"Навсегда?"
"А то как же!"
"Ну вот и отлично!"
Павел Григорьевич говорит маме:
- А какие котлеты, какие роскошные булки посылали мне вы, Елена Семеновна и Юзефа! Я просто обжирался!
- Не верьте ему, Елена Семеновна! - смеется Анна Борисовна.- Он, наверное, всю тюрьму кормил вашими гостинцами, я его знаю!
Трудно даже описать, как все в доме радуются возвращению Павла Григорьевича! Правда, за этим возвращением через часок-другой настанет разлука - может быть, навсегда,- но пока это радость, от которой, кажется, даже лампы горят веселее.
Поль подходит к Павлу Григорьевичу и просит его на минуту зайти в нашу комнату. Павел Григорьевич исполняет ее просьбу, и одноглазка Кики сразу вспархивает к нему на плечо.
- О, Кики такой умный! Он безошибочно узнает, кто хороший, кто нет... И он радуется, когда видит хороших людей!..
Мы сидим за столом. Папа прежде всего дает Павлу Григорьевичу письма к тем своим товарищам по Военно-медицинской академии, которые работают сейчас в Харькове, - врачам, университетским преподавателям. Потом разговор становится общим, все смеются, чокаются (мама достала заветную вишневку!), пьют чай с абрикосовым вареньем Юзефиной варки...
Настает пора расставаться: время ехать на вокзал.
- Будешь нас помнить, Сашенька?
- Всю жизнь! - обещаю я.
И ведь правда: я навсегда запомнила этих людей - Павла Григорьевича, первого революционера, увиденного мной в жизни, и милое, чудесное "Зернышко", Анну Борисовну. И почему-то в моей памяти Павел Григорьевич переплелся с Древницким. Разные, а какие похожие! Оба смелые, оба героические, оба любят людей больше, чем себя, оба видят далеко-далеко вперед! Один, летая на неуправляемой тряпке, видит впереди завоевание воздуха. Другой, ведя работу среди горсточки фабричных рабочих, видит впереди революцию!..
- Ты не спишь? - Это папа присел около моей кровати.
- Не сплю... Думаю... Папа, а ты - не революционер?
- Нет, Пуговка. Не революционер.
- Почему?
- Почему? - медленно повторяет папа мой вопрос.- Вероятно, революционер должен быть лучше, смелее, чем я... Он должен быть героем! Ведь они - только у начала своего пути. Их мало, а путь этот, пока они победят, им придется вымостить своими костями... Это будет трудно и долго... Помогать им - вот все, что я могу...
- А победят они?
- Победят. Непременно.
Мы еще молчим недолго. Мне немножко горько думать, что мой папа - он сам это сейчас сказал! - беднее душой, чем революционеры, что он не герой, а просто хороший человек.
- Папа... Я бы хотела, чтобы ты сделал что-нибудь очень хорошее!
- Например?
- Ну, например, пошел - и убил царя!
- Ох, какая Пуговка, какая глупая Пуговица!.. - посмеивается папа. Настоящие революционеры - такие, как Павел Григорьевич,- это не делают... Они царей не убивают!
- Почему?
- А вот почему - об этом мы поговорим тогда, когда...
Вот оно: так я и знала!
- ... когда у тебя коса вырастет!
Глава двадцатая. СВАДЬБА
Коса - она, конечно, очень долго растет. Но маленькая косичка, в несколько сантиметров, такая, чтобы в нее можно было вплести ленточку, такая у меня к концу лета все-таки уже есть. Это очень приятно. Я поворачиваю голову то вправо, то влево, словно трясу надетыми на уши сережками из вишен! Косичка при этом, правда, не бьет меня по ушам (это еще когда-а-а будет!), но я ощущаю ее у себя на затылке... Это тоже приятно!
В один прекрасный день, когда мы с Юлькой сидим на обычном месте, на берегу реки, куда ее каждое утро приносит Степан Антонович, Юлька говорит мне:
- Завтра придешь?
- Приду.
- Нет, ты приходи непременно. В двенадцать часов,- настаивает Юлька.
- А что?
- Так... - И Юлька делает загадочное и таинственное лицо. Ясно: она знает какой-то секрет.
Однако сохранить тайну до конца она не может.
- Свадьба у нас завтра... - говорит она, сияя.- Мамця со Степаном Антоновичем венчаться идут... Приходи в двенадцать часов. И не сюда - меня здесь не будет. К ресторану приходи, к черному ходу, где наша комнатка... И еще Юзефе скажи, чтоб с тобой пришла! Непременно!
Пока Юлька была больна, ее мать очень подружилась с Юзефой. Она даже называет Юзефу "тетечкой".
- Мы и татку твоего хотели пригласить, да не смеем...
- Папа непременно пришел бы! - горячо уверяю я.- Но в двенадцать часов он в госпитале.
Когда я ухожу, Юлька кричит мне вслед:
- Не забудь: завтра в двенадцать с черного хода! И Юзефа чтобы тоже!
Я очень радуюсь этому приглашению, хотя со словом "свадьба" у меня связаны не очень приятные воспоминания. Я была на свадьбе только один раз в жизни. Выходила замуж двоюродная сестра моей мамы. Я была еще маленькая лет шести. Дома было много суматохи - одевались, готовились ехать на свадьбу. Пришел дамский парикмахер пан Теодор; он стал завивать маме локоны горячими щипцами, это было ужасно интересно. Пан Теодор нагревал щипцы на керосинке, потом пробовал нагревшиеся щипцы сперва о собственное ухо, о палец, предварительно послюнив его, и, наконец, о кусок газеты, отчего в комнате плыл запах паленой бумаги.
Завивая мамины локоны, пан Теодор все время восхищался маминой красотой:
- Урода! Ах, яка урода!
Я было хотела обидеться за свою маму, но оказалось, что по-польски "урода" означает прелесть, очарование!