Маловато технической литературы в свое время читал, даже простой радиоприемник не смогу собрать, да и из чего собирать? Хотя можно подумать на досуге, как установить в поместье пару ветряков… главное не расслабляться, не вжиться в роль помещика и не стать равнодушным…
Равнодушие это вообще бич человечества. Сегодня ты прошел и не обратил внимание, как гопники отнимают телефон у тщедушного очкарика, завтра отвернулся и не захотел замечать, как слащавый дяденька на «Мерседесе» предлагает тринадцатилетней девчонке проехаться, а после завезет ее в лесопосадку… Такие вещи нужно видеть и пресекать, иначе что ты за человек? Только жрешь, ходишь, да гадишь… не человек, а биомашина… существо, живущее в свое удовольствие. Нет, никогда не хотел бы я стать равнодушным…
Мы неспешно ехали уже около двух часов, когда я увидел на обочине, недалеко от реки, невысокого мужичка, который старательно перевязывал тряпкой руку ревущему мальцу.
— Останови, Герасим! — приказал я.
Когда мы приблизились и бричка остановилась, я строго спросил:
— Что случилось?
Мужик слегка поклонился.
— Барин, сын сетку проверял у коряги, да сильно порезался об ракушки… все кровью забрызгал…
Малец хныкал, приобняв здоровой рукой отца. Совсем малой, лет шести. Штанишки в пятнах от крови.
— Да мы тут недалече, из Андреевки…– мужичок показал на домики под холмом.– Как доберемся — бабка ему руку зашьет…
— Садитесь в бричку! — приказал я.
— Барин,– пролепетал приказчик.– Доберутся они, тут две версты, не больше…
— Двигайся!
Я помог мальчонке и мужику сесть на бричку, ошарашенный Прохор прижался сбоку. Однако я уже не помещался.
Прохор хотел спрыгнуть, но я покачал головой и надел свой цилиндр на приказчика:
— Довезете их до Андреевки и вернетесь. Я здесь пока подожду. Полюбуюсь на местные пейзажи…
Как только бричка уехала, я спустился по откосу к реке. Берег песчаный. Спуск не слишком крутой, но и не пологий. Над рекой склонилась плакучая ива. Злополучная коряга чернела в семи шагах от берега, там же я заметил порванные сети. От воды тянулась полоска подсохшей крови, наверняка малец и вправду сильно порезался, хорошо отец оказался рядом.
Я присел на корточки перед водой. Эх, надо как-нибудь посидеть с удочкой на берегу. Наверняка рыбы в реке немерено, никто здесь еще не знает об электроудочках и прочих варварских способах ловли…
На противоположном берегу, из камыша, показалась длинная серая цапля, она вздрогнула, увидев меня, хлопнула большими крыльями и тут же устремилась в высь.
Рыба так и плескалась на речной глади. Посреди реки, почти на поверхности, проплыли две огромные белуги, показав широкие спины. Ну и звери здесь водятся! Однако где же Герасим с Прохором? До Андреевки и вправду не больше двух верст, прошло уже почти полчаса, давно уже должны вернуться.
По берегу брели два мужика. Они заметили меня и слегка прибавили шаг. Интересно, чьи это? Гаринские или генеральши Поповой? Мы уже верст тринадцать от поместья отмахали…
Мужики быстро подходили. Оба невысокие и какие-то грязноватые. Один безбородый и смуглый, я сразу назвал его Метис. Второй с жидкой бороденкой и кудрявый. Оба лет тридцати.
Метис улыбнулся:
— Митяй, жирная нам нынче птица попалась, ты как в воду смотрел!
Что-то здесь не так. Я неожиданно почувствовал острую угрозу, исходящую от путников… ага, привык что все кланяются и расслабился.
Когда они приблизились, кудрявый неожиданно гаркнул:
— Барин, камзол скидай, деньги и часы бросай на землю. И беги отсель подальше…
Он медленно достал большой нож из-за спины.
Я посмотрел на его невозмутимое лицо и жесткие носогубные складки. Мужик точно не шутил и нож у него внушительный: широкое длинное лезвие с острой заточкой.
Метис достал из кармана небольшой шипастый кистень и осклабился, показав желтые неровные зубы.
Я пробормотал:
— Мужики, давайте только без крови…
Расстегнул камзол, снял и осторожно положил на землю.
— Теперь деньги и часы!– прохрипел Метис.
И тут я понял, что у меня ни денег, ни часов. Я даже совсем не думал о деньгах, положившись на Прохора. Он вроде взял в город какую-то сумму.
— А нет ничего. Я же налегке прогуляться вышел…
Мужики переглянулись и тут я все понял. Если они действительно разбойники с большой дороги, им не резон оставлять меня в живых. Я видел их лица. А на лицах было все ясно написано. Мне приходилось встречать убийц на зоне и редко кто из них выглядит ангелочком без крылышек. За этими путниками наверняка не одна загубленная душа…
Кудрявый усмехнулся и сделал вид, что пытается спрятать нож за спину. Метис быстро огляделся: нет ли свидетелей, слегка размахивая кистенем. У меня оставалось секунды три-четыре, не больше. Я кинулся первым, когда кудрявый уже заносил нож для удара и вмазал в левый глаз костяшками кулака. Он заорал как павиан в джунглях, выронил нож и сразу присел. Если кто не знает — нужно вогнать костяшки прямо в глазное яблоко, внутренние нервы глаза напрямую соединяются с мозгом. От страшной боли человек иногда даже теряет сознание… Метис не успел развернуться, я сбил его с ног жесткой подсечкой, ударив по икроножной на излом. Когда он упал и тут же попытался встать, я вмазал боковым в челюсть, даже почувствовав легкий хруст. Кистень отбросил ногой. Кудрявый уже протер глаз, из которого сочилась красная густая сукровица и попытался дотянуться до ножа. Я навылет ударил его мыском ботинка по голове. Совершенно негуманно, зато эффективно. Кудрявый крякнул и сразу уткнулся лицом в грязь.
— Ба-рин!!! — с откоса бежали Герасим и Прохор. Однако помощи уже не требовалось.
До Тимофеево оставалось всего четыре версты. Прохор придумал привязать душегубов к бричке и вести на привязи. Когда разбойники пришли в себя, так и сделали. Герасим крепко связывал разбойников и все порывался приголубить каждого огромным кулаком, но я не разрешил. Ребятам сегодня и так крепко досталось.
Мы ехали на бричке медленно, чтобы душегубы успевали перебирать ногами. Они стойко переносили тяготы, которые сами заслужили, даже уныло молчали всю дорогу. На окраине города мы сдали преступников, ножи и кистень в полицейский участок. Два дюжих солдата тут же отвели их в холодный подвал. Но сразу нас не отпустили.
Меня пригласил в кабинет невысокий, гладко выбритый мужчина с седыми баками, в полувоенном френче:
— Капитан-исправник Михаил Семенович Нагайцев.
— Помещик Андрей Никитин из Новореченского.
— Где же вы поймали этих разбойников?
— На реке, в четырех верстах от Тимофеева.
Капитан показал на стул:
— Трубку курите, господин Никитин?
— Спасибо, бросил еще после армии.
— Так вы служили? — удивился капитан.– В каком полку?
И кто меня за язык тянул?
— В Драгунском…
Капитан уважительно посмотрел на меня и кивнул. Он достал из стола небольшую черную трубку.
— Позволите?
— Конечно курите, господин капитан…
Нагайцев подпалил трубку, затянулся и выпустил дым колечком.
— Это ваш здоровяк подпортил этих беглых крепостных?
— Так они беглые? Я думал просто разбойники.
— Мы еще будем проверять. Но похоже, это та самая парочка, что убили купца Лядова и снасильничали девку в Озерном… по всем приметам именно они… Сбежали из Никольского поместья неделю назад.
Капитан достал сероватый листок из ящика стола и обмакнул перо в чернильнице.
— Вы уж извините, господин Никитин. Мне нужно заполнить протокол для отчетности. Задержу вас не более десяти минут.
— Очень рад содействовать Российскому сыску…
Капитан удивленно посмотрел на меня и усмехнулся:
— Так где вы заметили беглых?
— По дороге мы встретили мальчика, который сильно порезался. Он был с отцом. Я посадил их на бричку и отправил в Андреевку, а сам остался у реки, где и повстречал беглых…
— Так это вы их приголубили…– рассмеялся капитан.– Сразу видно драгунца…
Он неожиданно подошел к двери и прислушался, приложив ухо к двери. Такого я еще не видел. Одно дело подслушивать кабинет, другое — что происходит в коридоре…
Капитан вернулся к столу, присел и снова выпустил дым колечком.
— В поместье и окрестностях ничего странного не замечали?
— Я недавно прибыл, еще даже не осмотрелся как следует…
— Откуда прибыли?
— Из Петербурга.
— В уезде еще одна разбойничья шайка орудует. В Киляково поместье ограбили и сожгли, стреляли в помещика Кирсанова. Он чудом выжил. Не слышали?
— Нет, еще не слышал.
— Квартальных и солдат два раза посылали, лес тщательно прочесывали. Так никого и не нашли…
— Спасибо за информацию.
— Ну а у вас мужики не лютуют?
— Нет, в нашем поместье все в порядке.
— В Антоновке, недалеко от вашего поместья, служит становым приставом мой старый приятель, Еремей Самохвалов. Обращайтесь к нему в любое время дня и ночи, если возникнут какие-то затруднения.
Капитан прищурился и посмотрел на часы:
— Что же, не смею вас задерживать, господин Никитин. Благодарю за поимку опасных преступников. В ближайшем номере уездной газеты мы обязательно отметим ваш храбрый и благородный поступок!
Я пожал капитану руку и вышел из полицейского участка.