— Но, Джордж, ты же не можешь сделать этого!
— Почему не могу, мой мальчик?
— А как же Энни?
— Энни умерла.
— Но… но… — я больше не мог говорить. Убежал в свою комнату и заперся. Потом лег на свою кровать и попытался все обдумать.
Потом я услышал, как папа взялся за ручку двери. Он постучал и спросил:
— Билл?
Я не ответил. Он постоял немного и ушел. Я полежал еще некоторое время, и мне показалось, что я плачу. Но это было не из-за папы. У меня было такое же чувство, как в тот день, когда умерла Энни. Я просто не мог себе представить, что никогда больше не увижу ее… что никогда больше не увижу, как она улыбается, и что она никогда больше не скажет мне:
— Билл, держи хвост пистолетом!
И я держал хвост пистолетом; она всегда гордилась мной.
Как мог Джордж сделать это? Как он мог привести в дом Энни другую женщину?
Я встал, бросил взгляд в зеркало, а потом отправился в ванную. Я поставил душ на “контрастно”. После этого я почувствовал себя лучше, но у меня все еще было чувство слабости в желудке. Мне показалось, что сквозь шум воздуха в сушилке я ясно слышу голос Энни, но он был только в моем воображении.
Она говорила:
— Держи хвост пистолетом, сынок!
Я снова оделся и вышел из ванной.
Папа возился с ужином, и если я говорю “возился”, то именно это я и имею в виду. Он обжег палец о СВЧ-печь; только не спрашивайте меня, как это ему удалось. Мне пришлось превратить в салат все, что он “наготовил”. Я достал из холодильника новую порцию продуктов и оттаял ее. Никто из нас не произнес ни слова.
Я накрыл стол на троих, и папа наконец сказал:
— Поставь четвертый прибор, Билл. У Молли есть дочь.
Я уронил вилку.
— Молли? Ты имеешь в виду миссис Кеньон?
— Да. Разве я тебе не говорил? Нет, ты же не позволил сказать мне об этом.
Я ее хорошо знал. Она была чертежницей у папы. Я также хорошо знал ее дочь — двенадцатилетнюю девчонку. То, что это оказалась миссис Кеньон, было еще хуже. Она присутствовала на похоронах Энни и даже набралась наглости плакать.
Теперь я знал, почему она всегда была со мной дружелюбна, когда я заходил к папе в его бюро. Она уже тогда положила глаз на Джорджа.
Я ничего не сказал. Какую пользу могли принести слова?
Я вежливо поприветствовал их, когда они пришли, потом я вышел из своей комнаты, чтобы они увидели меня за обедом. Обед был малопримечательным. Папа и миссис Кеньон разговаривали, а я отвечал, если меня спрашивали. Я не прислушивался к их разговору. Я все еще думал о том, как же он так поступил. Девчонка пару раз заговорила со мной, но я так ответил ей, что она скоро совсем заткнулась.
После обеда папа предложил, чтобы мы все вместе отправились в кино. Я извинился и сказал, что я еще должен упаковать свой багаж. Они пошли без меня.
Я думал обо всем понемножку. Но с какой стороны не посмотри, все равно это было плохо.
Сначала я решил вообще не лететь на Ганимед, если туда полетят они. Хотя папа и потеряет внесенный за меня залог, но я буду много работать и, конечно, смогу выплатить ему это — я не хотел ничего быть им должен.
Потом я наконец понял, почему папа сделал это, и почувствовал себя лучше, но ненамного. Цена была слишком высока.
Сам папа пришел домой поздно и постучал ко мне в дверь. Она была не заперта, и он вошел.
— Ну, мальчик? — спросил он.
— Что значит это “ну”?
— Билл, я знаю, что это для тебя неожиданность, но ты должен пройти через это.
Я рассмеялся, хотя мне было не так уж и хорошо. Пройти через это! Может быть, он мог забыть Энни, но я никогда этого не смогу.
— А тем временем мне хотелось бы, чтобы ты вел себя лучше, — сказал он. — Я думаю, ты сам знаешь, как ты теперь должен вести себя. Мне очень не понравилось, что гы чуть было не плюнул им в лицо.
— Но это неправда! — запротестовал я. — Разве я не накрыл на стол и не приготовил еду? И я был вежлив с ними.
— Таким же вежливым, как судья во время вынесения приговора. И так же дружелюбен. Мне очень хотелось пнуть тебя по щиколотке, а не напоминать тебе о манерах и приличии.
Я думаю, что я тогда набычился. Джордж продолжил:
— Но все это в прошлом. Забудем об этом, Билл, через некоторое время ты сам увидишь, что это была… хорошая мысль. Я прошу тебя только о том, чтобы ты в этот промежуток времени вел себя прилично. Тебе же не надо бросаться им на шею; но я настаиваю на том, чтоб ты был разумен и вежлив, как обычно. Ты, по крайней мере, попытаешься сделать это?
— Да, конечно, — потом я продолжил: — Скажи мне, папа, почему это произошло так неожиданно?
Он смущенно посмотрел на меня.
— Это была моя ошибка. Я думаю, что сделал так потому, что я был уверен: узнав об этом, ты сдвинешь небо и превратишь землю в ад. И поэтому я боялся.
— Но я понимаю, почему ты на это решился. Я понимаю, почему ты хочешь жениться…
— Что?
— Я понял, когда ты упомянул об уставе. Ты должен был жениться, чтобы отправиться на Ганимед.
— Что?
Я совсем запутался.
— Но… но это же так, не правда ли? Ты же сам это сказал. Ты…
— Я не говорил ничего подобного! — папа остановился, глубоко вдохнул воздух и медленно продолжил: — Билл, может быть, у тебя сложилось такое впечатление — хотя для меня это не особенно лестно. Но теперь я, наконец, должен сказать тебе правду: Молли и я поженились не потому, что должны были лететь. Мы летим потому, что хотим пожениться. Ты, может быть, еще слишком молод для того, чтобы это понять, но я люблю Молли, и Молли любит меня. Если я захочу остаться здесь, то останется и она. Если я захочу лететь, она полетит вместе со мной. Ты достаточно умен, чтобы понять, что я должен полностью покончить со своей прежней жизнью. Ты понимаешь меня?