Голос очень громкий, здесь хорошая акустика.
Больше всего Ильгет хотелось провалиться сквозь землю и не стоять здесь. В голове вдруг мелькнуло «Страшный суд». Она начала неистово молиться про себя, и в какой-то миг ей стало легче. Она все так же стояла здесь, на пронизывающем ветру под сотнями взглядов, но знала, что это не навсегда, что это пройдет.
Женский пронзительный голос все вещал что-то...
Потом в руках Ильгет оказалась книга. На бумаге отпечатанная книга, на обложке «Время идущих», и дальше – посвящение Арнису. Арнису. Для которого она писала.
Да, это одна из наград – книги победителей печатают на бумаге. Они становятся коллекционной редкостью, их можно продать...
Да ведь я победитель, подумала Ильгет. Как это могло быть? Что у меня общего со всеми этими людьми? Они такие красивые, умные, уверенные – они правы во всем. Я же только и делаю, что ошибаюсь. Ну вот только дети, пожалуй – дети у меня есть, и это не ошибка. Но как я могла оказаться здесь?
Ей сунули какое-то нелепое огромное позолоченное перо. Даже на Эдоли никогда не писали гусиными перьями, так низко их цивилизация не опускалась. Неважно...
– Прочитайте что-нибудь! – Ильгет поняла, что это обращаются к ней.
– Что? – хрипло и тихо спросила она.
– Отрывок из романа... или стихи, там есть замечательные стихи...
Ильгет вдруг пришла в голову идея. Она торопливо кивнула и посмотрела на даму в красном.
– Акустика включена, читайте, – торопливо сказала дама. Ильгет набрала воздуха и сказала:
Смотри, рассвет касается верхушек...
И тут же испуганно замолчала, ее голос разнесся по залу, как гром, звук был совершенно несоизмерим с затраченными усилиями. Сердце заколотилось. Ильгет еле справилась с собой и стала читать снова.
Смотри – рассвет касается верхушек
Над лесом, молчаливым и глухим.
Но скоро бой молчание разрушит.
Поспи, мой брат – мы слишком мало спим.
Мы слишком часто думаем, что правы.
Но солнце вспухнет атомным грибом.
И горизонт расколется, и слава -
Какая, если стену ломишь лбом?
Какая, если смерть морочит адом,
И кости перемалывает боль,
Который год – как будто так и надо!
Ты потерпи, браток, Господь с тобой.
Ты помнишь колыбельную про ветер,
И там еще – про солнце и орла...
Там, на Квирине засыпают дети.
И смерть еще за нами не пришла.
И может быть, подумай только, друг,
Мы нынче снова убежим от смерти.
И это значит, что чужие дети
Сегодня примут смерть от наших рук.
И к вечеру мы выжжем лес дотла.
Мы ляжем спать, не размыкая шлемов.
И новый крест появится на схемах,
И трупы скроет серая зола.
Потом Ильгет шла между столиками, на нее не оглядывались. Квиринцы продолжали шушукаться, есть и пить. Облегчение... вот и все. Чего было бояться? Никто не подумал ничего плохого, а если и подумали – промолчали, квиринцы люди воспитанные.
Ильгет дошла до своего столика, и Мариэл вскочил ей навстречу. Схватил ее свободную левую руку и горячо потряс.
– Молодец! Ну просто здорово... Садись... А стихотворение какое – меня аж до печенки пробрало. Хорошо, что ты его прочитала. Еще налить?
– Наливай, – Ильгет махнула рукой.
– Ильгет, – произнес Мариэл, словно пробуя имя на вкус, – а я ведь твой роман совсем недавно прочитал. Классная вещь! Ты бы могла прочесть молитву святой Дары, тоже очень красивое место... Но это стихотворение – просто здорово! Давай выпьем? За твой успех.
– И за твой, – бокалы соприкоснулись, эстарги выпили вина. Ильгет почувствовала некоторое облегчение. Да не все ли равно – чего она разволновалась?
– Да, достается вам, – сказал ско, – я даже и не думал... думал, нет ничего хуже, чем за шибагами гоняться. А чего вы там делали-то, ну там, ты поняла...
Ильгет подумала, прикинула уровень секретности. Армейцам ведь кое-что разрешается рассказывать.
– Мы работаем на планетах, зараженных сагонами. В последнее время, – уточнила она. Армейские части все время меняли, это не ДС, они не должны воевать всю жизнь, – там, знаешь, всякое бывает. Вот это, все, о чем там речь шла – это все списано с натуры. Так оно и было.
Мариэл вздохнул и снова разлил вино по бокалам.
– А где твой муж? – спросил он, – как же он тебя бросил в такой момент?