- Это гениально! Просто гениально! - тявкающим голосом надрывается Зои-Ритина тетя Женя.
В доме Шабановых, как во всех домах на свете, свой собственный запах: пахнет солодом - от пивоваренного завода, яблоками - из кладовки, свежим тестом и корицей - из кухни и немного - собаками. От одного приезда в Броварню до другого запах этот забывается, и его узнаешь, как старого знакомого. Есть, впрочем, и еще одно, что я успеваю забыть между поездками к Шабановым, а приехав, всякий раз вспоминаю с огорчением: Зоя и Рита ревнуют меня друг к другу.
Еще по дороге в дом хорошенькая, кудрявая Зоя успевает язвительно шепнуть мне:
- Ты, конечно, только к своей ненаглядной Риточке приехала!
А смуглая Рита, мрачно набычившись, словно она собирается бодаться, больно щиплет мою руку:
- Помни: или я, или Зойка!
Как будто нельзя играть всем троим вместе!
- Нет, это провиденциально! Просто провиденциально! - восторженно тявкает тетя Женя. Золотое пенсне слетает с ее носика и повисает на шнурочке.
Тетя Женя целый год училась в Петербурге на Бестужевских курсах, и наша Юзефа уверяет, будто тете Жене там "мозги спортили". Я не совсем представляю себе, как это можно испортить человеку мозги. Сломали? Сунули туда гвоздь или шпильку? Но одно несомненно: тетя Женя сыплет всегда непонятными словами, никто не говорит так, как она.
- У нас сегодня спектакль-концерт! - объясняет тетя Женя папе.- Я, знаете, написала для них маленькую пьеску - называется "Три рыцаря". Историческую. Из жизни средних веков... Рыцаря Счастливой Звезды будет играть Зоенька, Рыцаря Львиное Сердце - Риточка. А вот Рыцаря Печального Образа должна была играть соседская девочка, но она час тому назад заболела. Можете себе представить, наш спектакль оказался под угрозой! - Тетя Женя всплескивает руками и взвизгивает: - Фатально! Просто фатально!
Теперь, с моим приездом, все устраивается: Рыцаря Печального Образа буду играть я. Меня уверяют, что роль маленькая, выучить ее легко, можно даже в крайнем случае написать роль на клочке бумаги и читать ее по "шпаргалке". От этого я, конечно; гордо отказываюсь - я выучу наизусть, не бойтесь!
- А ты не испугаешься перед публикой? - волнуется тетя Женя.
- Не испугаюсь!
Откуда у меня такая нахальная уверенность, непонятно. Я ведь не только никогда до этого не играла ни в каких спектаклях, но и почти не бывала в театре. Когда я была еще совсем маленькая - мне не было пяти лет, я еще не умела читать,- меня однажды взяли в театр на праздничный утренник. Мама сказала: "Будут представлять "Бедность не порок".
Я поняла это как "Бедный Снепорок".
В театре мне больше всего понравилось, что поехали мы туда на извозчичьих санках, а в антракте мама дала мне шоколадку. Неизгладимое впечатление произвело на меня, когда стали длинной палкой зажигать газовые горелки - электричества в то время в городе еще не было, квартиры освещались керосиновыми лампами или свечами. Но в ту минуту, когда занавес - он казался мне до этого неподвижной стеной - вдруг толчками и рывками полез вверх, на меня напал какой-то восторженный столбняк, как если бы я увидела, что дома на улице пустились в пляс или люди полетели, как птицы, по воздуху! Мама потом рассказывала, что я весь спектакль просидела ошеломленная, даже вопросов не задавала никаких.
Поняла я в пьесе очень мало. Запомнилось мне, как Коршунов говорил Любе: "Я вас буду в люлечке качать! У меня жена в золоте ходила!" Дома на вопрос папы: "Ну, что было в театре?" я ответила: "Очень..." Потом попыталась рассказать ему:
"Люба там была. Она хотела на Мите жениться. А старик пришел - ужасно богатый! - и говорит ей: "Я вас буду в люлечке качать, у меня жена в золотых подштанниках ходила..."
Вот когда сказались Юзефины представления о богатстве!
Потом, пристроившись поудобнее к папиному плечу, я добавила с огорчением: "А бедного Снепорока не показали почему-то..." И заснула.
А вот сейчас мне придется самой играть на сцене! Играть Рыцаря Печального Образа в пьесе "Три рыцаря" сочинения Зои-Ритиной тети Жени. Роль в самом деле несложная, через десять минут я знаю ее назубок. Я должна выйти в отгороженную часть гостиной - это называется "на сцену" - и, поклонившись зрителям, сказать "грустным-грустным" голосом:
"Я - Рыцарь Печального Образа. Я никогда не смеюсь. Я всегда страдаю и плачу. Даже цветы при виде меня вянут и с деревьев осыпается листва. Жизнь потеряла для меня всякую цену с тех пор, как моя обожаемая супруга Изабелла безвременно сошла в могилу".
Потом опять поклониться и уйти. Вот и весь Рыцарь Печального Образа! Сказать по правде, я немножко разочарована. Я думала, что буду настоящий рыцарь: мне дадут латы и меч, я буду совершать подвиги... У нас дома есть Пушкин, и я не один раз перечитала "Скупого рыцаря". Вот бы это сыграть, как сидит отвратительный старик в подвале при свечах и считает свои страшные деньги!.. Или прочитать стихотворение "Жил на свете рыцарь бедный"! Я, правда, не очень понимаю это стихотворение, но, когда начинаю читать, мне чудится будто я плыву в лодке по реке... А тетя Женя сочинила, чтоб я "грустным-грустным" голосом сказала, что ах, ах, как печально, умерла моя Изабелла... Такое впору бы сочинить нашей фрейлейн Цецильхен! "Фергисс-майн-нихт!"
Пока идут приготовления к спектаклю, я пробираюсь в столовую, где сидит мой папа в обществе Владимира Ивановича и Серафимы Павловны Шабановых.
- Ну-с,- говорит папа,- зачем я вам сегодня понадобился?
Серафима Павловна, которая перемывает чайную посуду, отрывается от этого дела и, прижимая к груди мокрое чайное полотенце, отвечает папе грустно-грустно, как Рыцарь Печального Образа:
- Яков Ефимович... Для меня прежде всего бог, а потом - сию минуту! вы. Сколько уж раз вы моих детей спасали, спасите и теперь. Чем хотите лечите, только вылечите!
- Да от чего их лечить, Серафима Павловна, голубушка? Здоровые дети...
Серафима Павловна .опускается на стул и начинает плакать. Не найдя своего носового платка, она вытаскивает платок из кармана мужа и горестно сморкается.
- Яков Ефимович! - говорит она с легкими всхлипываниями.- Ни-ка-ко-го аппетиту нет у детей! Не едят ни-че-го! По десять копеек плачу им за каждый стакан молока, только пусть пьют! Вот до чего дошло!
Владимир Иванович высоко поднимает плечи и ожесточенно пыхтит трубкой.
- Умалишотка! - он сердито кивает папе на жену.- Восемь стаканов молока в день выдувают дети,- по сорок копеек каждой за это. Да у меня на заводе рабочий того не получает!
Владимир Иванович очень волосатый. Такое впечатление, что волосы его уже и девать некуда, они запиханы куда попало: в нос, в уши... А сросшиеся брови - как толстая, мохнатая гусеница, изогнувшаяся над глазами.
Серафима Павловна, положив круглый, как яблоко, подбородок на круглую руку, скорбно смотрит на папу:
- Яков Ефимович!..
- Ну хорошо... - Папа достает из кармана записную книжечку и карандаш.Прошу вас, Серафима Павловна, перечислить мне по порядку, что именно ваши дети съедают за день.
- Утречком,- старательно припоминает Серафима Павловна,- подают им в постельку парного молочка...
- Выпивают?
- По десять копеек за стакан... Это в восемь. А в девять - завтрак: какао, яички - свеженькие, из-под курочек,- сметана, творожок, сыр, ветчина... И обязательно одно горячее блюдо!
- Это в девять,- отмечает папа в книжечке.- А дальше?
- В одиннадцать опять молоко...
- По гривеннику за стакан?
- Иначе не пьют! - вздыхает Серафима Павловна.- А в час - обед. Обыкновенный: три-четыре блюда. В три - опять по стаканчику молочка. А в пять - чай... ну, булочки сладкие, печенье, варенье, фрукты свежие, летом, конечно, ягоды...
- В одиннадцать - молоко, в час - обед, в три - опять молоко, а в пять - чай,- записывает папа.
- А в семь - ужин. В девять - молоко, и спать... И все!
У папы дрожат губы и подбородок: это он удерживается от смеха.
- Итого,- заключает папа,- они у вас едят каждые два часа.
- Едят они! - Глаза Серафимы Павловны наливаются слезами.- Кусочек того, капельку этого, здесь глоточек отопьют, там вилкой поковыряют, размажут, раздрызгают по тарелке, и все!.. Яков Ефимович, дорогой, ну скажите, вы ученый человек, чего им еще нужно, детям моим?
И вдруг папа начинает хохотать. Он хохочет, нагнув голову, словно собираясь долбануть носом собственное колено. Он весь сотрясается и плачет крупными слезами, слезы застилают его очки, как дождевые капли - оконное стекло.