- Не знаю... Ничего не знаю! - воскликнула Надя.
Глава третья
ЛЮБОВЬ И ДОЛГ
Мечтай о счастье и любви ты,
Но помни:
Корень Жизни - ДОЛГ!
Легендарный марсианский поэт
Тони Фаэ.
Казалось, два великана и мальчик между ними идут от Дворца науки по усыпанной золотым песком дорожке мимо нарядных цветников и фонтанов.
При дуновении ароматного ветра мелкие брызги от водяных струй бодрящей лаской касались лиц звездолетчиков.
Сначала они шли молча. Наконец Бережной сказал:
- Ну, ребятки, кажется, все ясно.
- Ясновидцы не требуются, - отозвался Никита Вязов.
- А ты как, парень? - обратился командир к американскому звездонавту.
- Я хочу сказать одни поэтические слова, которые направлены сейчас всем нам.
- Какие такие поэтические слова? - нахмурился Бережной. - До них ли сейчас?
- Поэзия - звонкий рупор чувств. Чувства руководят действиями.
- Что за стихи? Твои, что ли?
- Не мои. Их еще в двадцатом веке приписывали гипотетическому поэту марсиан Тони Фаэ. Я хорошо вспоминаю их.
Бережной усмехнулся:
- Валяй, вспоминай!
И Генри Гри высоким певучим голосом процитировал:
И ветвью счастья,
И цветком любви
Украшен
Древа Жизни ствол.
Но корни!
Мечтай о счастье и любви ты,
Но помни:
Корень Жизни - Долг!
- Гарно кто-то выдумал за марсианина. Мне на Марсе марсиан найти так и не довелось. Но когда-то они, должно быть, там все-таки жили. За космическими археологами теперь черед. Но в нашем деле они не подмога, хотя Генри ко времени стихи эти вспомнил. Долг у нас один. Не знаю, как тебе, Генри, но Никите нашему горько придется. Хочешь, Никита, я с тобой к матери твоей пойду?
Генри Гри неожиданно возразил:
- Нет, Бережной, если можно, отпусти Никиту и останься со мной. Поговорим об очень важном до следующего рейса взлетолета.
Бережной удивленно посмотрел на хрупкого американца.
- Чудно, парень! Ну, ладно! У каждого своя боль. Ты, Никита, лети пока один. В случае чего вызывай меня по браслету личной связи. А мы тут с Генри потолкуем о чем-то важном или о сомнениях каких?
- Сомнений нет, Бережной. А потому, прежде чем Никите улететь, дадим общую нерушимую клятву о том, что Долг для нас дороже жизни.
- Добре! Это ты славно, хлопец, сообразил. Давайте, други, руки.
Перед затейливой бронзовой калиткой выхода из городка Науки звездолетчики остановились, и прохожие могли видеть, как они соединили левые руки в пожатии и, подняв правые, как в салюте, замерли на мгновение.
- Клянусь! - выждав мгновение, первым произнес Бережной. - Клянусь выполнить свой долг!
- Клянусь! - пробасил за ним Вязов.
- Клянусь Жизнью! - многозначительно произнес американец.
Бережной пристально посмотрел на него, потом обратился к Вязову:
- Ну, Никита. Береги мать. Слова поосторожней выбирай. Про войны припомни.
- Это она сама вспомнит, - отозвался Никита, направляясь к приземлявшемуся за пассажирами взлетолету.
- А мы с тобой куда двинем о нашем Долге беседовать? - спросил Бережной.
- Не о нашем. О моем, - загадочно произнес Генри Гри.
Бережной покачал головой:
- Тогда давай спустимся на берег Москвы-реки. У вас там в Америке всяких чудес полно, но такой подмосковной красоты не сыскать.
- Это надо в Канаду. Там места, на Россию похожие, встречаться могут.