— Хорошо, будем встречаться у меня в кофейне, — сказала она и смущенно добавила, — по делу.
Это уточнение его никак не тронуло.
— Думаю, мне придется тебя вызвать на заседание Директории, — сказал он серьезно и вдруг резко замолчал.
Смотрел он куда-то за Сандру, поверх ее головы, и взгляд его был непередаваем: что-то между страхом, досадой и бесконечным терпением было в этом взгляде. Она даже испугалась, медленно обернулась и посмотрела назад.
На деревянной лесенке, ведущей со второго этажа в гостиную, стояла девушка в ночной рубашке, тоненькая, хрупкая, очень красивая. Черные волосы были коротко подстрижены. Ольгерд встал, медленно подошел к лестнице и схватился за перила.
— Зачем ты встала?
Девушка совершенно глупо улыбнулась и сунула палец в рот.
— Иди спать, — сказал он терпеливо, даже ласково, — я скоро приду.
Несмотря на это, она спустилась по ступеням. Сандра даже съежилась от ужасной догадки.
— Ну, в чем дело, Рики? Подожди, не трогай чашку… оставь варенье в покое… знаю, любишь, но уже поздно… подожди, дай хоть полотенце возьму…
Через пять минут в гостиную вбежала заспанная служанка. За это время Сандра поняла, что это перепачканное вареньем жалкое существо с глупыми черными глазками — принцесса Риция Индендра. Увести ее удалось не сразу.
— Это… твоя жена, полпред?
Ольгерд уныло сел в кресло, плечи были ссутулены, кулаки сжаты.
— Да. Это моя жена. А Одиль — моя дочь. Ты ведь знаешь Одиль?
Она сразу вспомнила странную девочку, которая жаловалась на свою сумасшедшую мамашу. Теперь все стало понемножку проясняться.
— Досталось тебе от нашей семейки, — горько усмехнулся Ольгерд, — сначала Одиль пыталась купить тебя вместе с кофейней, потом я. Ты извини нас…
Девочка была странная: несчастная и очень избалованная при этом. Воспитал он своего ребенка, конечно, отвратительно.
— И… давно это с принцессой Рицией? — спросила Сандра с сочувствием.
— Десять лет, — спокойно ответил Ольгерд.
— Уже десять лет?! И никто не знает?!
— Индендра очень хорошо это скрывают. Привычка у них такая — скрывать свои нарывы. Никому ведь уже не объяснишь, что это несчастный случай при эксперименте. Все решат, что это наследственность. Они очень переживают за свою наследственность.
— Поэтому такая крепость?
— Конечно.
— Извини, я же ничего не знала…
— Это семейная тайна. Я надеюсь, ты никому ничего не скажешь?
— Хорошо, — Сандра посмотрела на него даже не с жалостью, а просто с ужасом, — я-то промолчу. А ты? Ты долго собираешься молчать об этом?
Ольгерд обреченно опустил голову.
— Всю жизнь.
Даже тех пяти минут, что он общался с Рицией, Сандре было достаточно, чтобы понять, что он любит свою жену, любит это глупенькое, кукольно-красивое тело и готов терпеть это бесконечно. Почему-то осознавать это было больно. И за себя, и за него.
— Ты надеешься, что она поправится?
— Нет. Она никогда не поправится.
— На что ты себя обрекаешь, Ольгерд Оорл?
— Я уже привык.
— Жить двойной жизнью?
— Жизнь у меня одна, — хмуро посмотрел он, — и одна жена.
Если б она не видела все своими глазами тогда ночью, она бы и правда поверила, что он святой. Разбираться в этом было слишком больно и совершенно бесполезно.
— Ты что-то говорил про Директорию, — напомнила она.
— Да, — кивнул он, — накопилось много новостей. Я думаю, заседание состоится на днях. Приготовь речь.
— Хорошо. А ящик?
— Ящик — это моя забота. Не волнуйся.
Было очень поздно. Они обсудили еще какие-то детали, потом Ольгерд вызвал для нее такси. Они прошли по темному саду, вышли за ворота, коротко простились. В летнем небе уже занимался бледный рассвет. Сердце почему-то все время болело, как будто продырявленное ржавым гвоздем.
— Спокойной ночи, — сказала она.
Он улыбнулся.
— Скорее, доброе утро.
— Десять дней, — подумала Алеста, жмурясь от рассвета, — десять дней, как рухнул мир, а этот негодяй меня бросил. А я все еще жива!
Любовь всей ее жизни лежала в руинах, а солнце по-прежнему всходило и весело заглядывало в окна.
Сандра явилась под утро, долго стояла под душем, потом присела к ней на диван вся бледная и измученная.
— Ты не спишь?
— Да уже вставать пора.