Вот и сейчас, следуя заветам предков, кузнец, гася огонь, не стал заливать его водой: огонь и вода - древние и непримиримые враги, нельзя так оскорблять батюшку-кормильца! Кузнец засыпал очаг песком, красные угли зашипели совсем не сердито и погасли. Мужчина еще раз оглядел кузнецу и остался доволен. Инструменты все вычищены и прибраны по своим местам. Можно идти домой. Там уж и жена его, наверное, заждалась и старшенькая дочка, которую сегодня сводят со двора... Вот только длинный сверток на верстаке не давал ему вздохнуть спокойно. Что же было в этом мече? Какую силу он вложил в него, сам того не желая? Батюшка-огонь, подскажи!..
Кузнец распахнул дверь кузницы и вышел наружу, потянулся, глубоко вдохнул свежий морозный воздух. Спустился с крыльца и замер, словно натолкнувшись на невидимую стену, так и не поставив ногу на первый хрупкий снег, припорошивший землю: прямо напротив кузнецы в десяти шагах от него стоял мужчина. Тот самый, что заказал ему меч три дня назад. Все в том же добротном черном плаще с дорогим серебряным шитьем, но сегодня он был без коня. Как он оказался здесь? К высоким сапогам не прилипло ни травинки, ни комочка лесной грязи. На непокрытых темных волосах, забранных в хвост, не лежало ни одной снежинки, словно и не шел этот человек морозным зимним утром издалека через лес. Да и снег вокруг - хрупкое белое кружево, зацепившееся за травинки, - не хранил ни одного следа!
Незнакомец стоял напротив кузнеца и смотрел на него холодным насмешливым взглядом темных чуть прищуренных глаз.
- Здравствуй, кузнец!
- И тебе поздорову, добрый человек! - кузнец вздрогнул от звука собственного голоса, показавшегося вдруг чужим. Да и никакой это не добрый человек. Чужой, пришлый, несущий с собой зло! Зачем он только принял его заказ? Да теперь уж поздно об этом! Отдать поскорее, да и дело с концом!
Незнакомец усмехнулся, недобро, одними уголками губ, словно мысли кузнеца были для него открытой книгой, а страх смешил.
- Готов ли мой заказ, кузнец?
Мужчина, не говоря ни слова, повернулся и скрылся за дверью кузницы: ему как можно скорее хотелось отдать этот проклятый меч!
Занила подпрыгнула на своей удобной лежанке и бросилась к маленькому окошку: со стороны двора раздались веселые песни и задорный звон бубенцов - это сваты пришли вызывать невесту. Заслушается красная девица лихих песен, соблазнится удалым весельем, выйдет во двор, а там ее уже ждут молодцы с лицами, закрытыми у кого страшной маской, а у кого просто воротником шубы, поднятым до самых глаз! В мгновение ока схватят они зазевавшуюся невесту и уволокут к жениху! А родители поминай, как звали! И нет больше у них в избе старшей дочери, зато у соседей появится дочка младшая - нареченная!
Так было, конечно, в давние времена. Сейчас все деревня должна была гулять на свадебном пиру. Любой человек должен был видеть, как девушку из одного дома передают в другой. А саму молодую семью и ее будущее потомство должен был благословить ведун, живший неподалеку в лесу и отгонявший от деревни злых духов. А задорные песни сватов теперь означали лишь, что хозяевам хватит прятать невесту, пора открывать сени да начинать лихой пир!
Мать всполохнулась не меньше младшенькой дочери, бросившейся к окну, и уж точно сильнее дочери старшей - ей какие хлопоты? Ей сегодня счастье одно! А вот у матери еще и стол для гостей не до конца накрыт и сама не прибрана. А ну как скажут соседи: нерадивая хозяйка? Старшую дочь по матери берут! Да и самое главное - хозяина в доме нет! Час уж, как младшенькая вернулась, сказала: сейчас вслед за ней будет, а его все нет! Вечно он в своей кузнице пропадает! Три ночи дома не ночевал! И даже в такой день его оттуда не вытащишь!
- Занила! - мать бросилась к младшенькой. - Беги к отцу! Где он пропадает? Не видишь, уж и сваты на дворе!
Занилу не пришлось долго уговаривать. Она схватила свой плащик: в суматохе приготовлений мать так и не достала из сундука зимнюю шубку, и бросилась к двери.
- Да не туда! - схватилась мать за голову. - Через двор беги, огородами, чтобы люди добрые тебя не видели! Что ж они про нас-то скажут? Все не как у людей! - причитала она, но тяжелая дверь во двор уже успела бухнуть - только пятки мелькнули.
Твердая, прихваченная первым морозом тропинка легко ложилась под ноги. Крупные мягкие хлопья снежинок ласково тыкались в лицо. Студеный ветер сорвал с головы капюшон, но Заниле было не холодно. Она бежала, не чувствуя под собой ног, даже и не думая уставать. Через мостик над рекой, опрокинувшей в себя низкое и такое высокое одновременно небо, вверх по холму. До кузницы совсем немного, только спуститься, а там отец! Нужно быстрее привести его! Без него праздник не начнется! А Мирима такая счастливая!..
По давней привычке Занила приостановилась на вершине холма. Думала только на секунду, но дальше ноги так и не двинулись. Перед ней словно неглубокой овальной чашей лежала крошечная долина, перечерченная посередине свинцовой лентой реки с кузницей, примостившейся на одном ее берегу, и высоким темным еловым лесом, почти вплотную подступавшем с другой. На пороге кузницы стоял отец - чтобы узнать его, Заниле и не нужно было вглядываться, а напротив него стоял другой человек - незнакомый чужой и от этого страшный. Тот самый, о котором говорила Катрин, словно рассказывая страшилку! Темный плащ скрывал его фигуру, но даже отсюда было видно, какой он высокий - выше отца, как гордо он держит голову, словно хозяин. Занила замерла, не зная, что ей делать дальше.
Отец на минуту скрылся в кузнеце, а затем снова появился на пороге, держа на вытянутых руках что-то узкое длинное и довольно тяжелое, завернутое в мягкую темную кожу - меч. Тот самый! Меч, что показывал ей утром. Он дождался хозяина!
Слева, словно разбредшиеся подружки, по склону холмы к кузнице спускались редкие ели. Редкие, а от того высокие и стройные - выросшие на приволье. Занила бросилась к ним. Она не могла оставить отца одного, она должна быть рядом с ним, но она боялась, что незнакомец увидит ее. Прячась за елками, Занила спустилась почти к самой кузнице, когда незнакомец шагнул к отцу. Отсюда она уже могла рассмотреть его, его уверенные полные силы движения, дорогую вышивку на его добротном плаще, его лицо, властное, холодное, чуточку насмешливое. Занила вздрогнула, когда мужчина повернул голову в сторону редкого ельника. У него было непривычно смуглое для здешних жителей лицо и внимательные темные, словно знающие что-то, доступное только ему, глаза. Занила отпрянула за дерево, стараясь слиться с его корой. Незнакомец не заметил ее: его сейчас волновало только то, что кузнец держал на руках. И девочка снова робко выглянула из-за ели.
Кузнец аккуратно одной рукой развернул кожу, и на скупом зимнем солнце сверкнула серебристая сталь. От простой, обвитой кожаным ремешком рукояти, до самого заостренного кончика по червленому узору, словно живая, пробежала искра. Незнакомец протянул руку и взял меч, отступил на шаг назад, легко поднял его над головой в сильном и изящном замахе. Занила задохнулась от восторга: меч ожил! Он струился и тек в руках незнакомца, сверкал на солнце, описывая немыслимые круги. Он был легким, незримым, невесомым и ... смертоносным. Незнакомец сделал лишь полшага вперед, сверкающий жадный клинок лишь на миллиметр изменил траекторию полета, а лезвие коснулось шеи кузнеца. Легко, словно разрезая масло или снег, вошло в его плоть и, не замедлив своего полета ни на секунду, вышло, унося с собой человеческую жизнь, ставшую невесомей света зимнего солнца. Кузнец не успел ни отстраниться, ни поднять руки, защищаясь, он, как стоял, так и осел на деревянные ступени крыльца. Его тело грузным неуклюжим мешком привалилось к перилам, а голова с косым срезом шеи покатилась по траве, по хрупкому белому снегу, разбрасывая крупные капли горячей алой жидкости.
Незнакомец отступил на шаг, едва заметным движением руки встряхнул меч, заставив его мелко вздрогнуть, сбрасывая капли крови. Занила, сама не понимая, что происходит, что она делает, вышла из-за ели. Ее отец... Отец!
Ее руки взлетели к лицу, пытаясь закрыть глаза, помешать видеть, спрятать от нее то, что лежало на крыльце, но не смотреть она не могла! Ногти впились в щеки, до крови раздирая нежную белую кожу, но она не чувствовала боли. Занила сделала шаг вперед на ставших деревянными не слушающихся ногах, но елка, не сумевшая уберечь ее, словно нарочно выставила корень, и Занила рухнула в снег, в густую еще не успевшую смерзнуться траву. Она не услышала собственного крика, разнесшегося по крошечной долине!
Незнакомец повернулся на крик. Всего в двадцати аммах [Амм - мера длины, примерно равная 50 см. В Вольных княжествах, как и других государствах того времени, использовались естественные меры, то есть устанавливаемые по отношению к длине человеческих конечностей, емкости сосудов, средней поклаже животных и т. д. Так амм считался равным длине руки от локтя до конца среднего пальца.] от него в снегу лежала девочка - хрупкая фигурка в коричневом плаще с растрепанными рассыпавшимися по плечам длинными пепельно-светлыми волосами. Ее руки судорожно прижимались к лицу, и только глаза, огромные цвета черненого серебра, смотрели на него. И в этих глазах шевельнулось что-то... Тайна? Сила? Жизнь? Что-то большее, чем могло быть в глазах десятилетнего ребенка!
Она смотрела на мужчину - на человека, убившего ее отца, до мельчайших подробностей запоминая его лицо. Черные, слегка прищуренные глаза, тонкий нос с изящно очерченными ноздрями, прямую линию плотно сжатых губ, твердый подбородок, гладко выбритый, как не носил ни один мужчина, ни в их деревне, ни в округе. Она впивалась глазами в его лицо, а он вдруг усмехнулся, глядя прямо на нее.
"Они приходят по ночам. Они называют это жатвой. Они сеют смерть и забирают жизни. Их много, но ты не увидишь их, пока они не подойдут совсем близко. Они крадутся бесшумно, потому что Лес укрывает своих детей. И звери разбегаются прочь, и замолкают птицы, когда Хозяева идут собирать свою дань! - темной зимней ночью, когда за толстыми стенами избы бушевала метель и завывал ветер, рассказывала мать своим дочкам, сбившимся вокруг нее на большой теплой печке. - Белые тени стелятся между деревьев. У них горят глаза, и голодная слюна стекает с длинных клыков. Они усмехаются, убивая, глядя в глаза своей жертве!"
Словно древняя страшная сказка, всегда пугающая, но всегда такая далекая, вдруг стала явью. И для этого не нужна была ни метель, ни черная ночь. Ясным морозным осенним утром на поляне перед кузницей стоял Хозяин! По древнему праву Властителя Леса пришедший за данью и собравший ее! Он стоял напротив Занилы и усмехался, глядя на нее. Он понял: маленькая девочка узнала его! Занила сама не заметила, как замолчала, и руки опустились, вцепившись в траву, оставив на щеках глубокие кровоточащие ранки. Меч последний раз сверкнул в лучах бледного зимнего солнца и скрылся в складках плаща своего Хозяина. Он слегка нагнулся, словно собираясь поднять что-то с земли, но очертания его тела вдруг дрогнули и начали размываться, будто расслаиваясь по поверхности воздуха. Занила смотрела, не в силах оторвать взгляд, как тот, что не был человеком, перестал им быть. Одно мгновение Он был между. Словно сразу в двух телах, в двух обличьях, в двух мирах, в двух реальностях и ни в одной из них. Он колебался, словно волна в озерке, бегущая от одного берега до другого. Но только одно мгновение. Волна ударилась о берег... По белому снегу, по еще зеленой не замерзшей траве летел Зверь! Огромный, по плечо человеку и намного длиннее его. Ослепительно белая кошка в разводах черных полос... Хищник раскрыл пасть в страшном рыке, обнажая длинные клыки, а его непроглядно черные глаза столь же пристально продолжали смотреть на девочку, усмехаясь!
Хозяин одним прыжком преодолел несколько аммов, отделявших его от девочки, и всем своим весом упал на нее. Он не станет ее рвать: он не голоден. Огромные клыки сомкнулись на шее Занилы, разорвав артерию, и в следующее мгновение вышли прочь. Зверь легко и будто невесомо вскочил и скрылся в перелеске на гребне холма.
Огромная кошка швырнула Занилу на спину, заглянула ей в глаза совсем человечьим насмешливым взглядом, обдала горячим влажным дыханием ее лицо и вонзила клыки в ее шею. Резкая боль скрутила тело Занилы судорогой. Она хотела закричать, но воздуха не было в легких! Она чувствовала, как он проходил в нос, в рот, в горло, а дальше - пустота. Зверь оставил ее тело, но она не чувствовала его. Последним движением она прижала не слушающиеся руки к шее. Под ними было мокро. Мокро, липко и горячо... Она видела над собой небо, такое низкое и такое высокое, и далекое крошечное солнце, которое почему-то больше не светило. Ей было темно. Занила попыталась подняться, чтобы понять, что происходит, но только перевалилась на бок. Внизу, на другом берегу речки, лес ожил. Из него один за другим, стелясь по первому снегу, летели кошки. Огромные, белоснежные, в ярких черных разводах, сильные, стремительные и смертоносные. Они проносились мимо Занилы, вверх по холму, туда, куда ушел их вожак, к деревне. Хозяева пришли собирать свою дань!
Занила закрыла глаза. Или она и не закрывала их, а просто перестала видеть? Она не чувствовала больше боль в разорванном горле, она не чувствовала холода от снега, облепившего ее лицо. Она чувствовала только пустоту и путь, что лежал перед ней, но идти по нему она не могла. Где-то впереди был отец. Он уже ушел, не дожидаясь ее. Ей его не догнать. А позади мать и Мирима, и Лара, и Катрин. Они тоже не будут ее ждать. Она одна, и только глаза Хозяина, насмешливо заглянувшие ей в душу. Она найдет его! Она... Занила задохнулась от ненависти, захватившей все ее маленькое существо, но воздуха не было. Не было даже легких, которыми она могла бы дышать! Но вдруг вдалеке, на пути, который она видела только своим сознанием, загорелся слабый огонек! Крошечный, серебристо-серый, словно расплавленный метал, лившийся в кузнице ее отца. Такой далекий! Занила потянулась к нему. Она бы протянула руку, если бы у нее еще была рука, но ее, такой, как она привыкла, себя ощущать, больше не существовало! Огонек моргнул, словно пытаясь подсказать ей что-то. А Занила, снова забыв, что не может больше ни дышать, ни говорить, закричала и потянулась к нему всем своим существом, своим сознанием, тем, что еще было у нее, тем, что не смогли отнять даже клыки Хозяина! Огонек задрожал, но послушно приблизился к ней, маня ее, обещая спасение и даря надежду. В этом крошечном серебристо-сером огоньке и была ее жизнь! С совершенно не свойственной одиннадцатилетней девочке ясностью Занила вдруг осознала это. Он не вернет ей отца, не поможет уберечь семью, не спасет дом, сметенный смертоносным вихрем. Но Хозяина она найдет! Сколько бы ни прошло лет, она разыщет его, среди тысячи лиц она узнает именно его, она заглянет ему в глаза и усмехнется, убивая!
Занила протянула руку, и огонек, словно только и ждал, пока она поймет, вплотную приблизился к ней. Это был не огонек. Это был шар. Совсем небольшой, хотя как она могла оценить размер здесь, в пространстве, которое не существовало, где не было ничего, даже ее самой? Шар завис перед ней. Он светился изнутри, весь переливаясь бликами серого света. Он словно состоял из тончайших нитей разных оттенков от темно-серого до ослепительно светлого. Нити двигались, сливались между собой и вновь разделялись. Они жили! От них не исходило тепла, но в них была сила! Занила знала это! Откуда? Просто знала, как и то, что должна прикоснуться к шару. И она вновь потянулась к нему, прикоснулась. Запустила невидимые и несуществующие пальцы в его струящуюся глубину. Поверхность шара вздрогнула, но поддалась, по ней побежала легкая рябь, словно рука Занилы разорвала поверхность воды. Девочка вдруг испугалась, что нити не примут ее, отшатнуться, а огонь погаснет. Тогда она навсегда останется здесь. Не сможет заглянуть в глаза Хозяина. Но нити светящегося серебра наоборот в ответ на ее прикосновение сами потянулись к ней, оплетая ее пальцы, струясь по ее несуществующей коже. Дальше по руке, к запястью, выше к локтю. Занила с удивлением смотрела, как из пустого пространства снова появляется она, состоящая из переплетения светящихся серебряных нитей. Сначала одна рука, потом плечо, тело, другая рука, ноги и голова. Она снова могла видеть себя! Она снова существовала! Она вновь чувствовала свое тело не просто как отголосок сознания, а как нечто реальное!
"Кто ты?" - спросила она у шара, соткавшего заново ее тело, но даже не уменьшившегося в размерах. Ответом были не слова. Знание возникло внутри нее. Оно было не чужим. Знание было ее собственным! Ведь она было сама сверкающими серебряными нитями! Это сила! Это жизнь! Это цель! Это дорога, что поведет ее! Это цепь, что намертво свяжет ее с Хозяином! До его смерти Сила дала ей жизнь!
Занила вдохнула настоящими легкими настоящий воздух и распахнула глаза!
Высокое светлое небо, безоблачное, но серое, как бывает только глубокой зимой. Темно-зеленые вершины елей, далекие-далекие, покрытые тяжелым белым снегом, зацепившиеся за небо. И когда это успела утвердиться настоящая зима? Мысль, словно чужая, откуда-то издалека возникла в мозгу Занилы. Неужели ее могла волновать зима?! А что ее вообще могло волновать? Она просыпалась словно по частям. Сначала глаза, потом мысли, потом одеревеневшее непослушное тело, потом память... Лучше бы она умерла, потерялась в том пространстве! Разве ее тело сможет вместить столько Знания? Уже вместило...
Занила с трудом заставила себя перевалиться на бок и, подтянув к животу не слушающиеся ноги, поднялась на четвереньки. Все ее тело одеревенело, словно кровь уже давно перестала течь по нему. И сейчас эти движения, понукаемые разумом, рождали в нем боль. Руки, желто-синие от мороза, цеплявшиеся за пожухлую траву, свело судорогой, и Занила чуть снова не рухнула лицом в снег. Она не знала, как у нее получилось устоять, а потом и подняться на ноги, как не понимала и того, как ей вообще удалось вернуться. Пробудившаяся память заставила ее вскинуть руки к шее, ощупать ее. Крови не было, ран она тоже не ощущала под своими пальцами. Занила отняла руки от шеи и посмотрела на них: кожа была перепачкана в чем-то темном - ее собственная кровь - давно вытекшая, свернувшаяся и засохшая, ставшая чужой. Занила вытерла руки о снег и медленно, с трудом сдерживая стон от нестерпимой боли в онемевших мышцах, выпрямилась в полный рост и огляделась по сторонам. Мутная темная волна тут же залила ее сознание - все-таки она поднялась слишком резко. Девочка на минуту прикрыла глаза, пытаясь заставить голову перестать кружиться, нащупала рукой широкий ствол ели и, только облокотившись на него, снова открыла глаза.
Она помнила крошечную долину совсем другой: она помнила ее осенью, а сейчас здесь царила зима. Склон холма был покрыт слоем нетронутого снега, из-под которого только кое-где проглядывали пожухлые травинки. Толстым ковром были покрыты берега речки, текущей медленно-медленно, готовой в любой момент остановиться и уснуть. Пушистые шапки лежали на лапах елей, ставших вдруг тяжелыми и склонившихся к земле. И кузница, стоящая на берегу реки, тоже была укрыта снегом. Снег ровным нетронутым слоем покрывал крышу, водяное колесо, навес над крыльцом, перила, ступени крыльца и что-то большое и бесформенное, лежавшее на них... Занила пошатнулась, ее пальцы до боли сжались, цепляясь за кору ели. Закричать? Заплакать?.. Черные, насмешливые глаза Хозяина смотрели в ее глаза... Стальные нити, оплетшие ее сердце, до боли сжались, мешая дышать... Занила отвернулась: она видела там уже все, что ей нужно было видеть, и пошла вверх по склону холма, в деревню.
Деревня, открывшаяся по другую сторону холма, казалась отсюда, с высоты, игрушечной. Пять аккуратных деревянных домиков, крытые дворы, заборы, покрытые ровным белым снегом. (Сколько же Занила пробыла Там, чтобы успело выпасть столько снега?) Из труб над крышами не шел дым, со дворов не доносилось ни кудахтанье кур, ни мычание коров, и на узких улочках между домами не видно было никого. Зачем спускаться? Занила стояла на вершине холма. Она словно все уже знала, словно все уже видела... Хозяева собрали дань полной мерой.
Девочка шла вниз по тропинке, не отрывая взгляда от дома, стоявшего ближе всех к реке.
Ворота были распахнуты настежь, и в них, наполовину вывалившись на улицу, лежало что-то. Или кто-то... Это был мужчина, молодой парень, по разрисованной личине, наполовину сдернутой с затылка, она узнала в нем одного из сватов. Он лежал, уткнувшись лицом в смерзшуюся землю, раскинув руки в стороны, словно только что споткнулся и упал. Он казался почти живым, только на месте его спины припорошенная снегом зияла огромная рана. Зверь словно разорвал его когтями, а потом выгрыз изнутри. Он рвал его плоть клыками, ломая ребра и позвоночник. Он чавкал и фыркал, снова и снова опуская морду в дымящуюся на морозе плоть, и алая кровь стекала по его белоснежной шерсти, склеивая ее...
Занила мотнула головой, прогоняя наваждение. Она не могла этого видеть, она не хотела этого видеть! Откуда она могла знать?
Девочка обошла тело стороной, прижавшись спиной к калитке, проскользнула во двор. Дверь дома также была распахнута...
Женщина вышла на порог, услышав непонятный крик, вдруг сменивший залихватские песни сватов. Огромная кошка прыгнула на нее, разом преодолев полдвора и крыльцо, впилась ей в горло, рванула плоть, сдирая ее с костей, купаясь в горячей алой крови. Женщина вскинула руки в бессильной попытке защититься, но тело, знавшее, что мертво, уже валилось на чисто выскобленный в ожидании гостей деревянный пол, разметав вокруг себя густую еще гриву пепельно-светлых волос. Зверь не был голоден. Он играл, он наслаждался, он убивал! Он оставил тело женщины, еще бьющееся в конвульсиях, и рванулся в дом. Огромная кошка на секунду остановилась на пороге, ее черным насмешливым человечьим глазам потребовалась всего доля секунды, чтобы заметить три тени, с криками метнувшиеся в стороны при ее приближении. Первую, самую маленькую, она достала всего лишь движением лапы. Словно стальные когти в два эцба [Эцб - мера длины, равная ширине пальца, то есть примерно 1,8 см.] длинной впились в лицо ребенка, сдирая с него кожу, полоснули по шее, по груди, сломали хрупкие ребра, обнажив сердце, какое-то время еще продолжавшее биться. Высокая девушка в светлом платье кинулась наперерез зверю, словно еще надеясь вырвать у него из когтей младшую сестренку. Зверь решил уделить ей чуть больше времени. Могучее тело взметнулось вверх в полупрыжке, а затем обрушилось на хрупкую человеческую фигурку, подмяв ее под себя. Огромная морда, перепачканная кровью своих жертв, ткнулась в лицо девушки, но та слишком сильно ударилась головой об пол и была без сознания. В глазах зверя мелькнуло разочарование: он так хотел заглянуть ей в глаза, он любил, когда ему сопротивляются! Утробный рев вырвался из груди хищника, и его клыки глубоко вонзились в плоть девушки - в нежную, теплую, сладко пахнущую плоть! Тень мелькнула в дверном проеме. Зверь вскинул голову, оборачиваясь. Другая ослепительно-белая кошка настигла третью жертву и рвала ее, купаясь в ее крови. Хозяин поднялся, оглядываясь вокруг. Контуры его тела вдруг размылись и потекли, задрожали очертания, белый мех стал каким-то грязно бурым, а затем и вовсе пропал. Посреди деревенской избы стоял высокий обнаженный мужчина. Он тяжело дышал, его мускулы бугрились от недавнего напряжения, его смуглая кожа была перепачкана чужой кровью. Хозяин встряхнул длинными черными волосами, откидывая их за спину, и оглядел все вокруг мутными от кровавого возбуждения глазами. Белоснежная кошка на пороге продолжала неторопливо насыщаться. Он смотрел на нее и чувствовал, как к его губам прикасается улыбка!..
Занила пошатнулась, уцепившись за перила крыльца. Как такое могло быть?! Как могла она видеть глазами зверя?! Она была внутри него, она ощущала то, что чувствовал он: и упоение погони, и отчаяние жертвы, и сладость теплой крови на клыках... Занилу затошнило, чуть не выворачивая наизнанку. Она подняла глаза вверх, молясь, чтобы все увиденное ею не было правдой.
На крыльце лежала ее мать. Она узнала ее по зеленой клетчатой поневе и по таким знакомым пепельно-светлым волосам, в которые она так любила зарываться, обнимая ее. Лица не было... Вместо него было что-то сплошное, черно-красное с выглядывающими белыми осколками костей... Занила посмотрела дальше. На пороге дома лежала что-то маленькое совершенно бесформенное - поломанная кукла в обрывках платья... Занила не узнала бы Лару, если бы не видела ту кошку, рвущую клыками ее плоть... Дальше в темноте избы что-то белело - до боли знакомое платье с аккуратной золотисто-красной вышивкой по низу подола, сотворенное с таким старанием, любовью, надеждой на счастье... "Какая же ты красивая, Мирима!" - собственный звонкий детский голосок, зазвучавший у нее в голове, показался ей до странности чужим. Занила хотела подойти к сестре, заглянуть ей в лицо: кошки не тронули его - она знала. Но для этого ей нужно было перешагнуть через мать и Лару. А там, внутри избы, еще и Катрин...
Занила слетела с крыльца, упала коленями в снег. Жестокая судорога скрутила ее тело, выворачивая на изнанку желчью, перемешанной с кровью, заставила ее пальцы в бессильном отчаянии скрести по мерзлой земле. Небо словно сжалилось над ней: одна за другой нерешительно с вышины сорвались крупные пушистые снежинки. Занила поднялась на ноги. Она не пойдет по деревне. Небо похоронит их за нее, укроет вечным саваном, оплачет тихими, чистыми слезами... А у нее свой путь. Она должна найти Хозяина!
Прочь от деревни, по заливным лугам, к далекому лиственному лесу, прикрывавшему долину с юга, бежала крошечная фигурка - маленькая девочка в порванном осеннем плаще, в одно мгновение ставшая взрослой, прожившая целую жизнь, умершая и снова родившаяся Другой... Она бежала, начиная свой долгий путь.
Глава 2. Начало пути
Вольное княжество Махейн. 1270 год от Сотворения мира.
Далекая, холодная, чужая луна разорвала клочья туч и взглянула вниз. Под ней, сколько хватало глаз, простирался лес. Древний, дикий, свободный лес. Конечно, он был лишь младшим братом того великого Леса, что простирался к северу от границы Махейна, и старые легенды не наделяли его и сотой долей тех жутких преданий, что выпали на долю его старшего брата, но и в этот лес, тем более зимней ночью, крестьяне из окрестных деревень старались без крайней нужды не заходить. Единственная тропинка вилась по самой опушке - по берегу быстрой и верткой безымянной речки. Но и эту тропинку прошедшая недавно первая метель этого года надежно спрятала под покрывалом глубокого белого снега: захочешь - не найдешь. А если и найдешь - пройти по ней все равно не сможешь! Но единственный путник, отважившийся ступить этой ночью под кроны вековых деревьев, и не пытался ее искать.
Сквозь лес, не разбирая дороги, бежала девочка. Она петляла между деревьев, то и дело проваливаясь по щиколотку в снег, запинаясь о корни деревьев, предательски скрытые им. Она шла уже не один час. Добротный теплый плащ, надетый на ней, был разорван в нескольких местах, капюшон давно упал с головы, длинные светлые волосы спутанными прядями упали на лоб, в сапожки набился снег, растаял, и теперь там мерзко хлюпала ледяная жижа. Впрочем, ноги ее давно онемели. Она не чувствовала ни холода, ни усталости. Она не заметила, даже когда примерно час назад, споткнувшись, упала прямо в колючий кустарник. Кожа на ее руках была изодрана. Весь прошедший час она отмечала пройденный путь собственной кровью, остававшейся на снегу. Она не пыталась выбирать свой путь, она просто шла вперед. Луна холодным мертвенным светом обливала деревья. Они раскачивались, отбрасывая причудливые тени, словно тянули свои ветки к жалкой человеческой фигурке, но девочка вряд ли замечала их. Она просто шла вперед, не зная, сколько осталось позади нее и сколько ей еще идти. И дойдет ли она, или навсегда останется посреди леса. Даже это было ей все равно.
Впереди деревья вдруг неожиданно расступились, образуя крошечную полянку. Луна заглянула на нее из-за рваного края тучи, да так и осталась висеть, словно пришпиленная к высокому иссиня-черному небу. Девочка вышла на поляну. Она давно уже перестала смотреть по сторонам, отчаявшись разглядеть что-либо за сплошной стеной деревьев, и шла, низко опустив голову. Чей-то взгляд, внимательный, в упор, заставил ее остановиться и поднять глаза. Прямо напротив нее на противоположной стороне полянки стоял волк. Около полуметра высотой, тощий, на коротких кривых лапах, со страшно свалявшейся, не успевшей перелинять летней серой шерстью. Он стоял и смотрел на нее желтыми голодными звериными глазами. Он уже час шел за ней, по запаху, по следам крови, топившей снег. Он выследил свою добычу, он с нетерпением ждал ее, и вот она перед ним. Занила остановилась, не сводя глаз с волка. Зверь слегка повел облезлым опущенным в снег хвостом, переступил с лапы на лапу, втянул воздух носом, приоткрыл пасть, обнажив желтые редкие клыки. Он ждал. Перед ним был всего лишь ребенок - человеческий детеныш, так сладко пахнущий, с вкусной нежной плотью - редкая добыча! Редкая и легкая... Без когтей, без клыков, без тяжелой палки, способной пробить шкуру... Удивительная удача! Сейчас детеныш закричит, призывая своих родителей, и кинется бежать. Но волк знал: здесь, посреди леса, детеныш сейчас один - он выследил, и поэтому ждал. Сейчас! Еще чуть-чуть! Детеныш повернется, кинется бежать и тогда!.. Волк весь подобрался, готовясь к прыжку.