— Да хватит вам! — вклинилась в драку двух петухов Милада, — С ее способностями она даже умереть не сможет. Просто останется навсегда в мире снов, чужой боли, страданий, которые она чувствует, как свои собственные. И там был не один дух, а сотни. Поэтому пока вы спорите, она проходит через такие мучения, что вам и не снились. Нужно думать, а не кулаками махать.
— Ты предлагаешь ее резать? — вскинув брови, резанул Самойлов, хотя на языке вертелся другой вопрос: «Какие еще к черту способности?!»
— Нет. Это ей не поможет. Она не почувствует физическую боль. Когда Леся сына кузнеца лечила, я пыталась ее от него оторвать, и по щекам хлестала, она не реагировала, а здесь их много больше чем десяток…
Она никак не могла очнуться от водоворота чужой боли, страха, неприязни, ненависти и обиды, захватившего ее. Страшная смесь. Словами не передать, сколько ужаса ей пришлось пережить за это время. Сначала духи подходили к ней по очереди, если можно так выразиться. Она проживала каждую смерть по отдельности, но через какое-то время все смешалось перед глазами. Узкое помещение, недостаток воздуха, не можешь пошевелиться, нечем дышать, запах разлагающихся тел. Все это сводило с ума, заставляя опуститься на колени, прижав руки к вискам и выть, грызть землю, орать до хрипа в легких. Это продолжалось невыносимо долго, невыносимо больно. Леся цеплялась за жизнь, но теряла себя в чужой боли, изредка выныривая на поверхность забытья.
Хорошо, что по природе снежноволосая, хоть седины не заметно. С малых лет седая.
О чем ты думаешь! — укорила себя девушка.
Постепенно до нее дошла мысль, назойливо стучавшая на краю сознания. Боль отступает, принося маленькое освобождение, стоит ей воспротивиться ей хотя бы на мгновенье.
— А ведь я могу еще более менее связно мыслить, как ни странно.
Молочная густота, окружившая девушку, слегка отступила, дала ей передышку, Леся смогла сделать маленький глоток позабытой свободы. Неожиданно в ней стал робко расцветать природный (или все-таки приобретенный за такое короткое время?) эгоизм. Она никогда не жила для себя. Все эти годы детства в боли, обиде и отчуждении. Непонимание. Неприятие. Единственная радость — дружба такой удивительной и потрясающей Милады… Вся — такая маленькая — жизнь для кого-то. Для того, чтоб отец гордился, Матрена — полюбила, Милада — не отогнала…
Сострадание не собиралось уступать место гордости и невесть откуда взявшемуся эгоизму. Эти — давно не люди — тоже любили, страдали, умерли в муках, в конце концов. И кто-то должен им помочь…
— А почему я? — поднял голову расцветающий буйным цветом эгоизм, — теперь ничто не мешает мне жить так, как хочется, ну, на крайний случай, как сумею… Главное отсюда выбраться.
Девушка оглянулась на грязно серую пустоту, в которую по недоразумению судьбы заключила себя сама.
— Вот это ситуация… — проговорила она вслух и задумалась.
— А, ведь ты, Леся, просто образец самобичевания, неуверенности и нелепого сострадания всему на свете, только кто б тебя пожалел… — эгоизм разошелся и решил набрать обороты.
— А кто сказал, что это плохое качество? — сострадание никто не отменял.
Лесе стало казаться, что она сходит с ума, начала разговаривать сама с собой. Хотя, если серьезно задуматься, то сострадание, хорошее качество, но в меру. А она совсем забыла про себя, свои желания.
Девушка вдохнула полной грудью холодный безжизненный воздух, словно младенец, делающий первый в жизни вдох. Так жить захотелось. Так мало еще было сделано, так много еще предстоит. Столько всего нужно попробовать, что аж голова кружится!
Хитро улыбнувшись пустоте, Леся выдала одно очень витиеватое и очень скабрезное выражение, подслушанное у Атана, и рассмеялась, как идиотка.
Белесый туман приобрел ясные очертания человеческих фигур и отступил от сумасшедшей на пару десятков ма-аленьких шагов. Круг вокруг девушки расступился, увеличиваясь в диаметре, но она не обратила на это особого внимание, пытаясь сообразить, как ей отсюда выбраться и чем в первую очередь заняться, после возвращения. Пункт первый — поцеловать Владимира, потому что неймется, пункт второй — постричь волосы. Слишком тяжелой ношей они для нее стали, да и неудобно.
— Что вам нужно? — обратилась девушка к беспокойникам, не поднимая глаз. В данный момент она была слишком увлечена разглядыванием собственной пятой конечности, именуемой коса. Светлые прядки сверкали алмазным блеском в пальчиках девушки.
— Красиво… — подумала она, — но все равно обстригу. Ради эксперимента.
— Почувствуй… — прошелся легкий шепот по призрачной толпе.
Девушка тяжело вздохнула и выпустила кончик терзаемой косы из рук.
— А дальше что? — тишина напряженным куполом простерлась над ее головой. Леся еще раз вздохнула и посмотрела под ноги. Та же белая пустота. Она расслабленно присела, поджав ноги под себя. Посмотрела на толпу беспокойников, которые (странно, конечно, звучит) явно чем-то (или кем-то?) обеспокоились и повторила свой вопрос:
— А дальше-то что? Я уже прочувствовала столько, что на всю жизнь ощущений хватит. Отпустите меня, — вышло слегка требовательно, но ничего, для них пойдет.
Беспокойники явно не привыкли к тому, что ими командуют. На данный отрезок времени Лесю это нисколько не волновало. Она вообще сейчас на себя не похожа. Что творила — не понимала. Так, действует по неизвестно откуда взятому наитию.
Молчание сменилось редкими смешками.
— Уходи, если знаешь куда, — рой голосов смешался в один. Злой, бесполый.
Леся призадумалась:
— Вот же незадача. Похоже, никто не собирается мне помогать. Хотя кто ждет помощи от беспокойников? Только я. Это тебе не книжки Миладкины читать. Там все легко — принц пришел и порядок. В нашей компании заезжих принцев не наблюдается. Атан — вообще наглый монстр, Владимир… Владимир — милашка… Но спасать меня явно никто не хочет. Или просто не знают куда идти?
Чем больше девушка рассуждала, тем дальше отступал туман.
— Почувствуй, — пытался убедить ее монотонный голос, явно страдающий навязчивой идеей, вырывая девушку из плена собственных мыслей.
— Да идите вы… Лесом! Я уже свое прочувствовала. Вам не помогло. Вы что решили, что я дура сострадательная? Да. Я такая! Так что с того? Думаете мне можно на шею сесть? Не получится! Хватит. Я готова помочь каждому, но если помощь не нужна — до свиданья. Ищите других. У вас по лесу много дурачков бегает. Вот с ними развлекайтесь, а мне домой пора. Я устала, я есть хочу. Спать. Все — благотворительная лавочка закрылась.
У-у-у-у. сколько во мне злости, — подумала Леся. Сама не представляла, — вот что значит стресс.
Разноголосье разлетелось, отражалось эхом со всех сторон, сливаясь в один нестерпимый шум. Леся демонстративно прикрыла уши руками. Спустя какое-то время, а здесь оно тянулось, как кисель и сложно сказать, как долго продолжается этот кошмар, раздалось информативное — помоги.
Леся приподняла снежно-белую бровь
— А что мне за это будет? — красавица мило улыбнулась, уже понимая, что совсем скоро она сможет продолжить путь до столицы вместе с друзьями. Ну и, конечно, поцеловать Владимира. Ну, или хотя бы чмокнуть.
Леся, которую за прошедшее время Атан успел окрестить одержимой, затихла. Теперь же она улыбалась, хихикала, приводя компанию в искреннее недоумение от такого поведения.
— Ее точно призраки мучают, — Атан, разворачивающий основные действия операции под названием «спасти и обезвредить», чувствовал себя немного разочарованным от такого неожиданного поворота событий. Еще бы! Он предложил план по спасению, а самыми ласковыми словами, которыми его отблагодарили, оказались «засранец и садист». Остальные эпитеты вспоминать не хотелось. Не лестные и не печатные. Кто бы мог подумать, что Самойлов мастер нецензурной брани.
— По идее — да. Я их сама почувствовала. А уж когда она меня за руку схватила, то… и говорить не хочется.
— Так чего она смеется тогда? — Атан не просто был удивлен. Поведение беловолосой беды поразило его до глубины души.
— Над тобой и смеется, — тихо процедил Владимир. Атан его раздражал до побелевших костяшек на руках, так сильно Владимир сжимал кулаки. Причину столь яростной антипатии Владимир объяснить не мог. Да и зачем в принципе? Сначала собака не любит кошку, а уж потом придумывает причины.
— Я не понимаю, почему чуть что, так сразу я всему причина? Вы мне льстите Владимир…
— Тихо вы, — шикнула Милада на спорщиков. Они ее оба раздражали до крайней степени.
— В данной ситуации самое дело грызть друг другу глотки! Вместо того, чтоб предложить что-нибудь путное вы лаетесь, как кобели на псарне!
— Я предложил, — возразил странник, пожав широкими плечами.
— Иди ты со своими предложениями!
Голова у травницы пухла от словесных баталий двух мужчин чуть ли не больше, чем от попыток привести в чувство подругу. Она перепробовала все, что могла и до чего додумалась. Вплоть до заклинания вызова заблудшей души. Бред, конечно. Но Милада терялась в догадках, не понимая что можно еще сделать. В который раз она кляла себя за бабушкины знания, доставшиеся невесть кому.
Отчаявшись, устав от ругани и мозгового штурма, она выдрала тело подруги из рук Владимира, аккуратно положила на покрывало под его пристальным взором. Нашелся защитничек! Теперь голова Леси покоилась на ее коленях. Девушка гладила ее по снежно-белым волосам, и напевала старую колыбельную. Эту песенку когда-то давно пела Миладе бабушка. Пару раз травница напевала ее Лесе. Теперь оставалась хрупкая надежда, что Лесенок услышит ее и откликнется. Соленая одинокая слеза скатилась по щеке черноволосой красавицы, упала крупной каплей, расползаясь маленькой лужицей по лицу Леси.