И ящик уходит.
Настает наконец день, когда папа приходит к Юльке в последний раз - она уже выздоровела.
- Господин доктор,- робко просит Томашова,- как вы у нас сегодня в последний раз, посмотрите Юлечкины ноги! Может, вы что-нибудь придумаете. Чтоб ходила она ногами, как все люди...
Осмотрев Юльку, папа задумывается и долго молчит. Молчим и мы все кругом. Смотрим на папу и молчим...
Томашова горько улыбается:
- Уж я вижу, господин доктор... Вы тоже думаете, что ее надо везти на курорт, к морю!
- Нет, я не об этом думаю... Конечно, ничего не скажешь, море неплохое дело. Но что попусту говорить? А вот если бы вы могли уехать с Юлькой в деревню... на воздух, на солнце... Вы не можете получить такую работу?
Томашова отрицательно качает головой:
- В деревню?.. Значит, батрачкой? В панское имение или на фольварк... Ох, это каторга! Платят осенью, когда все работы кончены, сразу за все лето. А лето у них считается до октября, "до белых мушек",- значит, когда снег пойдет... Работать заставляют по шестнадцати часов в сутки, а когда и больше. Кормят хуже, чем собак... А с ребенком и вовсе не возьмут!
И опять все молчат. Думают.
Наконец папа встает:
- Посмотрим, Томашова, подождем... Вдруг что-нибудь... Есть такая замечательная вещь: "вдруг".
Мы идем с папой домой. Садимся в столовой, смотрим друг на друга. Папа невеселый.
- Папа,- говорю я неуверенно,- помнишь, в Театральном сквере ты говорил: "Лечить их - вот все, что я могу..." Помнишь?
- Помню.
- Так почему же ты не можешь вылечить Юлькины ноги?
- Я ж тебе не говорил, что я все могу вылечить... Всякая болезнь имеет причину, понимаешь? Если эту причину устранить, больной может выздороветь. А Юлькины ноги - это рахит...
- Рахит...- повторяю я.- А у рахита нельзя устранить причину?
Папа отвечает не сразу.
- Причина рахита - это голодная жизнь, в темном погребе, без солнца, без воздуха... Разве я, врач, могу устранить это? Помолчав, я вспоминаю:
- А Павел Григорьевич может это устранить?
- Павел Григорьевич? - удивляется папа.
- Ну да! Ты мне сам сказал, что Павел Григорьевич борется с правительством, чтобы Юльки не хирели в погребах... Ты сам так сказал, я помню! Ну, он борется, а может он это?
- Нет,- говорит папа.- Пока еще не может... Ох, растабарываю с тобой, а меня больные ждут!
И папа уходит. Уходит все такой же невеселый.
В последующие дни все идет, как всегда. Томашова ходит на работу, Юлька лежит. Я прихожу к ней играть. И нам очень весело вместе!
Степан Антонович тоже бывает у Томашовой. Иногда по нескольку раз на дню. Забегает он ненадолго,- оказывается, он служит в ресторане лакеем (или, как теперь называют, официантом). Посетители ресторана, когда им нужно подозвать лакея, стучат ножом по стакану или тарелке и кричат: "Человек!" Некоторые даже выговаривают это слово так: "Че-а-эк!"
В ресторане работа с рассвета и до поздней ночи. И по воскресеньям как в будни. Вот почему Степан Антонович всегда торопится.
Как-то мы с Юлькой, одни в погребе, играем с куклой Зельмой-Шельмой. Юлька - будто куклина мама, а я - глупая-преглупая нянька: ничего не умею, чуть не сварила "рабенка" в ванне; чуть не утопила его в кадке с дождевой водой - "пусть рабенок поплавает". Я придумываю все новые нянькины глупости, делаю идиотское лицо, говорю, раззявив рот:
- А Зельмочка наша на завтрак мух накушалась... Вку-у-ус-ные!
Юлька хохочет, как в театре.
В самый разгар игры приходит ксендз Недзвецкий. Юлька умолкает на полуслове и смотрит на него со страхом.
Не обращая внимания на меня, словно я - веник или валяющаяся на полу бумажка, ксендз усаживается около Юльки. Он ласково гладит ее стриженую голову своей белой, красивой, холеной рукой и спрашивает по-польски:
- Ты уже выздоровела, дитя?
- Да...- шепчет Юлька.
- Господь бог - да славится имя его! - пожалел тебя... А где твоя мать?
- На работу пошла... белье стирать...
- А-а-а...
Наступает короткое молчание.
Потом ксендз Недзвецкий вдруг показывает на меня:
- Не забывают вас добрые люди... навещают? Юлька молчит.
- Ну, а тот...- голос ксендза становится вкрадчивым,- тот, рябой, из ресторана... бывает у вас?
Юлька не отвечает. Ксендз Недзвецкий повторяет свой вопрос: ходит к Томашовой рябой из ресторана, то есть Степан Антонович, или не ходит?
К великому удивлению, Юлька отвечает неправду:
- Не знаю...
- Как ты можешь не знать, кто у вас бывает? - недовольно говорит ксендз.
- Я больная когда была, ничего кругом не видела. И теперь не вижу-сплю много...
- Спишь?
- Да, да... Он приходит - а я сплю. Проснусь - он ушел!