– Совесть здесь ни при чем. Уйди... уйди, ублюдок.
Арнис начал монотонно и тихо ругаться... может быть, хоть это спасет... удержит на какое-то время.
Долго ему не продержать старика.
Ильгет снова пришла к нему на следующий день.
Они просто говорили... и время пролетало так незаметно, что Ильгет сама себя заставляла поглядывать на часы – вот уже два часа прошло... уже почти три... нет, неудобно, надо все-таки домой идти.
– Так сколько же у вас в семье было детей?
– Четверо, – отвечал Арнис, – мой брат, Эльм, он погиб, когда ему двадцать пять было. И еще две сестры у меня есть, старшая и младшая. У старшей уже трое детей, и младшая скоро должна родить.
– У вас всегда так много детей в семьях? – удивлялась Ильгет.
– Ну конечно. Не очень много, четверо – это среднее число. Информационное давление на это рассчитано, потому что у нас людей, знаешь, всегда не хватает.
– Почему не хватает? Вот у нас на Ярне, говорят, перенаселение.
– Ерунда это, Иль... Мы ведь в Космосе живем, места для жизни – сколько угодно. Квирин уже четыре колонии основал, это только Квирин... Но у нас и на самой планете народу немного, ведь война была всего-то полвека назад. И потом, у нас, знаешь, не все удерживаются...
Бледное и узкое лицо, ямочка на щеке, улыбка. Ласковый взгляд. Белая наволочка и желтоватая, неровно окрашенная стена, казенный больничный запах. Вечер – и тусклый свет в палате, шуточки Антолика.
Красивые руки у него. Это очень важно – какие руки. А эти длинные, тонкие пальцы, нервные и гибкие, но кажется, очень сильные, и когда они касаются случайно руки Ильгет, хочется их задержать.
.. – Я тебе еще не надоела?
– Ну что ты! Я так рад, что ты приходишь.
– Я тебе вот еще книг принесла... ты так быстро читаешь!
– У нас этому учат... Спасибо! О, я вижу, ты опять чего-то вкусненького...
– Ну да, тебе же понравились крендельки. Я опять испекла.
– Иль, ты так замечательно готовишь... Ты чего?
Ильгет растерянно смотрела в пол и не отвечала. Потом посмотрела на Арниса.
– Ты знаешь, я первый раз в жизни слышу, что хорошо готовлю.
– На улице, вроде, уже зима наступает... холодно?
– Сегодня первые снежинки полетели.
Тусклое слепое окно. Ильгет поймала себя на том, что почти не слышит того, что говорит Арнис. Он рассказывает что-то о Квирине. Да... там очень хорошо, наверное, как в сказке. А за окном уже действительно снег.
– А кем же ты стала, Иль?
– А я никем не стала. Пошла на лингвистику, к языкам у меня способности. Но не закончила... так получилось.
– Языки – это тоже хорошо, интересно. А я вот туп... с мнемоизлучателем, и то не могу нормально выучить.
– Ну наш-то язык ты отлично знаешь.
– Я много времени на него потратил. Нет, Иль, я тупой ско, ни к чему не способный. Я и в музыке дуб, и творчеством никаким не занимаюсь особо, разве что социологией немного увлекаюсь...
– Творчеством? – тонкие, прямые брови Ильке взлетели вверх.
– Ну да... я имею в виду – там сочинять что-нибудь...
– А я сочиняю, – тихо сказала Ильке. Она смотрела в пол и говорила быстро и тихо, будто стесняясь.
– Я стихи сочиняю. И прозу тоже... иногда.
– Как здорово, – сказал Арнис, – почитай мне какие-нибудь свои стихи, а?
– Как, – Ильгет обернулась на опустевшую уже койку Антолика, – вот прямо так... почитать?
– Да, а что такого?
– Не знаю. Я как-то... никогда...
– Да ладно, не стесняйся. Ну почитай правда! – попросил Арнис.
– Я даже не знаю, что...
– Ну последнее...
– Последнее... Только оно непонятно о чем. Я сама не знаю.
– Это неважно, Иль.
Она читала сдавленным тихим голосом, интонируя по-детски, как школьница.
Звенящий лес, на всходе день,
Ложится золотой рассвет
На сосны, и опять нам лень
Включать кукушкин счетчик лет.
Кукушка! Песенка твоя
Легка, как девичья слеза.