- Вот собачьи дети!
- Что случилось?
- Украли удочку.
- Может, утащила рыба?
- Здесь следы. - Черкез зло выругался. - И, должно быть, только сейчас унесли. Наверное, с рыбой.
На другой стороне острова в камышах послышались голоса. Черкез немедленно бросился туда. Шамхал побежал за ним.
- Эй вы, - кричал Черкез, - негодяи, способные обесчестить свою мать, куда бежите? Шамхал, забегай справа, не пускай их, сейчас поймаем!
Товарищи бежали в темноте, не обращая внимания на колючие травы, больно коловшие босые ноги. Но когда добежали до камышей, никого там уж не было. Теперь в другом конце острова слышались голоса, кто-то смеялся.
- Это, наверно, сынки Садыха, ну хорошо, я в долгу не останусь.
Пока друзья бегали, одну удочку утащила рыба. Черкез расстроился еще больше. Он, наверно, плюнул бы на такую рыбалку, но в это время третья удочка вдруг задергалась, а потом натянулась, как струна. Черкез, забыв о досадных неудачах, бросился к удочке и схватился за бечевку. Рыба металась там, в воде, иногда выпрыгивала над рекой и шумно била хвостом. Бечева натянулась так, что, казалось, вот-вот оборвется.
Черкез тянул изо всех сил, Но рыба пересиливала его. Если бы не подоспел Шамхал, то Черкезу не справиться бы с добычей. Бечевка резала руки, рыба - несомненно, это был сом - шаг за шагом уводила рыболова вниз по течению. Наконец друзьям удалось привязать бечевку за коряжистый пень. Они перевели дух. Отдыхала и рыба. Отдышавшись, друзья стали потихоньку вытягивать бечеву. Сом понемногу подавался, слабел и в конце концов очутился на песчаной отмели. Черкез мгновенно оглушил великана сучковатой тяжелой дубиной, а потом ударил еще несколько раз по плоскому черному лбу.
- Без этого нельзя, - пояснил он Шамхалу. - Окажется в воде, оживет и поминай как звали.
Сом дернулся плавниками, судорога пробежала по его длинному телу от округлой широченной головы до узкого хвоста, и он затих.
- Аллах сегодня милостиво взглянул на наших собак. Наедятся до отвала, - говорил Черкез, волоча сома на сухое место.
Разгоряченные друзья распрямились и посмотрели друг на друга: "С добычей".
- Ну как, не озяб? - спросил Черкез.
- С таким не озябнешь.
- Тогда пойдем забросим удочки на той стороне.
- Опять поймаем сома.
- Что ты! Только там и можно поймать лосося.
Шамхал не стал возражать, и рыболовы пошли туда, куда указал Черкез.
Когда рыболовы вернулись на свой берег, совсем рассвело. Скорее оделись, чтобы согреться. Утренний ветерок разогнал туман над Курой. На кустах и на травах зажглась роса. Воздух наполнился звуками деревенского Утра: тявкали собаки, кудахтали куры, ржали лошади, скрипели калитки и ворота.
Черкез протянул рыбу Шамхалу:
- Возьми, отнесешь домой. А я поймаю еще.
- Нет. Пойдем к тебе, и пусть Гюльасер приготовит нам эту рыбу.
- Да откуда она знает, как ее надо готовить.
- Не скажи. Твоя сестра очень вкусно готовит рыбу.
- Ты почем знаешь?
- Да уж знаю.
Черкез промолчал. Чувствовалось в его молчании, что чем-то он недоволен. Не то тем, что сестра умеет готовить рыбу, не то тем, что об этом сообщает ему Шамхал. До самого дома он не сказал больше ни слова.
4
Каждый эту ночь пережил по-своему. Когда стало темнеть и начал утихать дневной шум, Зарнигяр-ханум ушла в боковую комнату. Слуги принесли ей ужин, но она не дотронулась до пищи.
Салатын, не отходившая от матери и весь день плакавшая вместе с ней, умоляла ее поесть, чтобы подкрепить силы. Но Зарнигяр-ханум даже не посмотрела на еду.
Постепенно совсем стемнело. Салатын хотела зажечь лампу, но мать резко и зло остановила ее:
- Не смей! Ложись где-нибудь и умри! Мою лампу погасил сам всевышний.
- Мама, да перейдут ко мне твои горести, ведь тоскливо целый вечер сидеть в темноте.
- Кому из нас сейчас тоскливее - тебе или мне?
- Разреши зажечь лампу.
- Я сказала тебе - сиди! Я еще сделаю так, чтобы и очаг этого дома никогда не зажегся.
- Ради брата, прошу тебя.
- Да, чтоб сдохли вы все: и твой брат и ты! Оставь меня, говорю!
- Мама, как ты можешь так говорить о брате?
Обезумевшая женщина и правда не знала, что говорит. Теперь после своих ужасных слов Зарнигяр-ханум словно проснулась. Тотчас вспомнила она, что Шамхал еще не вернулся домой.
- Пусть накажет бог твоего отца, доченька! Он так запутал меня, не знаю, что говорю.
Салатын обняла мать, стала целовать ее лицо, глаза, и обе снова заплакали.
- Умоляю тебя, мама, не проклинай моего брата Шамхала.
Мать и дочь сидели в комнате, а между тем все звуки уличной жизни достигали их и приносили обиженной хозяйке дома еще большие страдания. Так, Зарнигяр-ханум всегда выходила во двор, когда скот возвращался с пастбища. Положив руки на пояс, она отдавала распоряжения слугам, следила, как доят коров, накормлены ли куры и же собаки. В этот вечер она не вышла из комнаты. Когда вдалеке над Курой заржал конь, Зарнигяр-ханум поняла, что это возвращается с охоты муж, и ее начала бить дрожь. По звукам она угадывала все: и как подошла ко двору скотина, и как ее загоняли в хлевы, и как спускали с цепи собак.
До вчерашнего дня жизнь Зарнигяр-ханум текла спокойно и счастливо. Рядом находился сын Шамхал, рядом был и Джахандар-ага, которого она любила больше всех на свете и которого, обнимая за шею, называла всегда "мой сокол". Бывало, он сидел на навесе, отдавая распоряжения, все находилось в разумном хлопотливом движении, и сама Зарнигяр-ханум тоже принимала участие в этих хлопотах и была счастлива. А теперь?
Все последние дни она жила ожиданием. Со дня на день должен вернуться из Гори ее младший сын, и они отпразднуют его обручение. Два года Зарнигяр-ханум исподтишка зорко наблюдала за деревенскими девушками. Купались ли они в Куре, гуляли ли на свадьбе или на другом празднике, занимались ли делом, всюду Зарнигяр-ханум выбирала среди них невесту сыну.