Мелек, точно поняв настроение мужа, прикусила губу, чтобы не улыбнуться.
- Но здесь же нет чужих, мы одни.
- Что с того? - еще строже сказал Джахандар-ага.
Он, как видно, боялся больше всего на свете проявить слабость перед женщиной.
Мелек спокойно, не обидевшись, поправила шаль, подобрала волосы со лба. Весь вид ее как бы говорил: "Ну, теперь ты доволен? Успокоился?"
Для того чтобы вытереть ногу мужа, она положила ее к себе на колени. Эта капля переполнила чашу. Почувствовав мягкие колени Мелек, Джахандар-ага не мог больше крепиться, он схватил жену, крепко ее обнял и принялся целовать. Растерявшись, Мелек не знала, как вести себя, настолько неожиданным был этот порыв очень сдержанного всегда Джахандар-аги. Но потом она скоро сообразила, что во всяком случае лучше всего не противиться воле мужа, и припала щекою к его груди. Она стояла так, радуясь, что обладает силой, способной вывести из себя твердого как скала мужчину. Но это все длилось недолго. В ней пробудилось инстинктивное движение, присущее всякой женщине, оказать хотя бы внешне, хотя бы для приличия сопротивление. Она вывернулась из железных объятий мужа и смущенно отошла в сторону.
- Стыдно. Увидит кто-нибудь.
- Я знаю. Да уж очень соскучился.
Мелек, и на этот раз вышедшая победительницей, окинула мужа почти насмешливым взглядом и взяла таз под мышку.
- Потерпи немного. Ничего с тобой не случится.
Она прикрыла за собой дверь, и в ту же минуту, оставшись один, Джахандар-ага пришел в себя, отрезвел. Он прилег на тахту, удобно облокотившись на подушку. Последние слова жены, а больше того насмешливая интонация, с которой они были сказаны, сильно задели мужчину, имеющего твердые и устоявшиеся взгляды на семейные отношения. Джахандар-ага разволновался не на шутку. Пальцы, сворачивающие папиросу, дрожали.
Да, он был нетерпелив, как ребенок, и тем самым унизил в глазах жены свое мужское достоинство, достоинство мужа. Ничто не могло оправдать его: ни долгая отлучка, ни красота Мелек, ни ее молодость. Джахандар-ага твердо был убежден, что муж не должен никогда в жизни показывать жене, что он ее любит. Жена должна жить в постоянной тревоге, не зная, как муж отнесется к ней сегодня. Она месяцами должна ждать ласкового слова, а улыбка мужа должна быть для нее редким и светлым праздником. Тогда она будет ценить мужа, будет уважать его и трепетать перед ним. Сила мужа, его власть состоят именно в неизвестности и в тревоге, которую он внушает.
Джахандар-ага до сих пор так и жил, соблюдая обычаи и законы отцов. Но теперь каждый раз, увидев Мелек, он забывает об этих обычаях и законах. Он теряет сам себя, свое лицо, свое достоинство и превращается в игрушку минутного настроения.
Затягиваясь папиросой, он думал: "Что случилось со мной? Ведь и в юности я никогда не склонялся ни перед одной девушкой. Я ни разу не улыбнулся Зарнигяр. А теперь? Почему, увидев Мелек, я забываю про все на свете?"
Веселости на душе как не бывало, широкие мохнатые брови нахмурились, глаза оказались в глубокой тени. Казалось, он нарочно загородил и затенил глаза опущенными бровями, чтобы никто не мог прочитать в глазах, что скрывается в сердце.
Мелек, сразу почувствовавшая перемену в муже после своих не очень удачных слов, старалась всячески смягчить его и задобрить:
- Подожди немного. Я сварю тебе вкусные хингалы10. Со вчерашнего дня готовилась, правду говорю.
Джахандар-ага, нахмурившись, промолчал. Но перед хингалами суровость была бы просто смешной. Острый и пряный дух распространялся от исходящего паром блюда, наполненного хингалами. Джахандар-ага сел перед блюдом, поджав под себя ноги. Хингалы он любил больше всякой еды на свете. Поэтому тотчас он придвинул огненное душистое блюдо к себе.
- Садись и ты поешь.
- Я себе отложила.
- Вдвоем веселее. И аппетит бывает лучше.
Мелек не стала больше перечить. Сев рядом и прижавшись к мужу, она потянулась руками к блюду.
- Ну как, нравится? Кажется, я положила слишком много луку?
- Нет. Хорошо.
Джахандар-ага знал эту слабость всех женщин: любят, чтобы хвалили еду, приготовленную их руками. В этом случае можно сделать жене приятное, да хингалы и вправду хороши. Поэтому Джахандар-ага еще раз уверенно подтвердил:
- Хингалы хороши, ничего не скажешь. Ты умеешь готовить. Молодец!
Джахандар-ага наелся. Мелек принесла ему чай, и он улегся на тюфячке. Подозвал жену, приказал:
- Принеси-ка сюда хурджин.
Через минуту мешок был перед ним.
- Развяжи. Вытащи оттуда все ткани.
Мелек отдельно положила на пол отрезы атласа и отрезы цветастого шелка, ткани для одеял и матрацев, самаркандский шелк, кашмирские шали.
- Возьми себе, что больше понравится.
- Нет, выбери и дай сам.
- То, что нравится мне, может не понравиться тебе.
- Что выберешь, то и понравится.
Джахандар-ага неторопливо допил чай, положил пустой стакан на блюдце и протянул руку к атласу.
- Ну, как?
- Не знаю.
Но по глазам было видно, что Мелек довольна подарком. Тогда Джахандар-ага поднял атлас и бросил его к ногам жены.
- Бери, это тебе. А кашмирскую шаль ей. А этот цветастый шелк я купил для Салатын.
Джахандар-ага поглядел на Мелек сумрачными глазами, спросил о дочери:
- Без меня она заходила сюда?
- Только один раз я видела ее, шла за водой.
- Как она? Осунулась? Изменилась?
- Славу аллаху, расцвела, хороша, как русалка.
- Наверно, им сейчас трудно.
Джахандар-ага внезапно резко отодвинул от себя все подарки.
- Хорошо. Возьми себе то, что я дал, остальное раздели сама. Каждому пошли по отрезу. Не забудь Шахнияр. А сахар и чай, которые я купил для нее, пошли с Таптыгом сейчас же.
Мелек поняла все. Джахандар-ага, как бы ни был рассержен и зол, купил подарки и Зарнигяр-ханум, и дочери, и сыну, и даже новой невестке. Она прикинула и в уме распределила, что кому отослать. Кроме того, она поняла, что сделать это нужно как бы тайно, словно Джахандар-ага ничего не знает. Только Шахнияр, сестре Джахандар-аги, которую он очень любит, лучше послать подарок на глазах у мужа и даже лучше всего послать, не откладывая, сейчас же. Это ему будет приятно. Мелек позвала Таптыга. Тот ушел с отрезом и вскоре вернулся.