Ашраф услышал злой голос:
- Чтобы вам провалиться!
Ашраф посмотрел назад. Ему вслед хмуро смотрела девушка в платье из красного атласа. На груди и на поясе сверкали серебряные мониста. Девушка смотрела на Ашрафа, забыв про свое несчастье. Разгладились ее сросшиеся брови и зашевелились сердито сжатые губы. Глаза засветились, вместо злости и гнева в них появился легкий укор.
Впрочем, после мгновенной растерянности девушка проворно повернулась и побежала догонять своих подруг.
Ашраф повернул коня за Таптыгом и поравнялся с ним.
- Кто эта девушка?
- Да разве ты не узнал? Это же Пакизе.
- Какая Пакизе?
- Дочь моллы Садыха.
- Так она же была совсем маленькая.
- Девицы растут очень быстро. Пока ты закроешь и откроешь глаза, они успевают вырасти на длину плетки.
- И Салатын выросла?
- Да, слава богу, она стала взрослой девушкой.
Кони шли мерным шагом, чавкали копытами по илистым лужам, тянулись губами и щипали листья с деревьев, а увидев серую, пенистую воду перед собой, остановились и навострили уши. Ашраф улыбнулся.
- Бедная девушка чуть не заплакала.
- Какая девушка, господин?
- Я говорю о Пакизе. Выронила кувшин, пролила воду.
- Она ведь обругала нас и облегчила свою душу. Чего же ей еще надо?
- Я так просто сказал.
- Никак девушка понравилась тебе, господин?
Ашраф покраснел до ушей.
- И не думай об этом, господин. Сейчас твой отец с моллой Садыхом на ножах.
- А что случилось?
- Два раза они столкнулись, чуть не пролилась кровь.
- Из-за чего?
Таптыг, чтобы не продолжать разговор, принявший неожиданный оборот, пришпорил коня и помчался вдоль реки. Старик Годжа, засучив брюки до колен, стоял около своей лодки и выгребал из нее ведром воду. Дождевой воды налилось до половины лодки, она наполовину погрузилась в воду. Волны толкали ее, и она покачивалась, царапая носом берег, скрипели маленькие камешки.
Ашраф сошел с коня. Он постоял, посмотрел на лодочника и на очаг, тускло горевший на берегу, затем, передав поводья Таптыгу, подошел к старику:
- Здравствуй, дядя Годжа.
Старик выпрямился и посмотрел на парня. Узнав Ашра-фа он улыбнулся и, по обыкновению, хотел весело ответить ему, но вдруг нахмурился.
Ашраф не уловил перемены в старике и с той же приветливостью пошутил:
- Как успехи с молодыми девицами?
Лодочник понял, что Ашраф не знает еще ни о чем, и на этот раз приветливо улыбнулся:
- Знать, настроение у тебя хорошее? Эй, жених красавицы!
- А почему мне хмуриться, отец красавицы?
- Ты мою дочку не трогай, а то свяжусь с твоей теткой.
- Могу подарить тебе тетю, дядя Годжа, лишь бы ты перевез меня на ту сторону.
- Нет, такой шутки я не могу позволить.
- Почему?
- Жизнь не надоела еще...
- Неужели воды боишься?
- Видишь, какая вода.
- И что здесь страшного? Или ты никогда не видел бурной Куры.
- Зачем говорить о том, что было.
- Видно, состарился ты, сдаешь?
Старик повернулся и посмотрел на противоположный берег, на волны, кидающиеся на высокий обрыв.
- Ты прав, сынок. Руки мои не те. Потому и лодка не слушается меня.
Старик вздохнул и сел на дощатое сиденье. Ашраф посмотрел на сморщенную кожу его шеи, на синие жилы на его руках, на пальцы, которые мелко дрожали. В глазах старика действительно была тоска человека, утомленного жизнью. Старик глядел в воду, а волны, подгоняя друг друга, рвались на берег. Разбушевавшаяся Кура завихрилась, вспенилась, и все, что попадало в нее, уносилось в водоворот. За водоворотом, словно остыв от гнева, она текла ровнее, спокойнее.
Ашраф прыгнул в лодку.
- Дядя Годжа, кто старше: ты или эта лодка?