Может, крылья сложишь посреди степей.
Арнис не участвовал в хоре. Он знал, что когда дойдут до второго куплета, до «твой дружок в бурьяне неживой лежит», половина вообще перестанет петь, а остальные будут тянуть дрожащими тихими голосами. Позорище. Лучше бы и не начинали.
А дорога дальше мчится,
Кружится, кружится.
А кругом земля дымится,
Чужая земля...
Когда допели, Иволга протянула руку за гитарой.
– Давайте спою. Новый перевод сделала.
Все повернулись к ней. Иволгины переводы – это всегда интересно. Не случайно же, пол-Коринты уже ее песни знает.
Зазвенели мрачные, тяжелые аккорды.
– Это на синтаре лучше бы вообще-то, – пояснила Иволга, – но мне вставать лень.
И она запела низким, густым голосом.
Расскажи мне, дружок,отчего вокруг засада.(9)
Отчего столько лет нашей жизни нет как нет.
От ромашек цветов пахнет ладаном из ада.
И апостол Андрей носит люгер-пистолет.
Оттого, что пока снизу ходит мирный житель.
В голове все вверх дном, а на сердце маета,
Наверху в облаках реет черный истребитель,
Весь в парче и в жемчугах с головы и до хвоста.
Арнис внимательно посмотрел на мужа Иволги. Дрон сидел вполоборота... и не сводил с Иволги глаз. Он не пел. Он и вообще никогда не пел, не умел, возможно. Только вот этот взгляд... Что для него значит Иволга? Почему они вместе? Почему сейчас он все же решился снова идти на войну?
Пожалуй, самый странный из всех. Никак не хочет открыться, не хочет быть вместе с другими... Но воюет неплохо. Как Иволга живет с ним – но ведь она его любит, это же ясно.
Кто в нем летчик-пилот, кто в нем давит на педали?
Кто вертит ему руль, кто дымит его трубой?
На пилотах чадра, мы узнаем их едва ли.
Но если честно сказать, те пилоты мы с тобой.
А на небе гроза, чистый фосфор с ангидридом.
Все хотел по любви, да в прицеле мир дотла.
Рвануть холст на груди, положить конец обидам...
Да в глазах чернота, в сердце тень его крыла.
Изыди, гордый дух! Поперхнись холодной дулей.
Все равно нам не жить, с каждым годом ты смелей.
Изловчусь под конец и стрельну последней пулей.
Выбью падаль с небес. Может, станет посветлей.
Молчали долго. Дэцин повернулся к Арнису.
– Ну вот, ребята, вам это... Это ты, Иволга, хорошо спела. И вы там тоже, на Ярне... выбейте эту падаль.
– Да уж, – проворчал Арнис, – гордый дух...
– Не в первый раз, – сказала Иволга, – всю жизнь этим и занимаемся.
– С Божьей помощью, – вставил Ландзо.
– А ты когда петь научишься, юный цхарнит? – спросила его Айэла. Анзориец смущенно пожал плечами.
– Да какой из меня певец... Ты вот лучше спой... ну, ты знаешь, что.
Айэла кивнула, взяла гитару. Недавно она выучила песню на стихи, которые написал друг Ландзо, мальчишка-анзориец... давно уже погибший. Ландзо нашел здесь переводчика, и потом из этих стихов как-то сама собой возникла песня, и вот была известна уже практически всей Коринте. Грудной волшебный чистый голос Айэлы мгновенно наполнил собою весь дом, заставил петь, отзываясь, все стены и окна, и кристаллы, и ксиоровые колонны... И тихо подхватили остальные – все уже знали эту песню.
Я строю воздушные замки,
Хрустальные города,
Живет в глубине моей памяти
Лазоревая звезда.
Над берегом океана,
Где ласковая волна,
Звезда моя всходит рано