Один казак остался около Ахмеда, остальные пошли вперед. Забеспокоились собаки, но как-то сразу затихли. Ахмед ждал, что отвязанные на ночь звероподобные псы моллы сейчас кинутся на пришельцев и разбудят всю деревню, но странно, они не выказали никакого усердия и даже не подскочили к воротам. Да и самого моллу не пришлось долго будить. Он оказался тут как тут, как будто одетым и готовым ждал появления казаков. Через несколько минут казаки и молла вернулись к тому месту, оде оставался Ахмед, и все вместе тронулись в обратный путь к "Заежу".
"Что это такое? - думал Ахмед. - И как это понимать? Уж не сговорились ли они заранее? Не подстроил ли все это молла Садых? Но зачем, с какой целью?" И тут Ахмеда осенила догадка: "Да они же приехали брать Джахандар-агу. Иначе зачем же эта таинственность, эта ночная канитель и, главное, столько людей?"
Ахмед даже замедлил шаги от своей неожиданной догадки. Он начал думать, как предупредить Джахандар-агу. Но как только он остановился, казак тотчас подтолкнул его. Ахмед понял, что за каждым его движением следят. Когда подошли к "Заежу", молла сразу прошел в комнату и поздоровался с приставом, как со старым знакомым. Им, как видно, нужно было остаться наедине и поговорить о чем-то с глазу на глаз. Ахмед решил воспользоваться этим и пошел на веранду, но его вернули. Оказывается, он должен был еще играть роль переводчика.
Молла ерзал и беспокоился. Ему не хотелось ничего говорить при Ахмеде. Пристав, поняв это и улыбнувшись, приказал Ахмеду:
- Вразуми моллу, что я доверяю тебе и у меня от тебя нет секретов, поскольку тоже находишься на службе. Пусть и он не остерегается тебя. Спроси его, дома ли теперь Джахандар-ага и как он себя чувствует. Есть сведения, что он недавно был ранен.
Ахмед с отвращением поморщился, обернувшись к молле, словно наступил на поганое насекомое. Молла еще больше заерзал на месте.
- Ну, ты понял, что говорит пристав, молла Садых? Оказывается, ты начал заниматься открытым предательством. Кто же ты - молла или доносчик? Скажи же им, где Джахандар-ага. Что же ты молчишь? Веди их, покажи его дом, скажи им, что он ранен и что самое удобное время его взять.
- А ты не говори лишнего. Власти лучше тебя знают, что делают. Джахандар-ага будет своевольничать, убивать, кого хочет, а мы должны на это смотреть?
Ахмед сделал шаг к молле и сжал зубы.
- Да Джахандар-ага сам виноват. Первым делом надо было укокошить тебя. Тогда одним предателем стало бы меньше.
Молла подскочил и закричал:
- Господин пристав, сначала надо обрезать язык этой собаке. В его присутствии я ничего вам не скажу.
Пристав не понимал, что говорят друг другу эти два татарина, но видел, что Ахмед готов броситься на моллу и задушить его. Пристав собирался отложить арест Ахмеда до выполнения основной операции и до этого воспользоваться им как переводчиком, но теперь понял, что никакого толку больше от Ахмеда не будет. Поэтому он коротко распорядился:
- Взять его.
- У вас нет оснований арестовывать меня.
- Основания найдутся. Поедете на свидание к своему другу Кипиани. Комнату обыскать.
Ахмеда вывели во двор. В комнате начали обыск, загремел глобус, упавший на пол, из окна полетели перья...
14
Джахандар-ага проснулся и привстал, облокотившись на метакке. Какие-то тревожные звуки в ночи разбудили его, но теперь, прислушиваясь, он ничего не слышал. Дома все опали, на дворе и дальше на улице, до самой Куры, стояла тишина. Он раскрыл ставни окна и увидел, что небо над дальними заречными городами слегка посветлело, но еще держалась на земле мутная предрассветная тьма.
Между тем беспокойство росло. Джахандар-ага закрыл ставни и привычно пошарил рукой: винтовка лежит на месте. На всякий случай он оделся и одетым лег на спину. Потолок казался еще чернее самой темноты, потому что почернел от времени и от копоти.
"Кажется, рана заживает, - думал Джахандар-ага. - Слава аллаху, врагу я отомстил. Как только встану, надо послать к Ашрафу. Надо его вернуть, хватит ему грамоты, должен кто-то дома быть... Остается еще молла Садых. Но с ним я расправлюсь быстро. Это не Аллахяр. Беда вот, что русские путаются у меня под ногами. Не дают свободно дышать. Боюсь, что в конце концов они превратят нас в баб. Чуть шевельнешь рукой, они тут как тут. То не так, это не эдак. Придумали какой-то закон и лезут к нам со своим законом. А у нас законы свои. Надо у них спросить: им-то какое дело? Разве мы со своими законами жили хуже? Каждый вел себя соответственно своему мужеству, а соответственно поведению носил имя. Нужно отомстить - пожалуйста, мсти. И никакой кары. А если при отмщении сам погибнешь, значит, туда тебе и дорога. А теперь что за времена? Чуть не каждый день появляется пристав на коне. Почему не так ступил? Зачем почесал в голове? Тьфу, прости господи. Нет, я так жить не могу и не хочу. У меня есть своя голова. Жил я, как хотел, и умру, как хочу. А как сыновья? Шамхал крепкий парень, не отступит от своего. Хоть он и обиделся, но передают мне, что он заботится об отцовской чести. Молодец. Что касается Ашрафа, то он совсем не тот. Этот щенок пошел в материну родню. Незлопамятен и отходчив. То ли у него от рождения мягкое сердце, то ли ученые искалечили его. Твердит, что нужно всем людям делать добро. С ума ли сошел? Надо взять его из школы, иначе отобьется от рук".
Джахандар-ага повернулся на бок. "Да, надо взять из школы Ашрафа. И без того мир не надежен, а тут еще нельзя положиться на собственного сына. А вдруг со мной что случится? Что же будет? Остынет мой очаг? Опустошится мой дом? Прекратится род? Среди всех этих крикливых женщин должен же быть хоть один мужчина, с папахой на голове".
На душе сделалось еще тревожнее, и Джахандар-ага сел на постели. Его мучило какое-то скверное предчувствие. Он с вечера долго не мог уснуть. В полночь на окраине села бесились собаки, спроста ли это? Нет, он не боялся, он знал, что к его дому никто не посмеет подойти. Тогда, когда он средь бела дня убил Аллахяра в его собственном доме, некоторое время гнались за ним, но он достиг берега Куры, и никто не осмелился преследовать его в зарослях. Джахандар-ага нашел удобное место, сделал несколько выстрелов, и этим все кончилось. Преследователи повернули обратно. Джахандар-ага понял, что в том селе нет сильного человека и, значит, опасаться некого. Он спокойно поехал по дну оврага и, переплыв Куру, очутился в лесу. А тут до Гейтепе было рукой подать... Несколько дней просидев дома, он вышел на люди. Везде он искал глазами моллу Садыха. Хотел и с ним свести счеты. А то вдруг нагрянут власти, окружат и арестуют. Или же еще что-нибудь с ним случится... А молла Садых что же? Останется жив-здоров. Или к счастью или к несчастью, в тот день молла не попался на глаза Джахандар-аге. Походив по деревне, он вернулся к себе домой. Он почувствовал, правда, что сельчане смотрят на него не как прежде, а словно осуждают или остерегаются. А что такого он сделал, за что его можно порицать?
После поединка возвратившись домой, Джахандар-ага даже не взглянул на домочадцев. Велел постелить постель и лег. Его трясло, как в лихорадке. Как ни старался, он не мог забыть последние минуты Аллахяра, последний его мертвый остекленевший взгляд. Убив врага, он забыл обо всем и несколько секунд глядел ему в лицо, а этого не надо было бы делать. Жалкий вид убитого запал в душу. Джахандар-ага даже подумал: "А чем же был виноват Аллахяр? Что он мне сделал плохого, что я его убил? Все плохое сделал я сам. Если бы я не похитил его жену, он и не знал бы меня никогда..."
Джахаддар-ага закурил. Повесил на пояс кинжал. Проверил винтовку, зарядил ее и вышел во двор. Было еще темно. Моросил дождь, земля становилась скользкой. На току собирались лужи.
Джахандар-ага вошел под навес, осмотрел коня, которого в последнее время и ночью держал под седлом, проверил кормушку: есть ли ячмень. Пошел к сеновалу. Прохладный ветерок со стороны Куры освежил ему лицо. Брови и ресницы покрылись изморосью. Джахандар-ага, словно человек, намучившийся в жаре, наслаждался прохладой и каплями дождя, омывающими лицо. Вздохнув полной грудью, прислушался к Куре. И понял по гулу, что река вышла из берегов.
Понемногу светало. Обозначились мелкие кусты, серые тропинки к реке. Джахандар-ага словно застыл. Он сидел, держа винтовку на коленях, и смотрел, уставившись на куст крапивы, выросший на крыше соломника. Дождь бусинками висел на ее высоких и сочных стеблях. Рогатая улитка.ползла по ветке куста. Джахандар-ага не любил ничего склизкого и с отвращением отвернулся от улитки. В это время конь под навесом навострил уши и заржал. Джахандар-ага резко повернулся. Он увидел, что глаза коня играют, а грива топорщится. Конь рвался и с тревогой крутился на месте. Джахандар-ага вскочил на ноги и хотел было спуститься с крыши соломника, но у ворот уже раздался чужой голос. Пока люди Джахандар-аги добежали до ворот, двое конных казаков с обнаженными шашками ворвались во двор. Разъяренные псы бросились на них, стараясь стащить с лошадей. Один из казаков зло крикнул Таптыгу:
- Где хозяин?
Тадтыг, не понимая по-русски, пожал плечами. Казак разозлился пуще:
- Зови, пусть идет. Пристав зовет его.
Джахандар-ага понял, что пристав зовет его в ночной час неспроста. Если им удастся, они свяжут его и погонят впереди своих коней. Есть ли больший позор для мужчины? Он вообразил себя идущим перед чужим конем, под обнаженной шашкой. Казак подталкивает его грудью коня или прикладом винтовки. А дыхание коня обжигает ему затылок и спину.
Ну нет же, такому не бывать! Не для того Джахандар-ага носит свою папаху и свое имя. Кровь ударила ему в голову с такой силой и горячей струей, что он пошатнулся. На мгновение мир закружился перед глазами, все поплыло: и Кура, и тот лес, и рассветные тропинки к Куре, а когда все остановилось, во всем мире остались только два казака на лошадях да мушка винтовки. Джахандар-ага нажал на крючок. Почти одновременно раздалось несколько выстрелов. Кони заржали. Оба казака покачнулись в седлах, шашки выпали из их рук. Кони, потерявшие седаков, шарахнулись, выскочили со двора и понеслись к шоссе. Над головой Джахавдар-аги просвистели две пули.
Джахандар-ага спрыгнул с соломника и залег в яме. Он увидел на обрыве несколько силуэтов, понял, что дорога к Куре для него отрезана. Раздумывать было не о чем. Из ямы он начал палить по силуэтам, маячившим на обрыве. На его огонь ответили огнем. Вся деревня переполошилась, поднялся сплошной собачий вой. Слуги Джахандар-агн, похватав винтовки, прибежали к нему на помощь. Перестрелка разгорелась, как на войне. По свисту пуль Джахандар-ага сумел определить, которые из них попадают в цель.
Со стороны реки выстрелы неожиданно поредели. Пули посыпались теперь со стороны шоссе. Джахандар-ага догадался, что дом окружают и что, если перестрелка продлится, перестреляют всех его домочадцев, а сам он рано или поздно попадется им в руки. Он бросился под навес, вскочил на коня и, в мгновенье ока перескочив забор, помчался к реке. Успел еще, обернувшие, выстрелить раза три в сторону казаков, залегших у шоссе. Казаки опомнились и погнались за ним. Они скакали врассыпную, боясь метких пуль Джахандар-аги.
Как ни быстро он мчался на своем коне, казаки догоняли. "Эх, Гемер, Гемер, вот когда не хватает тебя: в самую нужную и трудную минуту жизни".
Но спасение было близко. Вот обрыв, а вот и Кура. Еще немного, еще немного. Кура не выдаст, Кура спасет. В это время Джахандар-аге представилось, что вся деревня смотрит на это развлечение: как Джахандар-ага удирает от казаков, а те скачут за ним, как за зайцем, с обнаженными шашками. Внезапно он натянул поводья и вздыбил коня. Конь от неожиданности закружился на месте. Казак замахнулся шашкой и что есть силы рубанул, но в это же время раздался и выстрел. Обломки шашки замелькали в воздухе. Кони столкнулись. Сверкнул кинжал, и казак, схватившись за горло, покатился с коня. Джахандар-ага не понял, успел ли выстрелить этот казак или пуля, толкнувшая в грудь и странно обжегшая, прилетела со стороны. У него хватило еще силы натянуть узду и поворотить коня мордой к реке. Но Куры он уже не увидел. На ее месте оказался густой белый туман. И словно в тумане лениво плескалась вода, вспучивалась и поднималась, заливая берега, соединяя протоки, затопляя лес, обрыв и саму деревню и сливаясь наверху с темным дождливым небом. Весь мир погрузился в воды Куры, которые лениво и плавно сошлись над ним, серые и холодные.
Джахандар-ага хотел приподняться, но вместо этого упал на гриву коня, конь, как будто понимая, что нельзя оставаться на этом берегу и отдавать хозяина в руки преследователей, метнулся к воде, и тотчас под его копытами оказалась зияющая стометровая высота обрыва. Когда казаки выскочили на обрыв, Кура еще не совсем сомкнулась после сильного всплеска, еще можно было различить в воде что-то черное, относимое быстрым течением. Один из казаков для порядка выстрелил в это черное, похожее скорее на тряпку, нежели на коня и на всадника. Кура взревела с новым гневом и с новой силой, словно ее ранили в бугристую, вздыбленную танину.
15
Порыв ветра, прилетевший с Куры, пронесся над лугом, пробежал по деревне, зашелестел в полях и овеял кладбище, раскинувшееся по склону холма. Он со свистом покружился вокруг древних надгробий и взвился вверх, собрав и унеся с собой всякий мусор, сухую траву и листья. В одну минуту словно метлой подмели кладбище, так стало на нем чисто.
Вслед за ветрам приползла туча, и крупные капли дождя начали пятнать редкими тяжелыми пятнами сухие надгробные камни.
Ашраф встал и отряхнулся от пыли. Огляделся среди могил, дремлющих в печальной тишине. Старые камни, высотой в два человеческих роста, покрыты мхом. Узоры и письмена на них едва различимы. На камнях помоложе высечены где лошадь, если покойник был хорошим наездником, где расческа и ножницы, если он был брадобреем, где четки, если он был набожным человеком, где кинжал и винтовка, если лежит под камнем мужчина и воин.
Ашраф, такой же неподвижный и сумрачный, как эти памятники, долго стоял в тишине. Земля на могиле отца свежа и еще не осела. Он похоронен около Шахнияр. Брат и сестра отныне будут всегда рядом. Дождевых темных капель на камне становилось все больше. Казалось, кто-то льет горькие слезы над могилой, но, когда Ашраф погладил могилу рукой, он почувствовал, что слезы эти равнодушны и холодны. Он надел фуражку и долго брел сам не зная куда. Ноги привели его к заезжему дому. Тропинка начала уже зарастать травой. Двери закрыты, некоторые стекла выбиты. По двору рассыпаны клочья бумаги, и дождь звучно барабанит по ним.
Ашраф заглянул в окно. На полу валялся глобус, и ветер катал его из стороны в сторону. Ашрафу стало больно и горько. С яростью он рванул дверь, сорвал замок и вошел. Собрал тетради и книги. На прежнее место повесил карту.
Поднял стулья. Долго смотрел на фотографию, которую так любил Ахмед. Мать и отец Ахмеда сидят рядом, а мальчик стоит за их плечами.
Дождь равномерно нарастал. Он монотонно шумел по черепичной крыше осиротевшего дома, хлестал из труб. Пенистые потоки наводнили двор. Дождевые капли лениво текли по оконным стеклам, через которые Ашраф смотрел на свою деревню, затянутую серой сеткой дождя. Он провел рукой по щеке, и рука оказалась мокрой, как если бы он провел по окну.
- Где ты пропадаешь с утра?
Ашраф обернулся и увидел брата, стоящего на пороге. Шамхал был в черкеске, полы которой заткнуты за серебряный чеканный пояс, а на поясе кинжал. Он был во всем черном, эта чернота выделяла белизну его юного еще, в сущности, лица. Но был он грустен и хмур. А в руке - винтовка. Видно, он минуту еще назад злился и гневался, что не может найти Ашрафа, а теперь нашел, и вместо злости на лице появляется радость. Он прошел в комнату, сел на стул, положил винтовку на колени и начал сворачивать папиросу.
"Как отец. Очень похож на отца, - отметил про себя младший брат. Точно так же сворачивает папиросу, тем же движением вставляет ее в мундштук, так же жадно затягивается". На мгновение Ашрафу показалось что перед ним никакой не Шамхал, а отец и ничего с ним не случилось, а, напротив, он чудесно помолодел.
- Дай и мне табакерку.