Итак, истина была установлена, вот только объяснить ее оказалось куда как трудно. Друзья поежились от недоброго предчувствия. Сквайр обвел взглядом мрачную темницу пещеры, оплывающие свечи, винтовую шахту колодца и почувствовал, как нервная дрожь нарастает с каждой минутой. Ужас пробирал его до костей. Гробовое безмолвие пещеры лишь умножало страхи, равно как и опасение того, что в любой момент перешептывания зазвучат снова.
- Раз, судя по твоим часам, прошло столько времени, полагаю, дело уже к вечеру, - проговорил Марк, подделываясь под обычный свой тон. - Небось Смидерз и сытный ужин ждут нас не дождутся.
Оливер энергично закивал: ему тоже просто-таки не терпелось уйти; так друзья и поступили, но прежде сквайр предпринял напоследок еще одну необходимую меру.
- Надо закрепить крышку, - промолвил он, кивнув в сторону разбитого камня. - И покрепче, Нолл, покрепче.
Объединенными усилиями джентльмены взгромоздили-таки крышку на край колодца и, толкая ее и пихая, водворили на место. А затем пристроили рядом и отбитую часть, тем самым восстановив некое подобие единства. Поскольку веревки они второпях перерезали, пришлось пустить в ход линь со шлюпа: им-то и примотали камень, пропустив его несколько раз через кольца и, по указанию сквайра, крепко затянув на множество узлов. От внимания Оливера не укрылось, с какой настойчивостью его друг старается закрепить крышку понадежнее. Мистер Лэнгли гадал про себя, уж не убежден ли Марк до сих пор, будто что-то слышал. Однако в колодце ровным счетом ничего не обнаружилось...
После ужина приятели удалились в библиотеку и там в последний раз подвергли свои часы самому придирчивому осмотру, установив на них время по часам на каминной полке и пронаблюдав за ними в течение вечера. Стрелки двигались с одинаковой скоростью; ни малейшего отклонения во всех трех случаях заметить не удалось; так что вопрос вроде бы решился окончательно и бесповоротно. Последним, хотя, возможно, и излишним доказательством послужило следующее: по возвращении в Далройд друзья обнаружили, что с часами в доме совпадают показания стрелок на часах Оливера, а не Марка.
- Так что видишь, Нолл, чем глубже спускался я в колодец, тем медленнее шли мои часы, - промолвил сквайр, устраиваясь с сигарой в руке в одном из мягких кресел перед камином.
- Или тем быстрее шли мои и все прочие здесь, в Далройде, - отозвался Оливер, поворачиваясь спиной к огню.
- Чертовски маловероятно. Суди сам: я спускаюсь в колодец на двадцать минут, твои часы показывают час; я снова спускаюсь на двадцать минут, но на сей раз глубже, и твои часы регистрируют уже два часа. Надувательство? По всей видимости, нет, ведь наши органы чувств подтверждают то же самое. Я сам наблюдал, как еле-еле ползут стрелки, отсчитывая двадцать минут, и, вцепившись в перекладины, чувствовал, как это мешкотное движение отзывается в руках ноющей болью. Нет-нет, Нолл, от фактов никуда не денешься. Чем глубже спускаешься в эту подземную впадину, тем медленнее течет время.
Оливер, потупившись, уставился на свои туфли, возможно, надеясь прочесть там какую-нибудь иную разгадку тайны. Уж больно абсурдно звучали доводы сквайра!
- Так что доведем-ка мы наши наблюдения до логического конца, продолжал между тем Марк. - Можно предположить, что, чем ниже погружаешься в бездну, тем медленнее движутся стрелки времени - все ленивее и ленивее, пока в некоторой точке - ежели забраться достаточно глубоко - движение их не становится почти незаметным...
В глазах Оливера отразилось потрясенное изумление, губы его беззвучно шевелились.
- Просто голова кругом, правда? - воскликнул сквайр, вовсю дымя сигарой.
- Чистой воды домыслы, как сам ты говаривал, и не раз. Господи милосердный, Марк, неужто это возможно - спуститься так глубоко под землю?
- Как так, Нолл?
- Так, чтобы... чтобы...
- Наверняка там, внизу, есть предел, после которого время вообще останавливается и стрелки часов застывают на месте. Умопомрачительная перспектива, а?
- Кошмарная перспектива; даже подумать страшно, - объявил Оливер. - При одной этой мысли у меня мурашки по спине бегают. Неужто такое возможно? Мистер Лэнгли в свою очередь раскурил сигару, не отрывая задумчивого взгляда от носков туфель. - Как думаешь, а кому еще известно про колодец?
- Со всей очевидностью, о нем знали монахи аббатства. И готов поспорить на пятьдесят гиней, в Шильстон-Апкоте по крайней мере один человек знает про шахту и сегодня.
- Кто же?
- Помнишь, как повел себя старик Боттом, когда ты заговорил с ним про Косолапа и про пещеры?
- Хм-м... В самом деле, он как будто перепугался до смерти. Думаешь, это и есть один из его секретов?
- Придется нам доставить себе удовольствие еще раз побеседовать с мистером Боттомом, - улыбнулся Марк. - Ведь церковный сторож и резчик по камню как раз с камнем и имеет дело, Нолл, - с тесаными плитами, и известковым раствором, и с пробитыми в земле шахтами. Кто и поможет нам в создавшихся обстоятельствах, как не он?
Вскоре Оливер отправился спать, а сквайр еще какое-то время оставался в библиотеке, молча глядя в огонь и покуривая сигару, ибо ему было над чем подумать - ведь гостю своему он рассказал отнюдь не все. Марк счел за лучшее умолчать о тех последних минутах в колодце, уже на вершине лестницы, когда он потянулся было к свисающему концу линя. Ощущение движения и голосов повсюду вокруг, ощущение, будто тебя со всех сторон окружает нечто, чего и в помине нет, - это все можно было списать на игру воображения, ведь не он ли уже как-то раз принял за потусторонний шепот собственное свое дыхание? Сквайр Далройдский отлично знал, что докучным фантазиям отнюдь не чужд. Но вот чего он никак не мог вообразить - и чего со всей определенностью не мог объяснить с рациональной точки зрения, - так это ощущение, словно чья-то рука обвилась вокруг его ноги, пытаясь стянуть вниз, едва Марк схватился за веревку; твердая и вместе с тем манящая рука, что уцепилась за него на миг-другой - а потом взяла, да и разжалась.
Однако Марку этого мига с лихвой хватило, благодарствуйте.
Сквайр размышлял далеко за полночь, давно уже докурив последнюю сигару. Что все это значит, он не смел и думать; что из этого всего следует, он не смел и предположить.
Часть вторая
Свет
Я к высшим сферам устремлюсь душой, И
кто меня осудит ?..
Джоанна Бейли*
[Джоанна Бейли (1762-1851) - английская поэтесса и драматург, близкий друг Вальтера Скотта. (Прим. перев.)]
Глава 1
УИНТЕРМАРЧАМ ПЕРЕМЫВАЮТ КОСТОЧКИ
Ярмарочный день в Шильстон-Апкоте!
С первым светом дня торговцы и их подручные уже стекались на Нижнюю улицу, и на окраину, и на общинный выгон. Повсюду вырастали торговые ряды и столь же стремительно заполнялись. Постепенно деревня оживилась, взбодренная животворящими рассветными лучами горного солнца. Из лавок на дорогу выкатили тачки - и установили в надлежащих местах; мальчишка мясника, рыбники и торговки фруктами, пирожник, помощник бакалейщика, кондитер и владелец табачного магазинчика - все нашли себе место. Начали прибывать окрестные фермеры, деревню запрудили телеги всевозможных размеров, типов и разновидностей: повозки с овощами, запряженные пони, возки, битком набитые скотом или птицей или заставленные тяжелыми молочными бидонами. Землю усеивают обрывки капустных листов, кукурузные кочерыжки, гороховые стручки, стебли сельдерея и прочие зримые свидетельства ярмарки в горном селении.
Угрюмый мистер Джинкинс и мисс Черри Айвз во главе штата "Деревенского герба" торгуют из переносного пивного насоса сидром и хвойным пивом, а детишек оделяют сельтерской водой с мятой и вишневым сиропом. Мисс Вайолет Кримп тоже здесь - не спускает глаз с разложенных вафель. Пришли мисс Маргарет Моубрей и миссис Филдинг: они выставляют на продажу свежесрезанные цветы из своего сада и мед изобильных грей-лоджевских ульев.
Из местных усадеб пригнали на аукцион овец, свиней и прочую скотину. Одного жирного борова на двадцать стоунов - этакий шмат сала! - продали просто-таки под фанфары, ибо поросенка здоровее "его свинства" в графстве доселе не видывали. Голуби, кролики, форель, миноги, птица, свиной холодец, говяжьи языки, пироги с гусятиной, слойки с олениной, картофель, листвянниковые оладьи - покупай чего душа желает! Вы про цену спрашиваете? На деревенские товары и цены деревенские! Ячмень - по четыре шиллинга за бушель, овес - по два; гуси и молочные поросята - от трех до четырех шиллингов за штуку; лесные вальдшнепы - пять шиллингов за пару; картошка семь пенсов горка; свежие яйца - шиллинг за дюжину.
Мельник в белом колпаке продает в розницу муку и хлебы, испеченные его улыбчивой супругой, а мистер Линкот, местный кондитер, раскладывает булочки и разливает по чашкам дымящийся кофе. Повсюду стряпухи и пирожницы-любители, среди них - жены и дочери выдающихся членов сообщества, выстроились, улыбаясь и краснея, рядом со своим товаром; для них ярмарочный день - это звездный час, праздник, когда в округе всяк и каждый может похвастаться своими кулинарными талантами. "Пирожки с пылу с жару, джентмены и леди, с пылу с жару пирожки!" - восклицают от избытка чувств торговки, в красках расписывая достоинства своих изделий. Сигары, сандвичи, ягоды горного листвянника, марципаны, золоченые пряники, виноградное вино, восковые свечи, мыло, патока... налетай, леди и жентмены, налетай и расхватывай!
В толпу затесалось без числа музыкантов-любителей, главным образом здешних, деревенских, однако ж есть и те, что пришли из Тарнли, Джея и Кедрового Кряжа. Особенным успехом пользуется седой старикан, что самозабвенно наяривает на волынке да в придачу еще и свистит в точности как птица. Все присутствующие просто ладони себе отбили, ему аплодируя. Скрипачи тоже в большой чести. Кажется, вся деревня сюда стеклась: половина жителей делом заняты, а вторая половина явилась поглазеть на первую. Дважды в месяц, во вторую и четвертую пятницы, деревня стряхивает с себя сонную апатию и на целый день превращается в этакий провинциальный Вороний Край. Может статься, я и преувеличил малость; скажем проще: в ярмарочную пятницу деревня Шильстон-Апкот - место и впрямь оживленное.
Часы летят незаметно. Солнце поднимается высоко над озером и рассыпает сверкающие лучи тут и там по долине, среди прогалин, и лощин, и горных лугов, заглядывает во все уголки и закоулки деревни, омывает синевато-пурпурный камень коттеджей и их красновато-коричневые черепичные крыши ослепительно ярким летним сиянием. Лето в горах мимолетно, такие дни, как этот, должно ценить на вес золота. А нынешняя ярмарочная пятница примечательна еще и тем, что ее почтили своим присутствием две дамы Уинтермарч из Скайлингден-холла, прикатившие из усадьбы в экипаже в сопровождении двух служанок. Все глаза тут же обращаются к ним. Хотя мать и дочь общения с деревенским людом не чуждаются, тем не менее держатся несколько замкнуто, в полном согласии со Своей репутацией и привычками. Миссис Уинтермарч довольно некрасива и вида какого-то мрачного; вот и платье у нее под стать внешности; юная дочурка куда милее матери, однако тоже глядит как-то удрученно. Впрочем, учтивости и приятства обеим не занимать; и сдержанность их объясняется не столько гордыней, сколько внутренней напряженностью - возможно, сказывается некое общее горе. В манерах дам ровным счетом ничего не говорит о заносчивости, чего деревня в целом не может не одобрить. Миссис Уинтермарч на глазах у всех вступает в переговоры с торговцами и закупает все необходимое; приобретения ее из рук в руки передаются служанкам, таким же некрасивым и угрюмым, как и хозяйка. Любопытно, что мистера Бида Уинтермарча в числе домочадцев нет. По чести говоря, мистер Вид Уинтермарч к домочадцам никогда не присоединяется; его внушительную фигуру и красивое ястребиное лицо в деревне почти не видят.
- А сегодня-то он где? - вопрошают селяне, считающие, что имеют полное право это знать.
- Супруг неважно себя чувствует; он от природы слаб здоровьем, неизменно отвечает миссис Уинтермарч. - Очень просил его извинить.
Такой ответ лишь подтверждает всеобщие подозрения насчет того, что мистер Вид Уинтермарч на самом деле не кто иной, как Чарльз Кэмплемэн, и потому предпочитает не показываться в деревне из боязни быть узнанным. Кроме того, ходят слухи, будто джентльмен красит волосы - если, конечно, это не парик - и привержен к эксцентричным деталям туалета вроде галстуков в крапинку, так что, видимо, он и впрямь скрывает свое истинное лицо. Впрочем, никто, конечно же, этими подозрениями с миссис Уинтермарч не делится; скорее, собеседники выражают уверенность в том, что спустя неделю-другую мистеру Уинтермарчу станет значительно лучше и в следующую ярмарочную пятницу он уже сможет сопровождать жену и дочь. В толпе вполголоса обсуждают скромную непритязательность их экипировки, а также характер и количество приобретенной ими провизии - причем по самой низкой цене. Уэсли, подручный столяра и главный осведомитель семейства викария во всем, что касается Уинтермарчей, сообщает своим юным приятелям, что восстановительные работы в усадьбе уже не ведутся; стало быть, богатые денежные ресурсы, там якобы, запрятанные, почти иссякли - ежели вообще когда-то существовали. Мистер Ним Айвз из "Герба", услышь он последнее замечание, энергично закивал бы, ибо по-прежнему упорствует в своем убеждении, что главная беда семейства Уинтермарчей - это бедность и что мистер Вид Уинтермарч скопидомничает и жадничает и жалеет каждый пенс только потому, что жалеть уж почти ничего не осталось.
Чудо из чудес! А вот и капитан Хой, долговязый и костлявый, шествует по Нижней улице. Впрочем, пожалуй, слово "шествует" не совсем уместно, ибо бедняга заметно прихрамывает и опирается на палку - огромную, шишковато-узловатую, чудовищную громадину, изрядно смахивающую на дубинку, такую же здоровенную, как жезл университетского педеля, и ничуть не менее зловещую. Капитан уже идет на поправку после "укухаривания" от руки философски настроенного Слэка; силы вернулись к нему настолько, чтобы лучший наездник Талботшира уселся в седло, галопом прискакал в деревню и теперь разгуливал себе среди торговых рядов и телег. Фигура его, облаченная в клетчатые красно-зеленые брюки на подтяжках, широкий черный плащ для верховой езды, высокие ботинки со шнуровкой спереди, и с внушительной палкой в руке выглядит весьма экстравагантно; крохотные глазки-пуговицы поблескивают из-за роговых очков, нафабренные усы торчат в разные стороны, нос смахивает на клубничину, и все это венчает обвисшая шляпа, слишком широкая даже для этого объемного черепа, так что поля ее опускаются к самым очкам, полностью закрывая лоб. Дополняет капитанский гардероб еще одна неизменная деталь - повязка на одном из пальцев, следствие очередной травмы, приключившейся со времен "укухаривания" (капитан, невзирая на все его заверения в обратном, к такого рода неприятностям и впрямь весьма склонен). Даже на расстоянии его подобный контрабасу голос перекрывает общий ярмарочный гул, пока капитан торгуется с продавцами.
А вот и мистер Аркрайт, местный ветеринар, обладатель коротко подстриженной темной шевелюры - владелец такого "шлема" ни в каких головных уборах не нуждается! - кустистых бровей, смахивающих на длинную гусеницу, и подвижных глаз-окуляров; вот он - изучает экстерьер кобылы какого-то фермера. Неподалеку пристроились викарий с прелестной рыжеволосой супругой; преподобный джентльмен в гетрах и в шляпе с полями, слегка загнутыми с боков, кротко созерцает прохожих сквозь посеребренные очки, и тут же - Дина, в светло-бежевом костюме, замшевых перчатках и голубовато-зеленом атласном капоре, что так эффектно оттеняет ее огненно-рыжие локоны. Викарий как раз шепотом жалуется своей спутнице жизни, как это досадно, что мистер Бид Уинтермарч никогда не присутствует на воскресной службе. Достойная Дина кивает и без обиняков высказывает свое мнение на этот счет, заглядываясь через дорогу на дам Уинтермарч.
- Ах, но ведь не должно нам забывать о снисхождении, дорогая моя, тактично напоминает жене викарий.
- Вот уж и впрямь загадочная парочка, - бормочет себе под нос Дина, бдительно наблюдая за матерью и дочерью: чтобы не показаться назойливой, она устремила взгляд в некую воображаемую точку позади Уинтермарчей, но то и дело исподтишка постреливает глазами на объекты своего любопытства. - Ты только погляди: даже здесь, в разгар ярмарки, в них не ощущается никакой импозантности. Все у них попросту, без затей! Да еще такие серьезные вдобавок. Бледные как полотно. Полагаю, никакая это не замкнутость, а озабоченность, вот что. В этих лицах читается тайное горе. О да. Что-то явно беспокоит их и мучает. - Дина задумчиво хмурится. - Как ты думаешь, а она знает? Ох, должна знать, как же иначе...
- Что знает, любовь моя?