- Над чем вы смеетесь? - прорывается у папы сквозь хохот.- Сами не знаете! - Папа вытирает слезы.- А я вот знаю, над чем я смеюсь... Был у меня такой случай. Пришел за мной ночью человек: "Ради бога, доктор, скорее, скорее, жена рожает". Ну, одним словом, знакомая музыка. Едем мы с ним на извозчичьих санях, везет он меня на Новгородскую слободку, которую вы так не любите, Владимир Иванович...
- Ясно: вор. Все они там, на этой слободке, живут.
- Вор ли, нет ли, этого я в точности сказать не могу, но было в этом человеке что-то... В глаза не глядит, часто озирается... Ну, одним словом, это был не граф Забего! Я, впрочем, тогда об этом не задумывался: ехал полусонный - сами понимаете, морозной ночью в теплой постели веселее...
- Ну, а дальше что?
- А дальше прыгает на ходу кто-то на задний полоз саней - и хвать с меня меховую шапку! И ищи-свищи - нет его! И шапки нет!
- Вот-вот! - злорадствует Владимир Иванович.- Так вам и надо! И что же вы?
- Рассердился. Очень. Ведь мороз градусов двадцать! Кричу извозчику: "Заворачивай обратно, не поеду! У меня шапка не краденая, за нее трудовые деньги плачены!.." И что бы вы думали? Выскакивает мой спутник из саней, становится на колени в снег - и ка-а-ак заплачет: "Доктор, доктор дорогой! Что шапка, найдем мы вашу шапку... А жена-то моя, а ребеночек ведь помру-у-ут!"
- И вы размякли и поехали к нему?! - спрашивает с ужасом Серафима Павловна.
- Конечно, поехал. Закутал голову вязаным шарфом и поехал. А что было дальше, пусть Леночка вам расскажет.
Мама кончает папин рассказ:
- Уехал Яков в ту ночь к этой больной. Мы все спим. Вдруг тихонько скребутся у входной двери. Часа в два ночи. Юзефа не впускает, спрашивает через цепочку: "Кто?" А там какие-то двое просовывают под цепочку меховую шапку, "Возьмите, докторово шапка!" - и убежали!
- Это они, воры эти,- у них ведь круговая порука! - у кого-нибудь украли и вам принесли... вместо вашей...- брезгливо роняет Владимир Иванович.
- Нет-с! У них хоть, вероятно, и существует круговая порука, но шапка эта была моя собственная! Рассказывай дальше, Леночка!
- Его вещи подменить нельзя,- продолжает мама.- Вы же знаете, какой он рассеянный,- я, где можно, с изнанки вышиваю красными нитками: "Доктор Я. Я.". И на шапке эта метка была. Юзефа побежала было за этими людьми - где там! И след замело... Стоим мы с Юзефой друг против друга, смотрим на эту шапку, и вдруг Юзефа как заголосит: "Убили нашего доктора! Убили и шапку домой принесли!" Побежали мы обе в полицию, носимся по полицейским участкам, требуем, чтоб сию минуту искали они Якова!.. Ну, в полиции не торопятся. Пока протрут глаза, пока все запишут в протокол... Юзефа их поливает: "Лайдаки вы, бодай вас! Разбойников покрываете! Сию минуту ищите нашего доктора, а не то я тут у вас все разнесу!.." Приходим наконец утром домой, уже часов восемь-девять было, а Яков, оказывается, уже вернулся и спит в столовой!..
- Да-с! - Папа весело подмигивает.- А вот граф Забего мне ни шляпу, ни золотых очков не вернул и не вернет!
- Папа, - вдруг спрашиваю я (обо мне все забыли),- а жена этого человека, к которому ты тогда поехал,- она выздоровела?
- Ох, эти дети! - смеется Серафима Павловна.- Чем Сашенька интересуется!
- Нет, она права...- И папа подзывает меня к себе.- Правильно, Пуговка! Не в шапке дело, пропади она совсем, а в жизни человеческой. Эта женщина родила при мне великолепного мальчишку, и больше я их никогда не видал,значит, они живы и здоровы, не то прибежали бы ко мне...
Павел Григорьевич прощается - он идет в госпиталь. Папа говорит ему все, что надо передать в госпитале, и Павел Григорьевич уходит. Пока мама и Серафима Павловна отходят к платяному шкафу и обсуждают мамино новое платье, Владимир Иванович негромко спрашивает:
- Яков Ефимович, этот молодой человек, что сейчас ушел,- кто он такой?
- Учитель. Сашурку нашу в гимназию готовит.
- Из поднадзорных?
- Да. Студент-медик. В госпитале помогает мне. Очень дельный.
- Уж вы и выберете учителя для девочки!.. Каторжник бывший?
- Нет. Сослан был в Якутскую область, отбыл срок и вернулся... А чем он, собственно, интересует вас, Владимир Иванович?
- Что-то я его несколько раз у нас в Броварне видел... То около завода, то около хат, где мои рабочие живут...
Папа объясняет Владимиру Ивановичу, что Павел Григорьевич недурно рисует, - бродит по окрестностям, зарисовывает пейзажи...
- Скажите этому господину...- Голос Владимира Ивановича звучит почти угрожающе.- Скажите ему, чтобы ко мне в Броварню не шатался! А не то я на нем так-к-кой пейзаж раз рисую!..
- А вы это ему сами скажите! - предлагает папа.- И не задавайте мне загадок. Что вы всем этим хотите сказать?
- А то, что все эти ваши ссыльные, поднадзорные, ну, одним словом, господа революционеры,- они рабочих мутят Желательно им почему-то, чтобы первого мая все рабочие бастовали! А мне всякий день забастовки - просто нож в горло: пасха скоро, сколько людям пива нужно, представляете? Эта ихняя забастовка мне пасхальное пиво зарежет. Убытки - представляете? Рабочему день бастовать - ну, не получит он за этот день свои двадцать - тридцать копеек, не поест один день, что ему, он привык! А мне это - сотни, тысячи рублей, шутите?
Папа не успевает ответить - в комнату с веселым щебетом влетают Рита, Зоя и тетя Женя. На Зое и Рите новенькие, только что купленные шляпки из светлой соломки, вокруг тульи изящно выложены гирляндой искусственные ветки, листья - как живые! На ногах у девочек "бронзовые" туфельки, тоже новенькие. Рита и Зоя скользят, кружатся по полу, чувствуя себя нарядными, хорошенькими. Все мы любуемся ими.
- Весна...- с умилением глядит на них тетя Женя.- Примавэра... Боттичелли...
Уж эта тетя Женя! Не может сказать попросту: "Ах, какая прелесть! Ужасно красиво!"
- Едем! Едем в зверинец!
По папиному настоянию мама тоже едет со мной в зверинец. Мы там пробудем часа два-три, а папа пока поспит. Ох и отоспится он, бедный, в эти несколько дней!
Когда мы спускаемся с лестницы, тетя Женя говорит Серафиме Павловне:
- Я нарочно не купила девочкам шляпок с цветами или с лентами. Бантики, васильки, ромашки - это банально, это носят жук и жаба. А эти гирлянды листьев - посмотри, как изысканно!
По дороге в зверинец я спрашиваю у Риты и Зои:
- А как те дети, которые приходили тогда к вам ужинать? Ну, Франка с Зосенькой, Антось, Колька...
- Ax, эти...- вспоминает Зоя.
- Ходят они к вам?
- Нет! - отрезает Рита.- Больше не ходят.
- Почему?
Сестры переглядываются, и Зоя, скорчив смешную гримаску, отвечает:
- Надоели.
Глава десятая. ЗВЕРИНЕЦ
На краю большой пустой базарной площади, среди непролазной весенней грязи, навозных куч, оброненной с возов соломы, поставлена громадная палатка. Словно зверолов, накинув этот брезент, накрыл им множество зверей. Из-под брезента доносятся звуки шарманки, рычание хищников, визг и крики обезьян. На боках палатки, словно отпотевших от пятен, разводов грязи и сырости, налеплены яркие афиши: "Африканские львы" прыгают через обручи, затянутые бумагой, "Бенгальские тигры" стоят на задних лапах, "Индийский слон" с высоко поднятым хоботом, "Самая большая в мире змея-удав", обвивающая ствол пальмы. Перед афишами толпятся мальчишки, зеваки.
Большая толпа посетителей сразу оттирает нас от Шабановых.
При входе в зверинец словно погружаешься в густое, душное облако почти невыносимой вони. Я стараюсь не дышать носом и думаю: "Ох, как же, должно быть, воняет в Африке или в индийских джунглях - ведь там зверей еще гораздо больше!.."