Чем больше Саркис шёл сквозь ряды муравейников, тем на улице становилось всё хуже и хуже. На стенах стали появляться таинственно начерченные ярким белым мелом пентаграммы, разные фигуры, близкие к символике Церкви Сатаны. Воздух застревал в лёгких плотным комом, нос ощущал гадкий запах, которым пропахло всё великолепие вокруг, а из-под чёрных ботинок вырывались серые облачка дорожной пыли.
Люди прятались в своих муравейниках, не смея и носа высовывать из своих разворованных правительством домиков. Лишь шебуршания и тихий шёпот, еле доносящийся сквозь плотные чёрные неровные стены.
«Та старуха была смела. Не то, что все остальные, надеющиеся на спасение внутри убогих домиков. Главное — не злиться. Мне на них наплевать, я спокоен и просто иду вперёд. Я не вслушиваюсь в их шёпот, я не слышу эти шебуршания… Боже, я счастлив, что не веду себя также, как все они. Проживать их жизни — самое унизительное дело… Демиург, я никогда не пойму тебя. Отчего твоя душа так тяготилась к таким вот обычным людям? Какое счастье? Какие радостные дни? Их истинное лицо — это стойка на коленях пред сильными и властными. На большее они и не способны…»
Разные тёмные мысли навевались среди этой сырости, серости и потерянности. Заводы гудели всё сильнее, вырыгивая из труб жирные клубы чёрного дыма. Где-то, не столь далеко, развернулся шаткий кособокий замок, по стенам которого ползли юркие трещины. Зелень вырывалась из них пышными причёсками и только красная крыша, венчающая это средневековое строение, говорило о стати и важности этого места.
«Замок держим на примете, не забываем и наблюдаем. Слишком величественное здание для Чёрного града… Даже чересчур роскошное. Наверняка используют как отель. Так что Демьян может находиться внутри…» — пришёл к мысли богатырь, продолжая топтать старую серую землю, из которой давно ушла вся жизнь…
Весь город казался мёртвым обугленным ребёнком. Тишина, унылость, дикость и ощущение смерти, обуявшее тесные однообразные улочки, которыми достойно и честно управлял добрый и великодушный Эрик Мартен, буквально пропитывали собой весь умирающий городок.
«Чёрт. Всё же он тот ещё уродец…» — скрипя зубами подумал Саркис. Дверь в высоченный завод маячила пред носом. Так и манила к себе своим глубоким тёмным цветом…
«Первый завод на моём пути… У меня стойкое ощущение, будто всё гораздо хуже, чем мне кажется. Эти огроменные здания, которые венчают длинные цилиндрические трубы, наверняка наполнены людьми, спору нет. Страх лишь в том, как они там работают. За что, за какие ценности и под какими угрозами? В этом городе даже экономической системы не выстроено. Если она и была, то давно сгинула в небытие, аккурат с приходом к власти Эрика…»
Ветер неожиданно задул. Даже сквозь туманную пелену ему удавалось пробиться к несчастным сгорбленным людям. Ни одна граница не идеальна. Нет того, чего нельзя было бы обойти.
Дверь была приоткрыта, встречая эдемского мага, судя по всему, достаточно обыденной заводской суетой. Слышался лязг, топот; иногда, преимущественно с разных сторон, доносились грустные стоны, что удивительным образом переплетались с минорными страдальческими нотками. Запахло машинным маслом и терпкой вонью скрипящего несмазанного железа. Глаза заслезились то ли от нахлынувшей жары, то ли от попавшей в них дряни.
Зев стал воистину дик и ужасен. Отсвет искр и огня аркой обрамлял вход, заставив даже бывалого мага пошатнуться от чувства нереальности происходящего.
«Нет… Нет… Это точно какая-то магия, морок, видение… Я не хочу в это верить… Демиург, как ты мог найти хоть что-то в этих людях? Почему тебя так сильно тянуло на эти обречённые земли?…»
Духота враз накрыла тело Саркиса, а пот стремительно начал свой бег под тугой обтягивающей чернявой курткой.
Их было много. Даже очень. Мириады чёрных точек, методично отплясывающих свой повседневный рабский танец. Отовсюду слышался стук, лязг и скрежет. Люди горбились под тяжестью собственных глазастых чавкающих демонов. Вокруг их оборванных грязных одежд кружили сотни жужжащих мух, а глаза были мертвенно стеклянны и пусты.
Настоящий ад для каждого, кто находится здесь. Как послушные болванчики, они дрыгают под одну и туже занудную мелодию своих правителей, коих они бояться и с трепетом слушают.
«Они делают для Мартена всё… Стулья, столы, инструменты. Они шьют одежду, занимаются созданием всего-всего, что нужно для существования этих жалких воришек… И что же люди получают взамен? Нищету, ошейники, пощёчины и по пятам ходящую за их душами смерть… Зря я так взъелся на этих несчастных жителей. Таким даже помощь — дело пропащее»
Обычно правительство должно работать для города. Но здесь, в этом неправильном убогом мире, всё было наоборот. Здесь город горбился пред смеющимися правителями. Нагибался и унижался, отдавая самого себя во имя идеологии и власти этих людей.
Завод был огромен и на каждом квадратном сантиметре трудился потный работник, забывший о своей чести и продавший свою жизнь во имя гнусных душ Мартена и ему подобных. Не щадя свои дряхлые костлявые руки, каждый поднимал и опускал свои инструменты, не прекращая работу ни на миг.
Могли ли они считаться людьми? Но кто их сделал такими покорными и раболепными? Виноваты ли они во всём происходящем? Скорее да, чем нет. Они дали возможность правительству взять себя за загривок, встряхнуть и заставить делать то, что было им нужно. Обычные разменные монеты, лишённые эмоций, вещей, семей… Они были пусты, как полые сосуды. И разве можно было их винить? Саркис мог и его руки отчаянно разгорелись, смешиваясь с окружающими искрами и сполохами жидкого тянущегося вверх огня.
«Я понимаю, что где-то это неправильно, но спокойно смотреть на этих нищих уродцев я не могу. Если б не их жалкие боязливые непримечательные характеры, всё было бы по-другому. Каждый куёт свою судьбу сам. Эти дебилы куют не собственные судьбы, а куют сраные жизни узурпаторов. Они их подтачивают, облицовывают, сдувают пылинки — играют на руку Эрику. И мне плевать у кого какое там прошлое. То, что происходит здесь — несомненное вопиющее преступление против нашего Отца. Он никогда бы не одобрил ни эту послушную ораву, ни этих правителей города, который они превратили в самый настоящий фашистский лагерь для абсолютно всех людей, лишая их жизни, не давая увидеть им даже синеву неба, луч солнца и свежий бодрящий воздух… Такое прощать нельзя. Ни толпе. Ни этим ворам, что буквально питаются людьми»
Рядом вперил свой мёртвый скучный взгляд старик, прожжённая борода которого падала на грязный облепленный соплями пол.
— Работать надо… Я работаю… Работаю… Всё во благо… Всё во счастье…
Брови Саркиса выразительно изогнулись:
— Зачем ты работаешь на них? Тебе мало потерянной жизни, скуки и бесконечного страха? Как вы можете так унижаться, забывая о своей чести и достоинстве? О своей индивидуальности?
По телу старика будто прошла дрожь. Он резко дёрнулся, выронил тяжеленный железный молоток и широко распахнул глаза в немом ужасе, что был виден в каждом миллиметре его морщинистого потрескавшегося лица. Демон на спине шелохнулся, бессильно вперив взгляд в Саркиса. Ему тоже было плохо и грустно. Даже демоны могут плакать…
— Что ты сейчас сказал, смертный? Ты хоть понимаешь как мы усердно трудимся для нашего господина? Всё вот это вот, — его старые руки, обвитые жирными венами, затряслись, показывая громадный, уходящий кверху, рабский завод. — Всё вот это — наша дань людям, которые создали нам самые идеальные условия жизни. Всё что они делают — они делают во имя нас. Без них я и не представляю нашей реальности. Волевые люди, что смогли возвысить город до такого великолепного состояния. Кто, если не они, смогли бы сделать настолько утончённый антураж? Кто, если не они, смогли бы сделать нашу тяжёлую жизнь как можно лучше и краше? Этот город — это наша гордость, наш полноценный музей и всё самое прекрасное, что смог подарить нам Эрик.
«Это сделала с ними полная изоляция от внешнего мира? Они же вправду не знают какой бывает жизнь… И в этой ситуации их остаётся лишь пожалеть. Ими не просто манипулируют или управляют. Их жизни выстроили с нуля, буквально создали из подручных материалов…»
— Ты не смеешь говорить о нашем спасителе с таким пренебрежением и злобой. — продолжал работяга. — Он старается ради нас, работает, создаёт и развивает всю эту красоту…
— Какую красоту? Хмарные тучи, окружённые дымными дорожками с завода; тесные грязные улочки; противные, воняющие набухшей землёй и глиной старые муравейники; умирающие люди, воры, ваша тяжёлая ноша, ваш магический демон. Неужто всё это столь красиво и прекрасно?
— Мартен — это идеал властителя. Умный, добрый и великодушный. — будто и не слушая продолжал заведённый дед с трясущимися руками и согнутой спиной. — Он думает о нас, обустраивает наши жизни, делает всё во благо собственного народа. Разве такой человек заслуживает критики?
Эдемский маг активно завертел головой:
— У тебя воруют, тебе нечего есть, твой дом — это убогий однообразный муравейник, в котором ты доживаешь свои бесполезные дни в холоде, голоде, грязи и постоянном давлении. Ах вот она какая — сказка… Я то её по-другому представлял, не так как у вас. А оно вот как получается. Аж завидно стало, ей богу.
Дед не унимался, а его крыша сползала набок буквально на глазах:
— Ты со мной согласен? Я так рад… Присоединяйся к нам! Мы тут все — одна дружная семья. Спасибо Мартену! Без него всего этого попросту бы не было. Мы так ему благодарны. Он — человек с большим сердцем!
Эдемский маг ярко блеснул своими безразличными волчьими жёлтыми глазами и повернулся к вспятившему деду своей гордой спиной, вытянутой как по струнке. Вот они — члены дружной семьи! Кто-то сгнивает на старом заводском полу, кто-то больше не в силах работать и тогда стоящий на страже высокий муравей-солдат прокалывает его тощий бок своей острой пикой. Многие от голода и усталости летят прямо в раскалённую лаву, раскинувшуюся на дне рабского завода… Вот она — дружная семья, что верит и ценит своего незыблемого и незаменимого повелителя.
— Нет… Как же вы жалки, уродцы! — сквозь зубы прошипел маг. Он сам не замечал, как быстро и координально менялось его мнение. То, какая только присуща его душе, жалость. То искренняя ненависть и гнев. — Ты предлагаешь мне присоединится? Тоже носить тот жидкий чёрный плащ на спине, забыть кто я такой на самом деле и отдать всю свою жизнь в услужение убийце моего любимого брата и сотен людей этого города? Ты… Я ненавижу тебя. Искренне. Тебе уже не выплыть из топкого не отпускающего болота, как и всем работягам вокруг. Прощайте… Я убью Эрика. Может этим помогу вам, хоть в это и мало веры. Помогайте и Мартену и всем остальным! Благодарите их за ваше прекрасное существование в густых потёмках в окружении таких же лишённых разума идиотов!
***
— Друг, почему ты хочешь жить там? Разве те люди счастливы? Разве ты хочешь жить, как они? Зная, что жизнь не вечна, понимая, что все их страдания в конце концов будут напрасны… Неужели ты хотел бы прожить именно такую жизнь?
Его короткие жёлтые волосы трепал эдемский ветерок, а фигура говорила об уверенности и настоящей силе.
— Честно? Я и сам не знаю о чём мечтаю. Но точно говорю — моё место не здесь. Это не мой дом. И это не мой предел. Я не могу быть здесь и не хочу дышать этим воздухом.
— Почему? Ты имеешь абсолютно всё, что только можно иметь в этом сложном мире. У тебя есть власть, прекрасное тело, красота, одежда, вкусная еда, безграничная свобода и вседозволенность. Как можно брать и рушить всё то, что ты получил?
Златовласый смотрел вдаль. На огромное разноцветное море, в волнах которого радовались жизни сотни тысяч и сотни миллионов людей с задорными широкими улыбками на лицах.
— Саркис, я не хочу иметь того, что у меня есть сейчас. Это всё скучно, обыденно и совершенно мне не подходит. Этот комфорт и вкусная еда… Моя мечта — просто попасть туда — вниз, влиться в эту толпу, быть голым, грязным, но с широкой душой. Я… Я хочу всего добиться сам. Почувствовать каково это. Понять страдание тех, кого согнали с Эдема в Нижний мир…
— Знаешь почему их согнали отсюда? Почему мои бывшие братья оказались там, внизу? Эта жажда. Неутолимая жажда мятежа и крови… Вы всегда делаете эти ошибки. История — она циклична. Всё повторяется. И величайшей ошибкой будет повторить всё это ещё раз. Неужели ты готов остаться без родной земли, без отца, без братьев? И… Ты совсем не подумал обо мне, брат?
Золотовласый звонко рассмеялся, запрокидывая голову назад:
— Боже, ты удивителен! Ты каждый раз меня удивляешь, и каждый раз удивляешь всё больше! Даже твоя душа прекрасна, хоть с виду и кажется каменной и неживой!.. И о тебе я думал. И о других. Однако не смей меня сдерживать. Ни одно твоё слово не сможет сдвинуть меня с места, как ветер не может двигать материки.
Саркис и не знал что отвечать, по-прежнему смотря с этого отвесного утёса под сенью раскидистого Древа жизни.
«Способен ли ветер сдвинуть материк?» — неожиданно подумал он, задумчиво смотря в глаза единственному человеку, которого считал другом и братом.
— Саркис, друг мой, я не хочу больше находиться здесь. Этот рай больше похож на тюрьму, чем все тюрьмы вместе взятые… И не подумай, никаких речей змея я не слушал. Да и сам эту тварь в жизни не видывал, особенно возле этого белого яркого Древа… Просто я действительно больше не могу оставаться здесь. Я чужой этому месту, а этому месту чужд я. Знаешь, я как птица, которая обломала свои крылья о металлические прутья, что отгородили это райское место от настоящего живого мира. Я очень хочу быть как все они. Как все люди, страдающие в Нижнем мире. Я хочу быть таким же живым и бодрым, знающим, что скоро может настать неотвратимый мучительный конец. Их жизнь — она другая. Это свобода, воля, сила. Это развитие, счастье, улыбки, магия. Это родственники, близкие, знакомые и настоящая человеческая любовь…
***
— Любовь, свобода, сила и воля… Брехня это всё. Демиург, брат, ты совершил эту ошибку. Интересно, и что же ты получил? Счастье, улыбку, друзей и любовь? Или же кнут, лопату и пику в тело? Как же ты глуп. Погубил и себя, и заодно всех нас. И ради кого? Ради потомков тех самых многих предательских поколений, члены которых называли себя Детьми Бога, а на самом деле в тайне ненавидели своего отца и были изгнаны в убогий Нижний мир. Ради этих преступников, что мнили себя умнее и лучше других. Ради истинных разрушителей, что считали себя творцами… Отец сделал для тебя всё. А ты его продал, как разменную монету. И всё это ради твоих же красочных выдумок, странных мечт и непонятных желаний. Всё это ради вот таких вот городов и сгорбленных спин жалких пропащих людишек… Ты хотел быть таким же мусором, как все самые разные воры, завистники, манипуляторы и убийцы. Разве в Эдеме было хуже? Ты мечтал о такой жизни в теле обычного человека, но наверняка обезумел от этого парада лицемерия, лжи, пакости и эгоизма. Таковы люди, попавшие сюда. Семена разрушения, которые они посеяли в себе ещё в Эдеме, привели к таким последствиям. Здесь каждый вертится в силу своей стойкости духа, веры и ума… Этот мир гораздо хуже. И мне жалко тебя, наверняка не нашедшего здесь ничего, кроме грехов и этой гнили.
Шум завода оставался позади. Работа кипела, огонь бурлил, а люди страдали, обливаясь потом и приговаривая, какой же Мартен всё-таки молодец.
— Я надеюсь, Демиург, ты понял ценность того, что потерял и без кого остался. Это должно было показать тебе, как ты сильно ошибался… Но не переживай. Отец ещё может нас простить. Я точно знаю это. Твоё место — в том райском саду, в окружении природы и птиц. И ты обязательно полюбишь всё это… Эмоции… Они так удивительны. Они дают человеку слабину, но могут и придать сил. Они могут буквально по щелчку поменять человека, и… я так хочу жить с ними… Может моё желание и глупо, но я надеюсь дойти до самого конца. Я точно не настолько жесток и каменен, каким кажусь… Брат, ты единственный кто по-настоящему верил в меня. Может, потому мы и были так близки?
Сапоги бряцали о пол, а вытянутое подтянутое тело, разодетое в чёрные одежды, гордо шло вперёд. Уверенно, громоздко и сильно. Пред глазами Саркиса в ряд выстроились уже пройденные высокие муравейники. И маг точно знал, что в каждой такой тюрьме обитают тоска, покорность и уныние.
— Простите меня, люди, за такие слова, но я чётко знаю: спасать я вас не собираюсь. Вы не изменитесь не при каком раскладе. Ваши души останутся такими же, какими были всегда. Изменятся лишь люди у власти, вот они то и есть моя цель. И если быть честным, то единственное, ради чего я готов обрушить свою силу на Эрика — это златовласые братья, одного из которых он мог убить… И если это так…
Да, это было в Саркисе с самого начала. Этот гнев, эта жажда битвы и жажда убийства. Дух и воля — всего этого было достаточно, чтобы опрокинуть любые преграды.
— Мартен — если ты сумел хоть кого-то тронуть своими грязными лживыми пальцами, то знай — это твой последний день.
Голова мага повернулась в сторону, внимательно осматривая кособокий старинный величественный замок, окружённый серым грязным воздухом и таким же безжизненным небом.
— А начну я с замка. Уверен, Демьян успел всё разузнать об этом месте и о своём враге. Может, он уже бросил кому-то вызов, хоть надежды на это и мало. Если что, держись друг. Я уже спешу!
Завод остался за спиной, а руки неожиданно зачесались. Мана хотела жатвы — жатвы обильной и кровавой!