Яков схватил ее за руки, притянул к себе, заглянул в лицо, заставил понять, что это правда.
- Они уже пришли! Туда, в ту деревню за лесом, откуда девочка! Я знаю, что говорю! Я видел тела людей! Они там уже седмицы две. Может больше... Вся деревня! Никто больше не смог бы сотворить такого! Я не знаю, как девочке удалось спастись!
Он отпустил жену, и та, словно он лишил ее последней опоры, медленно осела вниз, опустилась на большой кованый сундук, стоявший возле стены, закрыла лицо руками... Хозяева вышли из Леса...
- Боги, сохраните нас! - прошептала она.
В избе, на полатях, посапывая, мирно спали две рыжие головки. И муж, и жена знали, что отдадут всю свою кровь каплю за каплей, чтобы защитить их. Вот только кто сказал, что Хозяев это остановит?
Занила сидела на высоком деревянном крыльце, с которого заботливые руки Якова тщательно смели весь снег. В первый раз за неделю, что девочка провела в доме Марыти и ее мужа, заботливая женщина позволила ей выйти на улицу. Да и то потому, что зима, пришедшая сюда, в сердце Махейна, столь свирепо, вдруг отступила, позволила оттепели зазвенеть капелью по крышам. За неделю, что девочка провела, не выходя из избы, Марыти успела сшить ей теплое платье, переделав одно из своих, девичьих, справила сапожки, обитые мехом, а перед тем, как выпустить во двор, укутала ее в свой лисий полушубок. Так что теперь Заниле было совсем не холодно сидеть на залитом солнцем крыльце. Дальше она спускаться не стала. И не потому, что первая в этом году оттепель превратила двор в сплетение крошечных озер и проток, а потому, что идти ей было особо некуда. С соседнего двора до нее долетали звонкие голоса детей: там рыжие близнецы со своими друзьями пытались играть в снежки, но в такую погоду, конечно, только все вымокли. Ох, и задаст же им Марыти трепку, когда они вернуться! Занила отмечала это краем сознания, не задумываясь, точно так, как ее слух отмечал звон капели на крыше и щебетание птиц. Она старалась ни о чем не думать, но мысли сами собой шли ей в голову.
Неделю назад, в тот день, когда Яков вернулся из ее деревни, они с женой до рассветы проговорили в сенях. Они старались не шуметь, но в предрассветной сонной тишине Занила отчетливо слышала каждое их слово. Они говорили о ней. А как только взошло солнце, Яков вышел со двора - он отправился в дом к старосте: тому необходимо было знать, что произошло в деревне за лесом. Староста собрал на совет всю деревню, и ближе к полудню с десяток самых крепких мужиков, вооружившись лопатами и топорами, на телегах выехали из деревни: мало кто из них знал людей, живших за лесом, но оставить их тела не погребенными значило обречь их души на вечное скитание перед Чертой, а это и на их собственные дома могло навлечь проклятие Богов! Обо всем этом Занила узнала только вечером от Марыти. Добрая женщина не отчаивалась разговорить девочку. Она не задавала ей вопросов, она просто садилась рядом и рассказывала ей обо всем, что происходило в деревне.
Через два дня мужчины вернулись, суровые и молчаливые. Яков вошел в избу и, не раздеваясь, опустился на лавку, посмотрел в лицо Занилы.
- Боги приняли их души! - тихо проговорил он. - Теперь твои родители за Чертой. Им хорошо и спокойно там.
Занила опустила глаза. Она понимала слова, но то, о чем он говорил, ускользало от нее. Для нее навсегда ее дом останется таким, каким она видела его в последний раз: склеп, укрытый белым саваном... Души ее родителей давно ушли, они оставили ее, иначе она бы чувствовала их, как она всегда по одному лишь скрипу калитки догадывалась, что это ее отец входит во двор!..
Занила сидела на крыльце. Длинный рыжий мех лисьего полушубка щекотал подбородок. Солнце, отражавшееся в бесчисленных лужицах, слепило глаза. Занила смотрела на дорогу, проложившую себе путь между двух рядов деревенских домов, поэтому она, наверное, первой заметила всадников, скакавших по ней. Мужчин было больше десятка. Все на высоких сильных лошадях, выбивавших крупные капли воды из-под копыт, они сами издали казались великанами. Они были одеты в полушубки мехом наружу, а поверх полушубков, для большего страха, сверкали звеньями плотные кольчуги. Спины седоков щетинились оружием: топоры, секиры, тяжелые палицы и длинные ножи, а у некоторых из-за плеча казалась даже крестовина мечей. Воины скакали, держа строй, двумя рядами, а между ними, поскрипывая колесами, катились три тяжело груженые телеги. Лица мужчин были спокойны и даже веселы: они приближались к очередному селенью. А чего им было бояться? Они были уверены в себе, своих товарищах и своем вожаке. И еще: за их плечами реяло знамя князя Махейна! Они были его людьми и собирали дань от его имени и в его честь!
Старшина отряда - крепкий седобородый человек, за плечом которого красовалась витая рукоять меча, а на левой руке висел щит со знаком князя - топор, перерубивший еловую ветвь, - резко остановил своего коня, не доезжая нескольких шагов до дома Марыти. Его отряд остановился за ним. Мужчина заприметил во дворе одного из домов стайку мальчишек, заигравшихся в снежки и поэтому не успевших вовремя спрятаться, а теперь робко прячущихся друг за дружку, словно перепуганные птенцы.
- Эй, ты, рыжий! Иди-ка сюда!
Зычный голос мужчина заставил вздрогнуть даже Занилу. Со своего высокого крыльца она видел, как мальчишки вытолкали вперед Левко - одного из двух сыновей Марыти. Именно на него и показывал старшина воинов. Мальчишка медленно, втянув голову в плечи, приблизился к огромному коню.
- А ты, я вижу, пацан - не промах! - хохотнул седобородый воин. - И не такие здоровяки, как ты, завидев нас, деру давали!
Дружина за его спиной грохнула таким хохотом, что две или три лошади попытались встать на дыбы, но их седоки сильными движениями рук утихомирили животных. Левко стоял, еще больше втянув голову в плечи, затравлено озираясь по сторонам. Он бы и рад был убежать, да только ноги его не слушались!
- Ты знаешь здешнего старосту, рыжий? - отсмеявшись, спросил великан. Левко судорожно кивнул. - Беги к нему. Передай, что гости знатные приехали. Пусть выходит встречать! Да пусть поторопится! Мы люди занятые - время зря терять не любим! Я тут у вас на околице корчму уютную заприметил. Вот в ней, скажи, мы и будем ждать.
Левко еще раз судорожно кивнул.
-Ну! Чего стоишь? - гаркнул великан так, что его конь недовольно повел ушами, а Левко из всех ног бросился бежать, поскользнулся на растаявшей дороге, чуть не упал, но устоял на ногах, нелепо взмахнув руками, словно крыльями мельницы, и умчался прочь, подгоняемый хохотом дружины, несшимся ему вслед.
Всадники не без труда развернули телеги на узкой разбитой дороге и повернули к корчме. Занила поднялась на ноги, только сейчас заметив Марыти, также вышедшую на крыльцо. Она стояла, прислонившись к косяку и прижимая руки к лицу, и молча смотрела на всадников, спешивавшихся во дворе корчмы. В ее взгляде плескался страх и предчувствие скорой беды. А по-другому и быть не может, когда в селенье заворачивает княжеская дружина. Такой взгляд Занила уже видела у нее однажды: когда Яков рассказал ей о Хозяевах. Но тогда угроза была гораздо дальше от их дома, хоть и гораздо страшнее. А сейчас вот они, в соседнем дворе! И не спастись, не вымолить у Богов милости!
Занила, не понимая, смотрела на женщину. Та перехватила ее взгляд, полный недоумения, и правильно его истолковала.
- В какой же глуши вы жили, малышка, - грустно улыбнулась она, - если ты не знаешь, что такое княжеская дружина, приехавшая собирать дань!
Не прошло и десяти минут, как Марыти и Занила, продолжавшие стоять на крыльце, увидели старосту в наспех накинутом полушубке, бегущего от своего двора к корчме. Куда только подевалась вся его спокойная неторопливая уверенность? Он даже не надел шапки, не расчесал своей окладистой длинной бороды. Он выглядел жалко и сам это понимал. Вслед за старостой к корчме собирались и другие люди. Гости, как они сами себя назвали, приехали не к одному старосте. Дань собиралась со всей деревни, а значит, и решать нужно всем миром. Со скотного двора, разворачивая рукава, вышел Яков, воткнул вилы в сугроб у крыльца, внимательно пригляделся, что происходит.
- Принеси тулуп, - попросил он жену. - Пойдем что ли?
Яков и Марыти спустились с крыльца, пересекли неширокую улицу и оказались на дворе корчмы, уже заполненном собравшимся народом. Занила пошла за ними.
На крыльце корчмы стоял старшина дружинников и внимательно оглядывал собиравшийся люд. Эта деревня была далеко не первой и не последней на его пути. Все, происходившее здесь, было ему уже знакомо. Все, что могло произойти, он знал наперед. Любое движение, которое могли предпринять крестьяне, не вызывало у него ничего кроме усмешки. Поэтому он стоял, спокойно уперев руки в бока, никуда не торопился и ждал, пока староста обратиться к нему с приветствием. Щит, до этого висевший у него на левой руке, он снял и пристроил на седле своего коня, но крестовина меча по-прежнему грозно поблескивала за его плечом. Его дружина рассыпалась по двору корчмы, кто-то из парней остался у телег с собранной данью и еще не распряженных лошадей, кто-то небрежно прислонился к крыльцу. Они также спокойно ждали, уверенные в своем старшине.
Старейшина деревни, стоявший напротив крыльца, несмотря на свой далеко не низкий рост, казался крошечным рядом с дружинником. Да дело было и не в росте: просто больше всего на свете ему сейчас хотелось исчезнуть, спрятаться, провалиться под землю, только не стоять здесь! Но он был старейшиной. Деревня на общем сходе выбрала его, они доверяли ему. Он не мог их подвести, но что он мог противопоставить этим людям - дружине самого князя?! За своей спиной староста слышал возбужденный ропот все нарастающей толпы, и это придало ему уверенности.
- Здравствуйте, добры молодцы! - произнес он, хотя голос явно был чужим. - Гости долгожданные! С чем пожаловали?
Дружинник усмехнулся в бороду на столь нелепое в данной ситуации приветствие, но традицию нарушать не стал.
- И вам поздорову, люди добрые! - его зычный голос разнесся над сразу притихшей толпой. - Давно я в ваших краях не был. Расскажите, как живете. Не обижают ли вас люди какие заезжие? Хорошо ли рожь родиться? Не обходит ли рыба ваши сети?
- Слава Светлым Богам... - начал было староста, пойманный в ловушку собственного же приветствия, но тут же осекся, вспомнив, кто перед ним. - Твоей ли заботою, или заступничеством предков, но люди лихие нас пока стороной обходят. А рожь у нас в этом году не уродилась совсем. Лето сам знаешь, добрый человек, какое было: по весне заморозки все всходы и побили. А еще хворь какая-то на нашу скотину напала. В середину лета почти на каждом дворе одной или двух голов сразу не досчитались. И не знаем, как зиму перезимовать до следующего урожая!
Староста смолк, запыхавшись от собственной несколько сбивчивой речи, и выжидательно посмотрел на дружинника. Крестьяне за его спиной одобрительно зашумели, подтверждая правдивость слов старосты. Даже Занила, прожившая в деревне всего неделю, успела заметить, что Марыти печет хлеб из серой муки, добавляет в него травы - сразу видно не от хорошей жизни. И разговоры о том, что теленок, родившийся у них во дворе, - единственный в этом году на всю деревню, она тоже слышала. Староста и не думал обманывать, сбивая размер дани. Деревне, в лучшие времена большой и зажиточной, в этом году действительно нечем было платить! От того на лбу старосты выступили бисерины крупного пота, а мужики за его спиной один за другим притихли. Слова, которые сейчас произнесет дружинник, могут стать для них приговором.
Дружинник еще раз обвел взглядом толпу собравшихся крестьян и усмехнулся в бороду:
- Ты, старейшина, не прибедняйся! Разгневаешь Богов, наговаривая на их немилость, - и правда отвернуться они от тебя!
- Всеми Богами клянусь: правду я говорю! - казалось, старейшина готов бухнуться перед дружинником на колени. - Не веришь - пройди по дворам, загляни в закрома - там пусто!
- Кто же у вас шустрый такой, что заранее предупредил вас о нашем приезде? - поинтересовался дружинник. - Чтобы вы все попрятать успели? - он говорил спокойно, и его спокойствие хлестало по ушам, так не вязавшееся с причитаниями старейшины.
- Не гневи Богов, добрый человек! - взмолился тот. - Мы в твоей власти, но не дай нам умереть с голоду! Неужели мало нам одной напасти? Или ты не знаешь, что за своей данью из Леса приходили Хозяева?!
Занила вздрогнула, голос старейшины сорвался и умолк, повиснув в наступившей вдруг посреди корчемного двора тишине, словно из далекого Леса повеяло морозной стужей. Дружинник внимательно посмотрел на старейшену, потом таким же изучающим взглядом обвел и остальных крестьян, пытаясь прочесть правду на их лицах.
- Кто? - переспросил он. - Хозяева?
Дружинник вдруг захохотал громко и заразительно, так, что с соседней крыши снялась стая воробьев, согнулся чуть ли не пополам, обхватив себя руками за бока. Его дружинники захохотали вслед за ним. Крестьяне смотрели на них с немым изумлением, не понимая, что происходит.
- Ты что старик, - обратился дружинник к старейшине, просмеявшись и как-то сразу утратив все выказывавшееся до этого уважение, - совсем из ума выжил?! Или меня дураком считаешь, что кормишь меня детскими сказочками?! Мне не пять зим от роду, чтобы верить в эти страшилки! Лес? Хозяева? А может в твою жалкую хижину сами Боги заглянули, да заповедали тебе дань князю отдавать?!
Старейшина втянул голову в плечи, словно дружинник ударил его. Но этот смех словно придал ему новых сил. Когда он снова заговорил, голос его звучал уже тверже:
- Князя твоего мы всегда чтили и дань ему отдавали сполна! Попробуй сказать, если было не так! Про неурожай и про хворь коровью я правду тебе сказал. Ни один десяток зим я землю топчу, и никто еще меня во лжи обвинить не посмел! За это я здесь и староста. А имя Хозяев всуе мне еще отец мой, который сейчас смотрит на меня из-за Черты, упоминать запретил, потому что выходят они из Леса и несут с собой смерть, и не спастись от них никому из людей, попавшихся им на пути. И нет ужаса страшнее... Они побывали в дальней деревне, что за лесом на севере. В той деревне не осталось никого живого, да и деревни самой, считай, уже нет - я сам побывал там и видел. Из всех людей только девчушка маленькая и спаслась, каким-то чудом вышла к нашим дворам!
Дружинник слушал его внимательно, не перебивая, но не спешил прятать усмешку.
- Девчушка маленькая, - проговорил он, словно вспомнив что-то или надумав. - Покажи-ка мне ее.
Занила почувствовала вдруг, как все крестьяне, столпившиеся во дворе корчмы, одновременно повернулись к ней и даже, словно, расступились: мало кому хотелось быть предметом особого внимания княжеских воинов. Дружиннику не понадобилось других указаний. Он с легкостью, удивительной при его огромном росте и широченных плечах, спрыгнул с крыльца и остановился возле Занилы, внимательно разглядывая совсем маленького рядом с собой, светловолосого ребенка.
- Значит это ты и есть? - спросил он. - В твою деревню пришли хозяева? Они убили твоих родителей? Расскажи мне.
Девочка, не мигая, смотрела на него огромными серыми глазами и молчала. Но не от страха. Она и не думала пугаться его, такого большого и грозного, перед которым в немом ужасе трепетала вся деревня. Дружиннику вдруг стало не по себе. Словно на залитый солнцем двор корчмы вдруг пахнуло метельной зимней ночью...
Он отвел глаза, стараясь ничем не выдать охватившего его смятения, не понимая сам, что произошло. Никто не должен заметить: ни крестьяне, толпившиеся вокруг, ни тем более свои! Не может он себе позволить сомнений! Чушь все это!