— Уходят. Это значит, что они удивлены нашим… — не закончил Спарроу.
— Двое идут назад, поднимаясь на поверхность, они думают, что мы всплыли, — сказал Рэмси.
— Давление выше нормы. Над нами слой холодной воды, скрывающий наш звуковой образ. Если только они не обнаружат металл, мы в безопасности.
— Если только мы не взорвемся, — добавил Боннетт.
— Если бы у нас было немного ветчины, мы добавили бы яйца, если бы у нас были яйца, — заключил Рэмси.
Гарсия захихикал.
— Сейчас важно расслабиться, — сказал Спарроу. — Нам не нужно повторение тех сложностей…
— Сложностей… — заговорил Гарсия. — Все время говорить — говорить — говорить — говорить. Чтобы он смог психоана…псих… — Чтобы он смог додуматься, почему мы делаем так — так — так — так — так. Не так ли, маленький Джонни?
Рэмси, подняв брови, взглянул на Спарроу. Тот пожал плечами.
— Пойдем, Джо, тебе нужно сделать укол, — сказал командир.
— Нужно целую бутылку, — не унимался Гарсия. — Нужно писикоаналолитика типа мальчика Джонни. Я ведь прав, мой мальчик?
— Приказываю последовать за мной, Джо, — сказал Спарроу.
По щекам Гарсии лились слезы.
— Мне нужно облегчить душу, — рыдал он. — Мне нужно исповедаться, но никто…
— Пошли, — Спарроу схватил Гарсию за руку и потащил к двери.
— Спокойнее, командир, — сказал Рэмси.
Спарроу глубоко вздохнул.
— Ты прав.
— Я пойду спокойно. Не нужно волноваться. Я не хочу никому причинять неприятностей. Я и так причинил их достаточно. Я сам был ужасной неприятностью. Вы никогда не простите меня. Никогда.
Он позволил отвести себя к двери, все еще бормоча.
— Никогда… никогда… никогда…
— Выговорился: отомстил, — заметил Рэмси. Он рассеянно потер все еще чувствительную ссадину на подбородке — след от кулаков Боннетта.
— Тогда все сходится, — сказал Боннетт.
— Что?
— В мозгах копошишься. Тебя к нам внедрил ОПсих.
— И ты, Брут?
— Уверен, что это так. Хепп сошел с ума, поэтому они прислали тебя, чтобы ты нашел причину.
— Что?
— Именно так. Ты хочешь узнать, кто будет следующим.
— Следующим буду я, если ты будешь и дальше продолжать подобные разговоры. Я…
— В противном случае ты шпион, хотя полагаю, что это не так, — произнес Боннетт.
— Во всяком случае…
— Я пытаюсь извиниться, — сказал Боннетт. — Это нелегко. Я в принципе не люблю тех, кто копается в чужих мозгах. Все вы, психологи, одинаковы. Высшие существа… всезнайки. У вас наготове всему объяснения: религия — это проявление глубоко скрытой тревоги, которая…
— Слушай, брось ты это, — ответил Рэмси.
— Единственное, что я пытаюсь сказать, что после того, как я тебя отдубасил, мне стало намного лучше. Называй это катарсисом. На одну минуту в моих руках оказался враг. Это было насекомое, которое я мог раздавить.
— И что?
— А то, что никогда раньше в мои руки враг не попадался, — он поднял ладони и посмотрел на них. — В эти самые руки. И я кое-что понял.
— И что?
— Да глупо это все.
— Все равно скажи.
— Может, лучше не надо?
— Это важно: сформулировать мысль, суметь словами выразить то, что ты чувствуешь, — произнес Рэмси и подумал: «Не важно, что я сейчас офицер-электронщик, все равно я выполняю работу аналитика!»
Боннетт вытер руки о рубашку и взглянул на пульт управления.
— Когда встречаешься с врагом, узнаешь его, дотрагиваешься до него, ты понимаешь, что он такой же, как и ты, возможно, даже часть тебя, — он тряхнул головой. — Нет, не совсем то, что я хотел сказать.
— Попробуй.
— Не могу, — опустив голову, Боннетт смотрел на пульт.
— На что это похоже? Попробуй сравнить с чем-нибудь.
Тихо, почти неслышно Боннетт произнес:
— Похоже на то, что ты самый маленький и слабый ребенок на детской площадке. И когда большой мальчик тебя стукает, это говорит о том, что он тебя заметил. Значит ты живешь. Это лучше, чем когда тебя не замечают, — он поднял глаза на Рэмси. — Или когда ты с женщиной, и она смотрит на тебя, и ты читаешь в ее глазах, что ты — ее мужчина. Да, именно так. Когда ты на самом деле живешь, другие люди это замечают.