Мистер Снорем кивает и улыбается девушке со своего поста в прихожей.
- Отменный вечер, мисс Черри, по-отрясающе погожий, ей-богу! восклицает сей джентльмен, обладатель свирепого взгляда и железных челюстей, да так громко, что в горах того и гляди обвал приключится.
Черри поднимает глаза на встающую луну, на звезды, что уже переливаются в небе, задерживает взгляд на одной из них - на мерцающем алом кристалле; капитан Хой некогда рассказывал девушке, что это воинственный лик Марса. Возможно, такой вот драгоценный камень, или комета, озарившая небесный свод, или падучая звезда обрушилась встарь на землю и вызвала великое Разъединение; во всяком случае, так говорят. При этой мысли Черри неуютно ежится, но тотчас прогоняет ее прочь.
Вот-вот должна прибыть последняя на дню карета. Она слегка запаздывает, и Черри решает задержаться во дворе и сама поприветствовать пассажиров. Девушка перебрасывается парой-тройкой слов с конюхом и его помощником, заглядывает к лошадям в конюшню и наконец усаживается на старинную каменную скамейку под елкой, что растет у самых ворот при въезде во двор.
Вечер и впрямь выдался ясный - достойное завершение погожего дня. Под елкой на удивление тихо, воздух свеж и недвижен. Черри окидывает взглядом дорогу - вплоть до темнеющего подлеска и мрачноватых рядов деревьев на склоне холма. Внезапно девушка хмурится: ей кажется, что за ней наблюдают, что в густой кроне близстоящей сосны кто-то затаился.
- Кто здесь? - громко вопрошает она. - Кто это? Ответа нет. Девушка проходит по дороге чуть дальше.
Луна светит ярко, и все-таки разглядеть что-то в кроне дерева не так-то просто. Вне всякого сомнения, на нижних ветвях устроилось какое-то смутно различимое существо, однако человек ли это или животное - непонятно.
Девушка подходит ближе, к самой обочине, и поднимает взгляд. Среди ветвей маячит лицо - хмурое, сердитое, в обрамлении замызганных темных волос, а из-под вислых бледных бровей посверкивают жуткие глаза - точно два зеленых луча во тьме, точно две звезды в лиственном своде.
Должно быть, существо это все-таки принадлежит к роду человеческому, потому что сей же миг заговаривает с девушкой.
- Подруга, ты меня знаешь? - сладко поет голосок; с лицом у этого голоса столько же общего, сколько у щавеля и маргаритки.
- Как я могу судить, если я тебя не вижу? - храбро отвечает Черри. - А ну слезай с насеста и покажись как есть.
Требование ее хладнокровно проигнорировано.
- Ты смеешь утверждать, будто хорошо меня знаешь, - возражает голос.
- Когда это я утверждала нечто подобное? Когда это я говорила, будто тебя знаю?
Теперь Черри почти уверена: все это - чья-то озорная проделка; возможно, кто-то из гостиничных слуг, тех, что понахальнее, вздумал подшутить над ней.
- Ты говоришь, будто меня знаешь, - отвечает нежный голос, - да только на самом деле ничего тебе не ведомо, подруга.
Черри подходит совсем близко, к подножию сосны.
- А ты хорошенькая, - отмечает проказник на дереве. Черри готова согласиться, что, возможно, толика правды в этих словах есть.
- Да и счастливица вдобавок, - добавляет голос. - Может статься, кабы мне тогда повезло, сейчас все по-другому сложилось бы. Но все они повернулись ко мне спиной - все как один! Так что никому пощады не будет!
- Кто тебя отверг? Кто ты?
- Спроси лучше, кем я была.
- Хорошо же. Так кем ты была?
- Ах! Уж тебе-то объяснять нужды нет! Тебе и спрашивать незачем: ты же твердишь, будто хорошо меня знаешь!
Черри воинственно подбоченивается, намереваясь положить конец неумному озорству. Но не успевает она осуществить задуманное, как шутник вновь ныряет в колючий шатер сосновых иголок; слышится совиный крик, хлопанье крыльев, шум ветра - и какая-то птица, сорвавшись с места, улетает в ночь, в направлении Мрачного леса.
Вздрогнув, Черри выбегает на дорогу, но и оттуда ничего разглядеть не может.
Шутка это или нет, Черри слегка встревожена увиденным, так что уверенности в ней, пожалуй, поубавилось. Досадный эпизод лишает ее покоя, а юная Черри - не из тех, кто беспокоится попусту. Девушка берет себя в руки, шепотом отчитывает себя за малодушие, пусть и преходящее; и тут издалека доносится громыхание кареты.
Черри бегом возвращается во двор и громко велит конюху и мистеру Снорему готовиться к приему припозднившихся гостей.
Глава 10
ВЕРДИКТ ДОКТОРА
Открывая дверь, доктор Уильям Холл ожидал обнаружить на пороге каменного коттеджика, что стоял в переулке, ответвляющемся от Нижней улицы, какого-нибудь безымянного слугу, явившегося призвать целителя к своему хозяину или к члену хозяйского семейства. А вот мрачного и неуживчивого сквайра Далройдского вместе с его добродушным городским приятелем он обнаружить никоим образом не рассчитывал. Возможно, доктор и удивился, однако ничем этого не показал. В его гладком, невыразительном лице ровным счетом ничего не отразилось; он лишь самую малость приподнял бровь, да в бледно-голубых глазах что-то промелькнуло и тут же исчезло. В следующее мгновение он уже приглашал джентльменов заходить, изображая улыбку столь же жидкую и тусклую, как невесомые редкие пряди седых волос на его голове.
Гости загодя приметили во дворе докторскую двуколку и надеялись застать хозяина дома. Уповали они и на то, что объезжать больных мистер Холл отправится не прямо сейчас - в противном случае сквайру с Оливером пришлось бы зайти позже, в более удобное время; доктор, в свою очередь, заверил визитеров, что в его распоряжении по меньшей мере час. И пригласил садиться, указав на кресла у камина в гостиной - светлой, уютной комнате с чудесным видом на общинный выгон, ярмарочный крест и близстоящие коттеджики.
Сам доктор жил в доме весьма скромном: холл, гостиная, маленькая столовая и аптека на первом этаже; спальня доктора, его кабинет и туалетная комната на втором этаже, под красновато-коричневой черепичной крышей; а позади - кухонная пристройка и там же - удобные комнаты домоправительницы и ее сына, рядом с прачечной и конюшней. В настоящий момент и домоправительница, и сын - последний исполнял при докторе обязанности конюха и садовника - отправились в лавку за продуктами, так что доктору пришлось самому открывать дверь; впрочем, ему это было не в новинку - в этом доме формальности соблюдались не очень строго, ибо мистер Холл не входил в число джентльменов, склонных к хвастовству и показному шику. Он легко мог бы позволить себе жить на широкую ногу: обзавестись более роскошным особняком в верхней части Шильстон-Апкота и экипажем более пижонским, нежели неказистая двуколка, однако предпочитал не забивать голову подобными пустяками. Доктору очень нравилось его скромное жилище рядом с общинным выгоном в маленьком извилистом переулке в самом центре деревни. Пациентам, ежели они, подобно сквайру с Оливером, видели во дворе двуколку, не составляло труда заглянуть к доктору в любой момент с той или иной жалобой, что немало упрощало им жизнь. Мистер Холл принадлежал к той радикальной породе медиков (в городах она стремительно вымирает), что смотрят на свою профессию как на священную миссию. Если доктор и не заслуживал эпитета "душа нараспашку", это вовсе не значило, что души у него вовсе нет, - ничего подобного! На протяжении многих лет он числился одним из самых уважаемых жителей Шильстон-Апкота. А ежели кому-то он и напоминал сфинкса - многое видел, многое слышал, да помалкивал, - в бесчувствии его никто бы не упрекнул.
Примерно такие мысли роились в голове Марка Тренча, когда сквайр с Оливером заняли места у камина, где в решетке на ножках слабо теплилось пламя. Сквайр загодя обдумал со всех сторон ту роль, что доктор сыграл в давнем загадочном поединке чести в Клюквенных угодьях - поединке, в котором был тяжело ранен девятый сквайр Далройдский, - и теперь смотрел на доктора совершенно новым взглядом.
Разумеется, предполагалось, будто все то, что Марк узнал от Смидерза и от голоса из колодца, - чистая правда. Мысль о том, что Смидерз - человек ненадежный, казалась просто абсурдной, как если бы одним прекрасным утром солнце поднялось над землей в очках и в остроконечной шляпе, так что это допущение сквайр с негодованием отверг. Однако же голос со дна колодца совсем другое дело, о чем Оливер не уставал напоминать другу.
Поскольку сам доктор только что заварил чай, угостить визитеров ему труда не составило. Уильям Холл извинился, что не в силах предложить ничего более крепкого, нежели щепоть мяты (исключительно полезно для пищеварения), но, к сожалению, в его буфете горячительных напитков не водится. Доктор предпочитал пропускать стаканчик-другой в теплой и дружеской атмосфере "Деревенского герба", где, как он выразился, удовольствие наблюдать собравшихся придает элю особую пикантность.
Все расселись по местам; доктор молча ждал, пока ему объяснят, что именно привело сквайра с Оливером в его гостиную, а сквайр с Оливером в свою очередь гадали, как и когда завести об этом речь. Марк отпустил банальность-другую касательно недавней верховой прогулки по долине вместе с Тони Аркрайтом, в которой участвовал и доктор; мистер Холл отвечал в том же духе, так что разговор не продвинулся ни на йоту.
Но вот вводная часть беседы себя исчерпала, и гостям ничего не оставалось делать, как очертя голову ринуться в омут.
Так что сквайр сообщил о том, что ему якобы вновь привиделся тревожный сон - эту же самую удобную выдумку он уже скормил Смидерзу, - сон, воскресивший в нем позабытые воспоминания детства; прибавил, что дворецкий в общих чертах подтвердил их истинность и подробнее рассказал о событиях того давнего холодного утра, когда доктор был при его отце секундантом, а после спас отцу жизнь, перевязав ему рану на кухне в Далройде. Обо всем об этом Марк поведал лаконично и сжато. Последовала долгая пауза; доктор переводил взгляд со сквайра на Оливера, на свои скрещенные руки, на пол, на окно, на чайную чашку и вновь на сквайра, и так снова и снова, с той же самой безмятежной улыбкой на бледно-пергаментном лице и тем же стеклянно-невозмутимым взглядом голубых глаз, размышляя про себя, что тут следует ответить.
Наконец молчание нарушил Оливер, не в силах более выносить томительного ожидания.
- Мы пришли к вам, доктор Холл, в надежде, что вы сочтете возможным рассказать нам о том случае подробнее, - промолвил он. -Это воспоминание оказалось для Марка особенно болезненным. Смидерз почти ничего не знает о событиях, из-за которых ныне покойный сквайр получил тяжелую рану. Однако из нашей с ним беседы выяснилось, что обратиться следует к именно к вам, к секунданту мистера Ральфа Тренча.
- Понятно, - ответствовал доктор, по-прежнему переводя взгляд с гостей на собственные руки, а затем на чашку, и не переставая улыбаться.
- Вы бы оказали Марку неоценимую помощь, если бы сочли возможным... возможным...
- Обмануть доверие друга? - докончил доктор, изгибая бровь.
Оливер неуверенно кивнул. Последовала новая пауза.
- Послушайте, право же, - промолвил Марк, понемногу выходя из себя. Чего бы уж там мой почтенный родитель ни натворил, какой бы проступок ни совершил, наверняка спустя столько лет его наследник и сын имеет право об этом узнать? Имейте в виду, мы с мистером Лэнгли уже до многого докопались. Недостает нам лишь некоторых деталей касательно поединка в Клюквенных угодьях, вот, например: кто именно вызвал моего отца и на каких условиях? О чьей чести шла речь? Признаю, доктор, друзей у меня немного; уж такой я от природы нелюдим. Но вас я считаю другом. Так что послушайте: вы свято хранили тайну на протяжении двадцати восьми лет, в соответствии с пожеланиями моего отца, - и честь вам за это и хвала. Но, право же, не пора ли сделать себе маленькое послабление на предмет этого вашего обета? Как сын Ральфа Тренча и наследник его усадьбы я могу и буду настаивать на своих правах.
Все это время доктор не сводил с Марка бледно-голубых глаз, вглядываясь в собеседника, пожалуй, более пристально, нежели явствовало из его безмятежно-спокойного вида. Уильям Холл скрестил ноги, поддернул тут и там свой темно-синий костюм и откашлялся, воспользовавшись недолгой передышкой, чтобы собраться с мыслями.
- Полагаю, я и впрямь вам кое-что должен, Марк, - тихо произнес он. Скажем, что-то вроде объяснения. В общем и целом вреда от того не будет, как мне кажется, - если вы пообещаете не затрагивать этой темы за пределами моего дома.
- Можете быть уверены, - тут же откликнулся Оливер.
На краткое мгновение в безмятежном лице доктора отразилась досада. По всей видимости, ему вовсе не нравилось, что человек посторонний вмешивается в проблему настолько конфиденциальную и деликатную; однако, понимая, что таково желание Марка, Уильям Холл возражать не стал.