— Серебро и золото, — пробормотал поэт, взглянув вверх. Летописец сделал заметку.
На ветку чуть выше поэта уселся уишик и принялся вылизывать себе крылья. Когда он делал резкое движение, с ветки начинал падать снег.
— продекламировал поэт.
Летописец тут же записал стих.
Один из носителей дубинки начал спор:
— Убийца Поэтов был полным нейтралом. Страх смерти сделал его безумным. Кривоног — целиком мужчина. Поддавшись мужской страсти к насилию, он украл детей своей соседки. Последняя встреченная мной владычица, правительница крепости, была женщиной злобной и лживой. Из всех этих примеров нужно, несомненно, сделать вывод. Личности следует быть не целиком одного пола, а такой, как я — гармоничной смесью мужского, женского и нейтрального начал. Но этот ребенок — пусть и не по своей вине — так и останется одного пола.
— Я в долгу перед ребенком, — решительно произнесла моя лучшая разведчица. — Если бы не девочка, я испытала бы боль и унижение, когда свихнувшаяся правительница развернула бы мои тестикулы — что она, несомненно, собиралась сделать. В лучшем случае, мне пришлось бы уйти из крепости, ковыляя и мучаясь от боли. А в худшем — оказаться прикованным к водяному колесу.
— Но вот вопрос, — сказал летописец. — Может ли гоксхат всего лишь одного пола не стать уродом? Наверное, нет. Наилучшая комбинация — это моя. Мужчины, женщины и оба типа нейтралов. Хотя даже два пола способны обеспечить баланс.
— Есть и другие личности, кроме упомянутых трех, состоящие из тел только одного пола, — упрямо возразила разведчица. — И не все стали монстрами или уродами. Так что вовсе не пол повлиял на тех, а каменистые равнины и острые вершины Ибри, холодные местные зимы и дикие опасные животные. Мои части смогут научить девочку самым различным качествам: отваге носителей дубинок, утонченности поэта и летописца, женской нежности остальных моих частей. И она станет единой гармоничной личностью.
Разведчица смолкла. Остальные поглядывали на нее с неуверенностью. Разведчица заговорила вновь:
— Немало людей теряют свои части из-за болезней, несчастных, случаев и войн, многие из них потом долгие годы живут в усеченном виде. Да, это грустно и печально, но вряд ли неестественно. Представьте старость и конец жизни. Старики умирают тело за телом, пока не остается последнее. Да, чаще всего последнее тело умирает быстро. Но не всегда. В каждом большом городе найдется свой старик или старуха, ковыляющие по улицам в одиночку.
И я не откажусь от ребенка, которого вскормила собственным молоком. Хочу ли я, чтобы меня называли неблагодарной или бессердечной? Меня, уже оставившую всякую надежду на честь и славу?
Я посмотрел на себя с неуверенностью. Уишик снова стряхнул с ветки снег.
— Ну что ж, — сказал поэт, взор которого уже приобрел некоторую отрешенность. Скорее всего, на подходе новый стих. — Я отведу ребенка в детский сад и оставлю там.
Разведчица нахмурилась:
— Хорошо ли будут о ней заботиться — там, среди здоровых детей, у воспитателей наверняка возникнет предвзятость к неполному ребенку! Я никому не отдам девочку.
— Но подумай о том, как много я путешествую, — возразил носитель дубинки. — Ну как я смогу таскать с собой еще и ребенка?
— Осторожно и нежно, — ответила разведчица. — Как это делали мои предки-кочевники. Вспомни древние предания! Когда они путешествовали, то брали с собой все, даже кувшины для умывания. И уж точно не бросали своих детей.
— Я слишком привязался к этому ребенку, — сказал летописец разведчице.
— Да, привязался. И это уже произошло, так что назад пути нет. Я люблю ее мягкий детский пушок, ее четыре голубых глазика, ее отважный дух. И я ее не брошу.
Мы спорили еще некоторое время. Я не стал сердиться на себя — наверное, потому, что недавно пережил столько опасностей. Ничто лучше страха не напоминает о ценности жизни. Время от времени, когда разговор становился особенно трудным, часть меня вставала и отходила в темноту, чтобы лягнуть снег или помочиться. И когда эта часть возвращалась, он, оно или она выглядели более умиротворенными.
Наконец я пришел к согласию. Я оставлю ребенка и буду носить его с собой во всех путешествиях, хотя половину меня такое решение и не устраивало.
Как трудно жить в несогласии с самим собой! Но все же такое случается, и все, кроме безумцев, преодолевают подобное состояние. Только безумцы забывают об исходной целостности, лежащей в основе разницы во мнениях. Только они начинают верить в индивидуальность.
На следующее утро я зашагал дальше.
Поэма, которую я сочинил для повелительницы теплого замка, стала знаменитой. Ее форму, названную «звенящим восхвалением», переняли и другие поэты. Благодаря ей я обрел толику славы, вполне достаточную, чтобы успокоить дремавшую во мне зависть, а слава принесла и немного денег, на которые я прожил несколько лет.
Возвращался ли я когда-нибудь в Ибри? Нет. Те земли оказались слишком суровыми и опасными, а встречаться во второй раз с правительницей теплой крепости мне не хотелось. Вместо этого я поселился в Малом Ибе, купив домик на берегу реки под названием Могло-Быть-Хуже. Название оказалось весьма подходящим. Домик был
уютным, а соседи приятными. Ребенок играл в огороженном садике под присмотром моих женских частей. Соседи же приглядывались к девочке с интересом и не упоминали о ее очевидной неполноценности.
Путешествовать я стал меньше — из-за ребенка и возраста. Но побывал на фестивалях в Большом и Малом Ибе. Путешествовать по ровным дорогам, пересекающим широкие равнины, было легко. Ибские правители крепостей, хотя и отличались иногда эксцентричностью, не шли ни в какое сравнение с ибрийскими безумцами и не представляли опасности ни для меня, ни для других поэтов. На одном из фестивалей я повстречал знаменитого водопроводчика, который оказался крупным красивым гоксхатом, но неполноценным: состоящим из двух мужчин и нейтрала. На фестивале я выиграл корону за поэзию, а он/оно — за изобретательность. Отмечая наш успех яичным вином, мы влюбились друг в друга и слились в объятиях.
То был прекрасный роман, и завершился он без сожалений, как и все мои прежние романы. Будучи группой, мы, гоксхаты, счастливее всего наедине с собой. К тому же я не мог забыть пленников, вращающих водяное колесо. Планировал водопроводчик такое или нет, но все же причинил страдания другим. И, конечно же, неправильно — и несправедливо, — когда одни надрываются в темноте, чтобы у других была теплая постель и горячая вода из трубы.
Должен признаться, что иногда я мечтал о той крепости: теплые залы, трубы с водой, обогреваемый бассейн для купания и трон для дефекации — разве я забыл это упомянуть? — с мягким сиденьем.
За всю свою жизнь мне так и не удалось отложить фертильные яйца. Мой единственный ребенок — Ап Найденыш, которого также зовут Ап Одно Тело и Ап Много Талантов. Как видно из последнего прозвища, малышка оказалась весьма способной.
Что же касается меня, то я стал известен как Звенящий Уишик — из-за своей знаменитой рифмованной поэмы. Мне дали и другие имена: Собиратель Детей, Выкармливатель и Поэт-Со-Странностями.
Перевел с английского Андрей НОВИКОВ
Гоксхаты, или «личности», как они называют себя, включают от четырех до шестнадцати тел двух или трех полов. Убийца Поэтов был необычен тем, что полностью состоял из нейтральных особей, и это означало, что он не мог воспроизводиться. В соответствии с легендой, именно отчаяние, вызванное тем фактом, что он не может иметь потомство, и страх окончательной смерти сделали его столь опасным для поэтов. Почему поэтов? Потому что они производят на свет детей двух видов — телесных и ментальных, и поэтому крепко держат в своих клешнях дар бессмертной славы.(Здесь и далее прим. авт.)
Это приблизительный перевод. Подобно людям, гоксхаты пользуются деревянными кубиками, чтобы научить детей читать и писать. Однако языки у них идеограммические, и на кубиках пишутся целые слова. Дети строят предложения в форме стен, башен, амбаров и других зданий. Поэтому этот стих можно перевести и так: Сломанные стены. /Сломанные предложения. /Неграмотные дети./ Увы!
По словам гоксхатов, после смерти личности его/ее доброта становится единым духом, которого называют «Гармоничное дыхание» или «Коллективный дух». Он покидает этот мир, перебираясь в лучшее место. Но все имевшееся в личности зло остается в виде буйной и злобной толпы, нападающей на самое себя и любого, кто им подвернется.
На самом деле — церебральные выпуклости. У гоксхатов нет голов в человеческом понимании этого слова.
Гоксхаты полагают такое поведение естественным. Однако репродукция в пределах одной личности — это называется инбридинг — считается позором. Подобное случается очень редко. Большая часть гоксхатов не является интрафертильной, и причины этого слишком сложны, чтобы здесь объяснять.