- Красиво, но убедительно ли?
- Так лететь звездолету спасать терпящих бедствие или не лететь?
- Даже по теории абсолютности ему следовало лететь.
- А в соответствии с теорией относительности не лететь, а улетать навсегда. Как же быть?
- А вы посмотрите вон туда. Там стоят трое звездолетчиков. Едва ли у них стоит так вопрос. Они все равно улетят.
Поодаль действительно стояли Бережной, Вязов и кажущийся рядом с двумя великанами мальчиком американский космолетчик Генри Гри.
Он говорил тенорком своему командиру и другу-штурману:
- Обязан признаться. Выступление мистера Бурунова позволило мне легче дышать.
- Это с чего же? - осведомился Бережной.
- Четыре года! Гарантированные нам четыре года спасательного рейса вот что я желал иметь в виду.
Вязов усмехнулся:
- И ты думаешь, Генри, все уже доказано?
- Я хотел бы такого.
- Поживем - увидим, - пожал плечами Никита.
- Чтобы увидеть, будем смотреть! - тоненьким голосом с особым ударением произнес американец.
Мимо них прошел сам Юпитер в сопровождении приглашенных им в свой кабинет академика Зернова и его неожиданного оппонента профессора Бурунова.
Академик Зернов кивнул Бережному, как старому знакомому, и улыбнулся Никите, который ночью доставил на дачу его Надю. Генри Гри он не знал, но все равно поздоровался с ним.
- Итак, - усадив гостей в мягкие кресла, произнес Юпитер. - Идя по коридору, вы могли слышать реплики спорящих коллег. Я хотел бы до начала продолженного заседания услышать от вас, почтенных собратьев по науке, что скажете теперь друг другу вы оба, еще вчера слитые в совместных взглядах и действиях?
Академик Зернов провел рукой по волнистой седой бороде.
- Ценю полемическое искусство Константина Петровича, его неиссякаемую выдумку, и благодарю его также за заботу о моем авторитете, превысившую мою собственную. Что же касается гипотезы о тормозящих свет областях космоса, то она мне представляется надуманной и привлечена лишь ради полемики.
- Позвольте, позвольте, Виталий Григорьевич! - горячо заговорил Бурунов. - Я стремился утвердить ваш авторитет даже вопреки вам самим, а вы чуть ли не обвиняете меня в личной заинтересованности!
- Именно это я и имел в виду, уважаемый профессор.
- Ну что вы, Виталий Григорьевич! Всем известно, как я предан вам и вашей семье!
- Преданным надо быть лишь науке.
- Ну зачем так! Я же всей душой! Вы сами учили меня сомневаться, прежде чем делать вывод, считать сомнение - прологом научного поиска.
- Прологом, но не эпилогом. Сомнение должно сопутствовать интуиции, о которой только что в коридоре говорили наши коллеги.
- Но согласитесь, Виталий Григорьевич, что для принятия вновь давно отвергнутой теории относительности мало одного факта!
- Но совершенно достаточно для принятия решения о спасении гибнущих в космосе людей.
- Спасатели могут лететь, вооруженные и теорией абсолютности.
- Нет, не могут. Им нужно учесть релятивистские эффекты и иной масштаб времени для маневра при спасении гибнущего звездолета.
Юпитер сидел в каменной позе и молча слушал спор ученых. Наконец произнес:
- Ваше несогласие друг с другом правомерно. Я предвидел такие расхождения при анализе принятых из космоса в Англии обрывков чьей-то речи. Земным радиотелескопам слишком мешают посторонние шумы. А потому я обратился в Международный космический центр в Гималаях с просьбой изучить в ускоренном воспроизведении возможно записанные на заоблачном радиотелескопе космические сигналы в интересующем нас диапазоне.
- О, если бы удалось их уточнить! - воскликнул Бурунов. - Я первый, служа науке, сделал бы выводы!
Академик Зернов хмуро посмотрел на него.
Созданный в прошлом, XX веке международный космический центр был расположен у подножия Гималайского хребта.
В неимоверной выси, за облаками, куда не залетали и орлы, работала его космическая радиообсерватория, обслуживающая все космические рейсы.
Главный радиоастроном, смуглолицый и бородатый Ромеш Тхапар, любил говорить, что он гордится тремя обстоятельствами, связанными с высотной радиообсерваторией. Его телескоп ближе к звездам, чем все земные. Радиообсерватория даже выше сказочной Шамбалы, которая находилась где-то здесь в горах, синих с белыми шапками, но скрыта легендарным туманом, недоступная для всех непосвященных, и наконец, острил завзятый альпинист, все дороги из радиообсерватории ведут вниз.
Он жил уже пятый год в "заоблачном эфире", как любил он выражаться, вдвоем с женой и двумя помощниками, которые сменялись (в отличие от жены) каждые полгода. Радиотелескоп круглосуточно ощупывал Вселенную. Здесь не было никаких земных радиопомех. И на гималайской высоте, в единственном месте в мире, существовала идеально чистая связь с космосом. ("Как в Шамбале", - шутил ученый.).
Потому Ромеш Тхапар, любивший, когда помощники льстиво называли его "манхатма Тхапар", поручил жене и "мальчикам", кстати сказать, изрядно бородатым (брились здесь лишь перед спуском на землю), проверить все записи радиотелескопа в те дни, которые указаны англичанами из Мальбарской радиообсерватории.
Несколько дней и ночей без устали трудился маленький заброшенный за облака коллектив.
И вот с одной из гималайских вершин, неподражаемо запечатленных замечательным художником прошлого века Николаем Рерихом, зазвучала сенсационная, обращенная ко всему миру радиограмма:
Записи высотного радиотелескопа международного космического центра в Гималаях зафиксировали следующее расшифрованное на большой скорости и не загрязненное радиошумами сообщение:
"Обрыв буксира. Помощь была бы крайне нужна в нашей серьезной беде. Крылов".
Эта радиограмма, полученная в Москве во время заседания президиума Объединенной Академии наук, была оглашена президентом вскоре после объявленного им после выступления профессора Бурунова перерыва. Начавшиеся было прения прекратились. Все стало ясно.
Надя расширенными глазами смотрела на Елену Михайловну.
- Что? Что? - спросила та.
- Разница всего только в одно слово.
- Какое слово?
- Помощь не просто нужна, а крайне нужна. Я же вам говорила, что Пи только все спутал, потому что обрывки звездолетной радиограммы допускали любые варианты, на которые Пи мастер.