Резонно предположив, что какие бы чудеса ни творились там по ночам, в полдень едва ли следует опасаться чего-то зловещего, я открыл дверь и вошел.
Комната оказалась хорошо освещенным, хотя, кажется, не слишком хорошо проветривавшимся помещением с большим окном. Основным предметом обстановки являлся большой старый бельевой шкаф из темного дерева: помимо него там стояла кровать с четырьмя столбами для балдахина (по существу, один остов, не способный ни для чего и ни для кого послужить укрытием), и комод. На полу и на подоконнике сотнями валялись дохлые древоточцы: одного, который подавал признаки жизни, я не без удовольствия прихлопнул. Дверца шкафа, равно как и все выдвижные ящики, оказались запертыми. Откуда-то доносился едва слышный шорох, но определить источник звука мне не удалось и потому, давая дожидавшимся меня за дверью отчет об увиденном, я на сей счет промолчал. Зато с уверенностью заявил, что теперь нам необходимо ознакомиться с содержимым шкафа и комода.
— Миссис Мэйпл… — только и сказал дядюшка Олдис, обратившись к Мэри, и та упорхнула с неподражаемой грацией. Вернулась она уже не столь поспешно, приведя с собой весьма строгую с виду пожилую особу.
— Миссис Мэйпл, есть ли у вас ключи от этих шкафов? — поинтересовался мистер Олдис, и сей невинный вопрос породил целый словесный поток, если не стремительный, то столь обильный, что находись миссис Мэйпл на пару социальных ступеней выше, она могла бы послужить образцом для мисс Бейтс[3].
— О доктор, и вы мисс, и вы сэр, — она поклонилось в мою сторону, — вы говорите, ключи? Да кто же это приходил, когда мы только осваивались в этом доме? Один джентльмен, он приходил по делу, и я подала ему завтрак в малой гостиной, потому что в большой еще не расставили мебель, — подала цыплят, яблочный пирог и стакан мадеры. Боже мой, знаю, что мисс Мэри досадует на то, что я тараторю без умолку, но это же не просто так, а для дела, чтобы вспомнить что да к чему. Так вот, я как раз угощала того джентльмена, когда заявился Гарднер. Точно так же, как на прошлой неделе — с артишоками и текстом проповеди. Но дело не в проповеди, а в том, что от этого самого Гарднера я получила ключи — каждый с бирочкой и каждый из них подходит к какой-нибудь двери, а то и к двум. Только когда я говорю «дверь», то имею в виду дверь комнаты, а не шкафа, вроде того, который тут стоит. Да, мисс Мэри, я все понимаю, по хочу также, чтобы поняли вы, и ваш дядюшка, и молодой сэр. Но тот джентльмен, который угостился мадерой, передал мне на хранение коробку, и когда он ушел, я, решив что в этом не будет ничего дурного, взяла на себя смелость ее встряхнуть, и если только мне не случилось самым удивительным образом обмануться, там звякнули ключи. Но что это за ключи, мне неизвестно, так как в коробку я не заглядывала и заглядывать не собиралась.
Мэри, насколько я мог судить, этот словесный водопад лишь забавлял, но то, что его спокойно выдерживал мистер Олдис, меня удивило. Но он по-видимому, знал, что прерывать экономку бесполезно, а потому дождался конца ее тирады и лишь тогда сказал:
— Но если эта коробка у вас где-нибудь под рукой, миссис Мэйпл, то не принесете ли вы ее сюда?
В ответ миссис Мэйпл, то ли укоряя, то ли с мрачным торжеством уставила в него перст и изрекла.
— Да, доктор, спроси вы у меня совета, я б вам подсказала точь-в-точь те самые слова. Уж конечно, мне ли не знать, сколь справедливы ваши укоры и сколь добры ко мне вы, и мисс Мэри, коли я у вас служу уже двадцать лет и лучшей службы даже пожелать невозможно, но я делаю, что могу — и вы, мисс Мэри, прекрасно знаете, что так оно и есть, и знаете кто, дай волю, переделал бы все по-своему. Но сейчас я говорю себе прямо: «Все это верно, но вот доктор спрашивает тебя насчет коробки, и что ты собираешься ему ответить?» А я так отвечу — будь вы доктор из таких хозяев, о каких мне случалось слышать, а я из тех служанок, которых могла бы назвать, то дело наше было бы проще простого, но раз, ежели выражаться по-человечески, вышло так как оно вышло, то мне остается одно: честно заявить, что ежели мисс Мэри не пойдет ко мне в комнату, да не поможет мне своим умом, то эта маленькая коробка, совсем вылетевшая у меня из головы, не вернется туда еще очень долго.
— Милая миссис Мэйпл, почему же вы сразу не сказали, что хотите попросить меня помочь вам найти коробку? — промолвила моя Мэри. — Нет, нет, не отвечайте. Лучше просто пойдем и поищем ее вместе.
Они поспешно удалились, экономка на ходу начала фразу, которая, не сомневаюсь, обещала оказаться, длиннее, чем путь до ее комнаты. Мы с дядюшкой Олдисом остались вдвоем.
— Прекрасная служанка, — сказал он, кивнув в сторону двери. — За домом следит просто идеально, а чтобы говорила непрерывно больше трех минут, бывает довольно редко.
— Но как же мисс Мэри сумеет помочь ей вспомнить где коробка? — поинтересовался я.
— Мэри? Да очень просто: усадит ее и спросит, как здоровье тетушки, или откуда взялась та премиленькая собачка на каминной доске, или еще что-то, совершенно не относящееся к делу. Потом, как любит говорит сама миссис Мэйпл, «одно потянет за собой другое», и ответ найдется скорее, чем вы можете себе представить.
Так оно и вышло: едва мы закончили этот разговор, как на пороге появились Мэри и миссис Мэйпл с сияющим лицом и коробкой в протянутой руке.
— Ну, — воскликнула, приблизившись, экономка, — что я говорила еще до того, как перебралась из Дорсетшира в здешние края? Конечно, не стану уверять будто я и родом из Дорсетшира, но… не в том суть. «Подальше схоронишь — поближе найдешь», такие были мои слова, и ведь верно. Нашлась коробка, и на том самом месте, куда была положена — когда же это? — ага, пару месяцев назад.
Достойная домоправительница вручила коробку дядюшке Олдису, и мы с ним принялись рассматривать ее с таким интересом, что на время мне даже удалось забыть о присутствии миссис Энн Мэйпл, продолжавшей разглагольствовать о том, где находилась коробка и каким манером мисс Мэри помогла ей освежить сей факт в памяти.
Коробка, довольно старая с виду, была обвязана розовой лентой, а на ее крышке была наклеена этикетка с надписью «Покои старшего пребенда. Уитминстер». Открыв крышку, мы обнаружили внутри два средних размеров ключа и листок бумаги, опять же со сделанной от руки надписью «Ключи от шкафа и комода в неиспользуемой спальне». Но там имелась и любопытная приписка: «Нечто, пребывающее в оных Шкафу и Комоде, сберегается мною и долженствует сберегаться моими преемниками в Доме Причта для высокородного семейства Килдонан, коль скоро любой из отпрысков оного предъявит свои права на Хранимое. Наведенные мною всевозможные справки убеждают меня в том, что благородный Род пресекся, ибо последний Граф, как известно, утонул в море, а его единственный Сын и Наследник скончался в моем Доме. Все бумаги, касающиеся сего прискорбного происшествия, были положены мною в названный шкаф в нынешнее Лето Господне 1753 месяца марта двадцать первого числа. Наперед же считаю свои долгом предостеречь всех, не принадлежащих к Роду Килдонан, но ставших обладателями сих ключей, от проникновения в запертые Шкаф и Комод без чрезвычайно веского основания, и прошу поверить, что оное предостережение делается мною в силу наличия достаточных и серьезных причин. Весьма благодарен служителям нашей Коллегии и Церкви, коим ведомы Происшествия, имеющие касательство к этим Бумагам, за их Согласие подтвердить обоснованность моих Опасений, в знак чего скрепить сей Документ своими Подписями».
Далее и вправду следовали подписи: «Т. Эштон, профессор теологии, старший пребенд; У. Блэйк, профессор теологии, декан; Г. Гудмен, бакалавр теологии, младший пребенд».
— Вот оно что! — сказал дядюшка Олдис. — «Предостережение, в силу наличия достаточных и серьезных причин»! Надо полагать, он знал о чем пишет. Сдается мне, дело связано с этим молодым человеком, — он ткнул пальцем в слова «единственный Сын и Наследник», — которого звали виконт Саул. А, Мэри?
— Откуда ты знаешь, дядюшка?
— А почему бы мне и не знать? Все, что надо, написано в «Дебретт» — двух, маленького формата, но толстых томиках. Но имя запомнилось мне не из книги, а по надписи на надгробной плите у липовой аллеи. Интересно, что за «Происшествия» имеются в виду? Миссис Мэйпл, вы часом не слышали? Кстати, можете взглянуть и на своих древоточцев, вон их у окна сколько валяется.
Миссис Мэйпл, столкнувшись одновременно с двумя вопросами, несколько растерялась, пытаясь уразуметь что — древоточцев или историю с покойным виконтом надлежит считать первоочередным, но — попыталась по-своему разрешить оба. С моей точки зрения, обратившись к ней таким манером, дядюшка Олдис поступил неосмотрительно, однако, возможно ему просто хотелось получить время поразмыслить, что все-таки делать с ключами. Экономка тем временем уже тарахтела вовсю.
— Ох, уж эти букашки скажу вам, доктор, и вам мисс, и вам сэр, — они такие гадкие, и мне их никак было не вывести, тому уже дня три или четыре. И непонятно, откуда они взялись. Поначалу, когда мы заселялись и осматривали помещения, ставни в этой комнате были закрыты и, ручаюсь, не открывались долгие годы, а никаких букашек не было и в помине. Ставни от времени заело, так что мы открыли их с немалым трудом и оставили так на сутки, а потом я послала Сьюзен в эту комнату подмести, но не прошло и двух минут, как она выскочила в холл вся облепленная этими противными созданиями, так что — поверите ли? — невозможно было разглядеть ни ее волос, ни чепца. Они так повсюду и копошились, так что нам пришлось бедняжку отряхивать. К счастью, Сьюзен девушка здравомыслящая, я бы на ее месте точно с ума сошла. А теперь они валяются тут мертвые, и вон их какая прорва. Нынче ведь четверг, или даже пятница, а они тут резвились с понедельника. Стоило подойти к двери, и становилось слышно, как они внутри скребутся, шуршат да стучат, а сунешься внутрь, так тебя и облепят, будто собрались сожрать. Хорошо еще, что тут не завелись летучие мыши! Этих-то, при всей их пакостности, все-таки можно раздавить как обычных мошек. Во всяком случае, история с ними должна послужить всем уроком, — заключила миссис Мэйпл и тут же, опасаясь как бы ее не прервали, перешла к следующему пункту. — Что же касается тех двух бедных пареньков, то… хм, я сказала «бедных», однако когда, помнится, мне случилось пить чай с миссис Симпкинс, женой церковного сторожа, служившего здесь и до вашего, доктор, с мисс Мэри приезда, а предки его, как говорят, состояли при церкви и кладбище сто лет или больше, так что они (чета Симпкинсов, а не предки) могут ткнуть пальцем в любую надгробную плиту и сказать, как покойного звали, когда помер да почему. И он я имею в виду мистера Симпкинса — как раз рассказал мне про юношу… тут экономка поджала губы и несколько раз многозначительно кивнула.
— Что же он рассказал, миссис Мэйпл? — воскликнула Мэри.
— Продолжайте, прошу вас, — поддержал племянницу доктор.
— Что такого в этой истории? — спросил я.
— Да то, что такого не случалось в здешних краях со времен королевы Марии, папистов и всего прочего. Представьте себе, он и те, которые с ним жили в этом доме, и, насколько я понимаю, в этой самой комнате!
— «Которые с ним?» Вы имеете в виду прислуживавших ему людей?
— Только ради Бога, доктор, не называйте их людьми, — последовал ответ. — Не знаю уж, кто они такие, но как я полагаю, он привез их с собой из своей Ирландии. Что же до людей, живших в этом доме, то они и не догадывались о его похождениях. Но в округе многие знали, что он шатался ночами по кладбищам с такими спутниками, которым ничего не стоит затащить младенца в могилу да содрать с него кожу. Как говорит мистер Симпкинс., «злое сердце порождает мерзких, тощих призраков». Но кончилось, как рассказывают, тем, что эти страшилы накинулись на него самого, и на церковной двери на том месте где его настигли и по сей день можно увидеть отметину. И все это не что иное как чистая правда, потому как я просила его баек не рассказывать, а уж ему-то, мистеру Симпкинсу, верить можно. А имя у того паренька было чудное: вроде и из Библии, но принадлежавшее какому-то дурному царю. И о чем только думали его крестные?
— Его звали Саул, — сказал дядя Олдис.
— Точно, Саул и есть. Благодарю вас, доктор. Вроде бы этот царь Саул вызывал духов мертвых, не давая им спать в своих могилах. Очень странно, чтобы молодому лорду и вдруг дал и такое имя. А вот дедушка мистера Симпкинса рассказывал, что видел как темной ночью тот юноша разгуливал со свечой между могилами, а кто-то все время следовал за ним по пятам и вот как-то подошел к самому окну старого мистера Симпкинса, тому, которое выходит на кладбище, и прижался лицом к стеклу, не иначе как хотел узнать, нет ли кого в комнате и не видел ли его кто. Старый Симпкинс еле успел присесть под подоконник: затаил бедняга дыхание и боялся шелохнуться, пока шаги и следовавший за ними шорох не удалились. А поутру, выглянув, он увидел в граве следы и человеческую кость. Да, то был дурной юноша несомненно, но в конце концов он за все поплатился: и умер молодым, да и потом…
— Потом? — дядюшка Олдис нахмурил брови.
— О, доктор, так ведь он так и не нашел покоя. И при старом мистере Симпкинсе, и при его сыне, отце нашего мистера Симпкинса, да и при нынешнем случалось такое, что придет он ночью, особенно когда разожжен огонь, прижмется лицом к тому самому окошку, и ну махать руками, а рот то откроется, то закроется, то откроется, то закроется… постоит так с минуту, или больше и уйдет к себе в темень, на кладбище. Им — Симпкинсам — было жаль бедолагу, который дрожал там от холода и с каждым разом все больше истончался (нынче-то, наверное, совсем истаял), но открыть окно никто так ни разу и не решился. Вот уж не ошибся старый Симпкинс, сказав, что «злое сердце порождает мерзких, тощих призраков».
— Полагаю, это именно так, — заявил дядюшка Олдис столь неожиданно, что миссис Мэйпл так и замерла с открытым ртом. — А сейчас мы уйдем отсюда. Все.
— Как, дядюшка? — удивилась Мэри. — А шкаф? Разве вы не собираетесь его открыть?
Доктор Олдис покраснел — действительно покраснел! — и ответил:
— Дорогая, сочтешь ты меня трусом или же просто благоразумным человеком, это уж как тебе заблагорассудится, но я не собираюсь отпирать ни шкаф, ни комод, равно как не собираюсь передавать ключи тебе или кому бы то ни было. Миссис Мэйпл, будьте добры распорядиться, чтобы шкаф и комод со всем содержимым отнесли на чердак.
— А когда станут уносить, миссис Мэйпл, — добавила Мэри, показавшаяся мне (не знаю уж почему) скорее довольной, нежели разочарованной решением дяди, то пусть захватят от меня один малюсенький сверточек. По-моему, ему самое место рядом с этими вещами.
Можно сказать, что эту странную комнату мы покинули не без некоторого облегчения. Распоряжения мистера Олдиса были исполнены в тот же день, но теперь можно сказать — так завершает свой рассказ Спирмен — что в Уитминстере есть своя комната Синей Бороды и, как мне кажется, свой чертик, который в будущем, когда в доме причта поселится новый старший пребенд, непременно выпрыгнет из шкатулки.
Пребенда — доходы и имущество, предоставляемые католическому духовенству за исполнение должностных обязанностей.
Анна Сьюард (1747 1809) прозвана «Лебедем Личфилда», дочь каноника, состояла в переписке со многими знаменитыми поэтами и учеными своего времени. Ее стихи В. Скоп опубликовал в 1810 г.
Мисс Бейтс героиня романа Джейн Остен «Эмма» (1815), изрядная любительница посудачить о разных пустяках.