Взгляд у Иры был тягучий, с поволокой. Каждый раз, когда Ион чувствовал на себе
блеск этих всегда влажных органов зрения, в уголках которых, то и дело, появлялась
большая слеза, сердце его осыпалось. Прямо так и осыпалось, тонко звеня разбитым об
асфальт хрусталем. Еще у Иры была челка, которая тоже разбила Иону сердце. Челка
была всегда растрепанная, и парню хотелось подойти к ней и поцеловать. Вообще, Ира
обладала очень многим, что разбивало сердце Иона. Парень даже всерьез подумывал
над тем, чтобы пойти к врачу. К кардиологу.
— Проверьте, доктор, есть ли у меня еще сердце, — скажет усталый Ион, — или оно
разбивалось так часто, что уже не собралось вновь…
А врач улыбнется, и понимающе попросит рассказать, что же это за причина такая, по
которой сердце Иона разбито. Хотя, конечно, все будет прекрасно понимать сам. Ведь
врачи, — опытные и пожилые, — всегда знают, что лечат не причину болезни. Причина
недугов, знал Ион, всегда одна. Любовь. Само собой, в больницу он идти боялся. Во-
первых, Ион был в городе человеком новым и людей стеснялся. Да и времени на
больницы у него не было: парень работал в зоопарке, и только и успевал, что чистить
вольеры животных, косить траву, да убирать территорию. Во-вторых, Ион боялся, что,
рассказав врачу-кардиологу, которого он выдумал, всю правду о том, что сердце ему
разбила Ира, он, Ион, попадет уже к другому врачу.
Ведь Ира была зеброй кишиневского зоопарка.
Тем не менее, поделать с собой Ион ничего не мог. И, глядя на челку Иры, на ее глаза, -
человечьи, внимательные, любящие, — и в особенности на полный зад на тонких,
ухоженных задних ногах, все сметал и сметал с асфальта осколки своего сердца. А
сзади Ира напоминала Иону изящную полосатую рюмочку: шикарный зад на стройных
ножках манил парня даже ночами.
— Безусловно, в этом сказывается ваше детство, проведенное в деревне, — сказал
профессор Дабижа, — ведь многие дети, выросшие на природе, совершенно
положительно относятся к скотоложству. Более того, это является важной частью их
ээээ…сексуального опыта.
— Сами вы, профессор, скот! — обижался Ион.
Профессор не обижался. С Ионом он познакомился, когда парень работал в зоопарке
уже год. Профессор Дабижа, — член Союза писателей, известный филолог, и
антрополог, — привел в зоопарк внучку. И, глядя, как молодой, лет двадцати, рабочий в
синем комбинезоне любовно глядит на зебру, продекламировал:
— Старой Эллады прекрасная страсть…
Когда Ион, робея, признался, что ничего из этих слов не понял, профессор Дабижа
охотно отпустил внучку к пруду с персидскими утками и лебедем-шипуном, а сам
прочитал Иону целую лекцию.
— Друг мой, признайтесь, вы влюблены в эту зебру? — осторожно начал он. — Да
право, не стесняйтесь! В Древней Греции, упомянутой мной, как Эллада, вашу страсть
бы не только не осудили, но более того, ей бы восхищались! Поэты слагали бы о ней
песни! О ней говорили бы ораторы на площадях!
Ион, ожидавший вызова полиции в худшем случае, а в лучшем — просто насмешек,
оттаял. Присел на корточки, и стал слушать. А профессор Дабижа объяснял, — как он
сам выразился, — сложившуюся ситуацию. В Греции, говорил он, эпохи Гомера люди
понимали, что любовь, — это взаимное притяжение двух душ.
— И все! — поднимал палец профессор.
Только две души. А уж в какой оболочке они существуют в этом бренном мире,
неважно. Потому союз мужчины с мужчиной, женщины с женщиной, в Древней
Греции предосудительным не являлся. Более того. Мужчина с мальчиком, женщина — с
маленькой девочкой, мальчик с козочкой, мужчина со скульптурой…
— Ну, и, конечно, — закончил список Дабижа, скептически пожав плечами, -
мужчина с женщиной.
Ион слушал внимательно, и лицо его пылало. Ира, скромно склонив голову,
пощипывала траву под оградой, проволока на которой кое-где была размотана,
любителями покормить животных с рук.
— Греки понимали, — благовествовал профессор-антрополог, — что любовь есть
высшее притяжение. Да, плотским совокуплением единение душ постигается, но оно
не суть важно. Поэтому возлюбите того, кого вы любите, отбросив ложный стыд, мой
мальчик.
С тех пор профессор Дабижа и работник зоопарка Ион Галустяну не то, чтобы
сдружились, но довольно часто общались. И как-то даже парень привел своего мудрого
друга в восторг, дав новое определение любви. Любовно поглаживая челку Иры, Ион,
мечтательно глядя в небо, сказал:
— Любовь это как жизнь. Любовь это зебра. Чередование черных и белых полос.
После чего, подумав, уточнил:
— Чередование черных и белых полос на самой восхитительной в мире заднице.
Профессор про себя подумал, что Ион духовно очень вырос. И порадовался за парня,
но внучку, на всякий случай, в зоопарк приводить перестал. А страсть Иона стала так
велика, что ломала купол неба, который трещал и осыпался голубым стеклом на
асфальт рядом с багряными остатками сердца Иона. У вольера с зеброй Ирой он
проводил почти все свободное время, да и рабочее тоже.
— Я хочу тебя, — сказал он как-то Ире, — хочу так, что изнемогаю, и от томления
моего ноги слабеют. Только твое тело меня вылечит, любовь моя.
После чего, оглянувшись, взял морду зебры в руки и поцеловал ее в губы. К счастью,
Ира куснуть его не успела: и о поцелуе у Иона остались самые лучшие воспоминания.
Губы у Иры были мягкие, как ладонь матери, и окончательно свели парня с ума. Ион
после работы не положил ключи, как обычно, в будку сторожа, а спрятал в карман. И
вернулся в зоопарк вечером. У охранников это подозрений не вызвало: о том, что
работники зоопарка народ ретивый, и служат не за деньги, а из любви к животным,
знали все. Потому Ион, улыбнувшись знакомому сторожу, кивнул и стал спускаться к
вольеру Иры. Он думал, что, оказывается, два года любви сердце его пощадили: Ион
обнаружил, что оно есть, и колотится, как сорока, залетевшая в крытый вольер орлов.
Правда, у самого вольера Иры сердце и вправду остановилось. Навсегда. Ион увидел,
как на вытоптанной земле резвятся две зебры.
— Откуда… — прохрипел, а может, прошипел, Ион, — это…
— Радость, старик. Молодого самца купили, — радостно хлопнул его по спине
молодой ученый из секции млекопитающих, — жеребят, может, выведем! Два часа
назад из аэропорта красавца привезли!
Оба они знали, что зебры в зоопарках потомство дают крайне редко. Но ученый,
довольно улыбаясь, и гнусно подмигивая, сказал, что зебры вот уже три часа над этим
вопросом трудятся. Сейчас вот передышку небольшую взяли…
Ученый, напевая под нос, пошел к озеру, ловить рыбу для пеликанов. Ион стоял у
вольера еще два часа. А потом заплакал, последний раз взглянул в глаза Иры,
встряхнувшей головой, и кивнул сам себе. Потом повернулся и пошел вверх, часто
оглядываясь. Один раз, когда Ира всхрапнула, он едва было не побежал обратно, но
увидел, что она ластится к самцу, и тяжело вздохнул. Ясно было, что Ира о нем уже и
не вспоминает.
На следующий день Ион Галустяну перешел в секцию пресмыкающихся.