Она уверенно открыла нижний ящик комода, и мне на руки упало легкое белое платье. Я медленно расправила ткань и примерила на себя. Один в один. Только сейчас Эйлин полнее, выше, значит…
Я покосилась на нее. Эйлин молча кивнула.
Наверное, цепочка шла к этому платью. Золото — к белому. И много весен назад оно мерцало в тенях библиотеки, светлело в переходах замка… а потом трясущиеся руки его сорвали, долго терли, пытаясь смыть воображаемую кровь, и наконец убрали в ящик — на годы и годы. Ох, Эйлин, мне так жаль!
Эйлин сделала отрицательный жест, и я поняла, что произнесла последнюю фразу вслух.
— У меня две руки, — негромко сказала она. — Не стоит.
— Я… — Я замолчала. На языке вертелось: «Эйлин, я же была его ученицей», но я понимала, что говорить этого нельзя. Ни за что. — Я не знаю, как мне теперь относиться к Мареку. Как вы остались друзьями после такого?
— Вы с Мареком чуть не искалечили де Вельера, — в зеркальных глазах мелькнуло сочувствие. — Это звенья одной цепи. Мне не нужно прощать друзей, потому что они, увы, были правы. А меня прощать, в общем-то, не стоит, потому что это никому не интересно. Кроме того, мне нужно работать.
— Ухожу. — Я отступила к двери. — Но все-таки… почему вы не улетели с ним? Тогда?
Эйлин резко отвернулась.
— Опустить голову в ведро с кипятком — тоже достаточно интересный опыт, — сухо сказала она, не оборачиваясь. — Вы думаете, стоит его провести?
— Но… вы же любите.
— И что это меняет? Тебе отсекают руку. Твои действия?
— Дален же сказал, ч-что… что вы не знали. Что вас там даже не было.
— Какая разница? — Эйлин обернулась, и я с изумлением увидела, что она улыбается. — Поиск виноватых — пропащее дело, Лин. Куда яснее сказать: «надежды нет» и заняться делом. Спасать мир, в котором он смотрит на звезды, — уже немало.
Я замерла в дверях, не зная, сердито бросить, чтобы она прекратила валять дурака, или рассказать ей все. Тайны иголками распирали голову, мешали думать, стирая из памяти что-то очень важное…
У мэтра как-то раз на столе лежал набросок углем. Косы над головой, улыбка — я только сейчас поняла чья. Когда я заметила рисунок, он не стал его убирать: отодвинул и спокойно продолжил разговор. Но рука его то и дело тянулась к столешнице…
— Если ты пойдешь за Мареком, у тебя большое будущее, — сказала Эйлин, глядя вдаль. — Мне хотелось поговорить об Эрике. Именно так и именно сейчас.
— Это не интуиция, — я потерла лоб. — Я просто…
— Ничего. Береги Квентина.
Дверь стукнула за спиной, и я осталась одна в галерее, с белым платьем на руках.
Кусочки мозаики совпали слишком быстро. Мир вокруг схлопывался. Мэтр и Эйлин, Марек и моя няня, Дален и…
— Лин? — Квентин спускался с шлемом под мышкой. — Что-то ты отлыниваешь. Я тебя вижу как на ладони. Или ты уже возвращаешься с трофеями?
Я молча смотрела на него. В разрывах туч выглянуло солнце, и в его лучах Квентин на миг стал Первым с деревянной карты. Близко — и далеко-далеко.
Что-то мне совсем не хочется знать, как он будет выглядеть с одной рукой…
Я набрала воздуха в легкие. И приняла решение.
— Квентин, — почти беззвучно сказала я, глядя в его глаза, темные и озадаченные. — Я помогу тебе залезть в библиотеку.
На крыше гулял ветер. Эйлин неосмотрительно бросила плащ у каменных изваяний, и теперь он танцевал в воздухе, рассказывая всем и каждому свою историю.
— Квентин, угомоните его, пожалуйста, — устало попросила Эйлин.
Я машинально, не думая, потянулся к плащу золотистыми нитями, загоняя его на землю. Он в последний раз взвился, скользнув по холке каменного дракона, и угрюмо опустился на узкую плиту между статуями.
— Нам бы тоже лучше спуститься, — заметил я. — Если простудимся, вся работа насмарку.
— Погода меняется по десять раз в день, — повела плечами Эйлин. — Драконье лето переменчивое. А нам еще нужно разобраться с зеркальными плоскостями.
— Что это?
— Новая игрушка Анри, которую пришлось вырывать у него чуть ли не зубами. Наше счастье, что Дален разрешил. — Эйлин улыбнулась, но в улыбке не было радости. — Вот представьте, что вы слабенький маг, и хватит вас самое большее на… — Она повесила перед собой огненную плоскость в четверть метра. — А работать надо. И что делать?
— Подождите, — я поднял руку. — Мы же занимаемся высокой водой?
— До вчерашнего вечера. С сегодняшнего утра мы, как и все, готовимся к войне.
Я оперся на статую. В живот опустился холодный камень.
Что произошло? Почему прямой бой?
— Потому что любой другой способ — отсрочка.
— Так и война — отсрочка! Пройдет время, поднимется следующее поколение драконов и отомстит!
— Его не будет, Квентин, — мягко произнесла Эйлин. — Всех истребят в бою.
От лица отхлынула кровь.
— Эйлин, о чем вы говорите? — упавшим голосом спросил я. — Это сумасшествие…
— Зеркальная плоскость, — сухо продолжала Эйлин, — отличается от обычной лишь одной стороной — зеркальной, как вы поняли. Обычно используется амальгама, ртутный сплав — в воздушных щитах, чтобы избежать отравления. Сначала мы попробуем без нее, а после праздника…
— Для чего они нужны, эти плоскости? — перебил я. — В чем фокус?
Эйлин подняла бровь.
— Фокус в том, что через зеркальную плоскость даже слабейший маг при некоторой сноровке построит заклинание в десять, двадцать раз выше. Иными словами, через проекции любой волшебник достигнет совершенства.
— И драконам конец, — пробормотал я.
— Через несколько недель драконы соберутся на Серых холмах. Мне рассказывали, что они встречаются там каждый год, с тех пор, как оказалась под водой их столица. Но это собрание будет особенным. Мы видели нападение на Херру, атаку де Вельера, а теперь магам отказывают во въезде в восточные земли. Если это не знаки грядущей войны, то что?
— Знаки грядущего мира? — Я опустился на пришпиленный плащ. — Я не думаю, что… Эйлин?